Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич (онлайн книга без .TXT) 📗
А как же ему не переживать? Машина – всмятку, жену и сына – ближайшим рейсом в Англию, служба безопасности выясняет – кто и зачем. Сидор грустит, каждый день звонит Машке в Лондон. Были бы мы беднее, счета за телефон его разорили бы. Что поделать: семья – это ответственность. Наверное, потому я и не женат.
Вот и Лерка в Лондоне, говорит Женя. Слетать, что ли?
Они с Машей не знакомы? спрашиваю я.
Нет, отвечает Женя. Лерка у них на свадьбе только была, потом улетела.
Да, в самом деле, вспомнил. У Сидора была смешная свадьба, теперь таких уже не будет. Районный ресторан, черные «волги», стандартный тамада… три года прошло, а как все изменилось! Другая страна, сколько ни говори «совок».
Я на свадьбе как раз на Ромку глаз положила, говорит Женя, лепесточек даже оборвала, чтоб у Лерки отбить. Она улетела через неделю, а мы с ним прямо из аэропорта поехали в «Пиросмани», он мне кольцо подарил.
Женька вытягивает руку, на среднем пальце – кольцо в виде цветка. Осталось три лепестка.
Не похоже это вино на настоящее, улыбаюсь я, разливая остатки «Долины» по бокалам.
А ты сомневался? смеется Женя. Ни минуты, говорю я и заказываю вторую бутылку.
С Иркой так не посидишь, не будешь пить чудовищное пойло, напоминающее портвейн нашей юности. Что мы пили десять лет назад? Вермут из «Балатона», точно. Вермут и водка, гремучая смесь. Черный ход, Борис Гребенщиков во все горло, громкие Женькины вздохи двумя этажами выше – и мы с Ленькой Онтипенко, замерли, словно два извращенца, слушаем, как Сидор пялит нашу общую подружку – да так, что всему дому слышно.
Ветлицкая в телевизоре поет «Посмотри в глаза, я хочу сказать…». Женя чуть отпивает из бокала, смотрит в окно: сплошная стена дождя, вспышка молнии, следом – удар грома.
Когда я был совсем маленьким, родители объяснили мне: пауза между молнией и громом происходит из-за разницы в скорости света и звука. Чем ближе ударило, тем меньше пауза. Так оно и есть – зря они, что ли, технари-естественники, физик и химичка, два младших научных, папа и мама. Так оно и есть – но все равно я уже много лет думаю: на самом деле гром и молния – это метафора. Метафора задержки, зазора. Например, Ирка: ей говоришь что-то умное, и на ее лице на мгновение застывает трогательно растерянное выражение, а потом она кивает рыжей головой и опять делает понимающее лицо. А вот у Женьки этой задержки почти нет: что поделать, десять лет тренировки.
Женька верит в руках полупустой бокал, подпевает Ветлицкой: и больше не звони, и меня не зови, я забуду про все, что ты говорил, я верну тебе все, что ты подарил.
Гром и молния – это метафора задержки, зазора. Например, я: вот уже пять минут хочу задать вопрос, а все жду где-то между помыслом и поступком. Там, собственно, где падает тень. Ирка наверняка даже не знает кто такой Т.С. Элиот. А Женька, наверное, никогда не читала его стихов. Может, в этом между ними и вся разница? Ну, плюс десять лет, конечно. Жизнь, как замечено в том же стихотворении, очень длинна.
Ты счастлива? в конце концов спрашиваю я и тут же, смутившись, добавляю: то есть я хотел сказать, ты довольна, что тогда оторвала свой лепесток?
Женя качает головой, волосы почти высохли. Мокрые и полусухие рыжие волосы – два совсем разных цвета, не перепутаешь.
Конечно, довольна, говорит Женя. Новый «сааб», уикэнд в Париже, соболья шуба, дача на Рублевке… кто будет недоволен? Жалко только, детей нет. А я бы уже завела себе девочку. Или мальчика.
Может, Ирка тоже была бы не прочь завести себе девочку или мальчика. Но мне кажется, двадцать лет для женщины – немного рановато для детей. И тридцать для мужчины – тоже рано. Может, поэтому я и не женат? Зачем жениться, если нет детей?
А вот Ромка не хочет, говорит Женя, но это даже неважно. Я ведь всем довольна. Хотя если бы могла – я бы все отменила.
И что? спрашиваю я.
Отменила бы, отвечает Женя.
Вот как бывает, думаю я, сначала получаешь все, что хочешь – а потом хочешь только отменить все это. Может, лучше и не получать? Оставить что-то самое сокровенное как мечту, как вечную возможность?
