Наставники - Сноу Чарльз Перси (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– Я ничего не понимаю в чужой личной жизни, – спокойно, громко и совершенно равнодушно проговорил Кроуфорд.
В самом конце триместра, на последнем собрании – оно было, как обычно, скучным, однако очень сварливым, – когда мы уже собирались расходиться, Кроуфорд, обратившись к Деспарду, сказал:
– Господин председатель, разрешите мне нарушить – в виде исключения, разумеется, – наш привычный распорядок.
– Пожалуйста, доктор Кроуфорд.
– Я хотел бы поговорить со старшим наставником наедине. Надеюсь, после этого мы сможем сделать совместное заявление.
Джего и Кроуфорд вышли за дверь, а мы, поджидая, когда они вернутся, закурили, кое-кто принялся обсуждать учебные дела, другие просто молча разрисовывали лежащий перед каждым из нас лист бумаги. Найтингейл, сидевший справа от меня, демонстративно отвернулся, и я заговорил с Льюком об его исследованиях. Он сказал мне, что его идея оказалась ложной, а поэтому месяц работы пошел у него, как он выразился, кошке под хвост. Минут через пять возвратились Джего и Кроуфорд. Открывая дверь, они продолжали о чем-то говорить; Джего был взволнован и весело оживлен, Кроуфорд – спокоен и по-всегдашнему непроницаем. Мы не знали, встречался ли Джего с Кроуфордом после нашего разговора в субботу; Кристла явно раздражала возникшая неопределенность, а Браун опасался, что Джего совершит тактическую ошибку.
Кроуфорд сел на свое место.
– Разрешите, господин председатель?
– Пожалуйста, доктор Кроуфорд.
– Как член Совета я не имею права говорить об еще не открывшейся вакансии на официальном совещании, – начал Кроуфорд. – Однако если мы решим, что наше официальное совещание завершено, этот запрет будет снят. Вот я и предлагаю считать, что оно завершено. – Он оглядел нас с широкой улыбкой: ему правилась ясность и определенность во всех делах. – Говоря как участник неофициального собрания, я могу сообщить вам – и думается, не без пользы для прояснения общей обстановки в колледже, – о чем мы договорились со старшим наставником.
Кроуфорд бесстрастно посмотрел на Деспарда-Смита и продолжал:
– Надеюсь, никто не услышит ничего нового, если я скажу, что мы со старшим наставником считаем себя кандидатами на должность ректора, которая, ко всеобщему нашему сожалению, вскоре станет вакантной. Далее. Основываясь на дошедших до меня сведениях, мы, как мне кажется, не ошибемся, если назовем себя наиболее вероятными кандидатами. И последнее. Всем, я думаю, известно, что ни меня, ни доктора Джего не поддерживает абсолютное большинство членов Совета. В этих условиях наши собственные голоса могут оказаться решающими. Мы с доктором Джего обсудили, как нам следует вести себя во время выборов, и пришли к выводу, что не должны влиять на решение членов Совета. Голосовать друг за друга мы посчитали неуместным, а поэтому договорились, что вообще не будем принимать участия в голосовании.
Некоторое время все молчали.
– Так-так. Действительно, – после паузы проговорил Гей. – Прекрасно сказано, Кроуфорд. Примите мои поздравления.
Джего сказал:
– Мне хотелось бы добавить всего два слова к исчерпывающему резюме доктора Кроуфорда. Я глубоко убежден, что мы не должны скрывать наших мыслей от членов Совета.
Кроуфорд вежливо согласился.
– Мы оба уверены, – с холодной улыбкой сказал Джего, – что не выбрали бы друг друга в ректоры. Мой коллега поправит меня, если я понял его неправильно. И мы решили, что не должны действовать вопреки своим убеждениям: не должны голосовать друг за друга только потому, что оказались единственными кандидатами на должность ректора.
– Совершенно верно, – сказал Кроуфорд.