Ты знаешь, говорит Женя, я в школе была в тебя влюблена? В десятом классе.
Я качаю головой. Нет, я не знал.
Да-да. А ты меня не замечал, продолжает она. А сейчас я иногда думаю: а что, если бы я тебя все-таки соблазнила? У нас был бы роман и мы бы поженились. Курсе на третьем.
На третьем курсе Жене было столько же лет, сколько Ирке сейчас. Она трахалась с Сидором двумя этажами выше, а мы с Онтипенко сидели, прислушиваясь к ее стонам, делая вид, что просто пьяно молчим.
Женька смотрит на меня, словно ждет ответа – что было бы, если б мы поженились? – а потом говорит: это был бы пиздец.
Я смеюсь в ответ, Женя тоже улыбается. Замечаю, что мои пальцы отбивают привычную чечетку по тусклой поверхности стола.
То есть ты чудесный, и милый, и замечательный, и действительно мой близкий друг, говорит Женя, но не могу представить, как я могу с тобой спать. И то же самое с Ромкой, но по-другому. Не в смысле «спать», спать с ним вполне можно, нет. В смысле исполнения желаний. Некоторым желаниям лучше не сбываться – когда они сбываются, будто закрывается какая-то дверь, понимаешь?
Я киваю. Вероятно, на мгновение у меня становится лицо как у Ирки, потому что Женя говорит: ничего ты не понимаешь, мужчинам такое трудно понять. Но если бы у меня был цветик-семицветик, я бы попросила все назад. Чтобы ни брака, ни машины, ни дачи.
Что попросил бы я? Я не женат, дачи у меня нет, квартиру и машину я бы оставил. Наверное, я ничего не стал бы менять – может, только уничтожил бы этот зазор, между молнией и громом, между мыслью и действием.
Я вытягиваю из букета искусственных цветов стебель с полураскрывшимся пластмассовым бутоном, обрываю все лепестки, кроме трех и протягиваю Женьке покалеченный цветок. Давай, говорю я.
Женя пожимает плечами, затем бормочет скороговоркой летилетилепесток, дернув, отделяет пластиковый обрывок от черенка и бросает на пол: вели, чтобы все вернулось назад.
Что попросил бы я? Уничтожить зазор между молнией и громом, между тридцатилетней Женей и двадцатилетней Иркой, между мной, который сидит в «Хинкальной», и мной, который на ступеньках черного хода прислушивается к стонам двумя этажами выше. Десять лет спустя я понимаю, как безумно хотел ее тогда. Как хочу до сих пор.
Прекратите мусорить, кричит из-за стойки буфетчица, пришли, ничего не съели, а цветы ломают.
Пойдем отсюда, говорит Женя.
Иногда хочется, говорю я, вставая, позвонить владельцам и велеть выгнать эту идиотку. Я могу так сказать, что выгонят, я умею. Но не буду. Вот у нас всегда и будет совок.
Что попросил бы я? Уничтожить зазор между желанием – и его осознанием. Десять лет требуется, чтобы понять: ты влюблен в свою одноклассницу. Не любишь, нет, любовь – слишком громкое слово. Просто – влюблен. Просто хотел бы провести с ней ночь или хотя бы несколько часов – так, чтобы узнать, какого цвета становятся ее рыжие волосы, когда она занимается сексом. Не такое уж серьезное желание – но десять лет все-таки многовато для зазора между желанием и осознанием.
Рыжая Ирка – только способ заполнить этот зазор. Лицом, ногами, грудью, телом. Весьма дорогое приспособление. Впрочем, не такое уж дорогое – если бы она знала, что работает машиной времени, обходилась бы мне еще дороже.
Дождь уже кончился. Мы выходим на улицу, влажный ветер треплет рыжие Женькины волосы.
Оторванный лепесток остается лежать на грязном полу «Хинкальной».
– Надо сходить за водкой, – непонятно кому сказал Роман. – Лучше всего похмеляться тем, что пил накануне.
Вчера он вырубился прямо на кухне. Метро уже не ходило, денег на такси Антон пожалел и лег в гостиной. Утром, спускаясь по лестнице, привычно думал: какая все-таки гадость алкоголь. Как можно продавать водку и запрещать траву? Алкогольное лобби, не иначе. Кто бы стал пить, если бы марихуана была законна и продавалась на каждом углу? Ни похмелья, ни запоев. Легалайз нужен не тем, кто курит, а тем, кто пьет. Только марихуана спасет алкоголика. Впрочем, говорят, еще калипсол хорошо помогает.