Соперничество духовно сроднило их. Даже утверждая, что не будут голосовать друг за друга, они чувствовали взаимную симпатию. Им нравилось, что они могут сделать совместное заявление, которое автоматически выделит их из общей массы наставников. Я не раз уже замечал, что соперничество удивительно сближает людей: стараясь получить одну и ту же работу, соперничая в политике или в любви, они порой ощущают более глубокую привязанность друг к другу, чем самые близкие друзья.
Когда мы вышли из профессорской, Кристл, отозвав нас с Брауном в сторону, зло проговорил:
– Джего меня поражает! Неужели ему кажется, что мы сможем провести его в ректоры, если он будет заключать такие соглашения, ни о чем нас не предупредив?
– У него, я думаю, не было выбора, – примирительно сказал Браун. – Кроуфорд наверняка так прямо и брякнул, что ни в коем случае не станет голосовать за него. По-моему, Джего поступил вполне разумно.
– Все равно он должен был нас предупредить, – возразил другу Кристл. – Как это ни прискорбно, но, видимо, никто из них не соберет абсолютного большинства голосов. Они же загонят нас всех в тупик! Иногда я думаю, что с удовольствием умыл бы руки – пусть этими проклятыми выборами занимается кто-нибудь другой.
– Не понимаю вас, – резко сказал Браун. – Положение действительно создалось трудное. Однако нет худа без добра. Кроуфорд теперь никак не сможет собрать большинства голосов.
– Ну и что из этого? Нам-то ведь тоже не удастся собрать большинства.
– Меня радует, что не случится по крайней мере самого худшего, – твердо сказал Браун. – Не забывайте, что мы еще даже не начинали серьезной предвыборной агитации. Но в первую очередь нам, конечно, надо сплотить наши собственные ряды.
Кристл согласился; ему, по-моему, даже стало немного стыдно; однако он все же не захотел встретиться с Пилброу. Вот уже две недели, с тех самых пор, как Найтингейл переметнулся к Кроуфорду, Браун пытался поговорить с нашим самым почтенным союзником. Но тот был, во-первых, постоянно занят – то концерт, то вечеринка, – а во-вторых, ему явно надоела суета предвыборной борьбы, и он, как мне казалось, намеренно уклонялся от разговора с Брауном. Однако сегодня после совещания Браун его наконец поймал.
Потом я очень жалел, что не участвовал в этом разговоре: на мой взгляд, Пилброу относился ко мне с большой симпатией, чем к другим молодым наставникам. Ему, правда, нравился и Рой Калверт, но старик не мог понять его равнодушия к политике, не мог понять, почему такой отзывчивый и добрый человек поддерживает знакомство с высокопоставленными чиновниками Третьего рейха. А про меня Пилброу знал, что я как был левым либералом, так и остался им до сих пор.
Да, я очень пожалел, что не принимал участия в этом разговоре – особенно когда Браун передал мне, о чем с ним толковал Пилброу. Браун был явно встревожен.
– Надеюсь, старик не подведет нас, – сказал он. – Однако мне кажется, что с годами он становится все чудней. Представляете себе, он предложил мне подписать письмо о войне в Испании. Я знаю, вы тоже оправдываете этих республиканцев. Мне совершенно непонятно, почему вы теряете рассудок, когда речь заходит о политике.
– Ну, все же он, по-моему, не разозлился, – продолжал Браун, – когда я завернул его с этим письмом. И вообще Юстаса Пилброу никак не назовешь злопамятным. Он определенно сказал мне, что не изменил своих намерений. Ему по-человечески нравится Джего, и он собирается его поддержать. – Браун почти дословно передал мне слова Пилброу и под конец заметил: – Вот ведь удивительно, глубокий старик да еще и чудак, а рассуждает на редкость здраво. Когда Винслоу и Гетлиф пытались перетянуть его на свою сторону, он сказал им, что Джего нравится ему как человек и он непременно будет голосовать именно за него. Думаю, что на Пилброу вполне можно положиться.
– Но беда в том, что его совсем не волнуют наши заботы, – хмурясь, заметил он. – Мне было бы гораздо спокойней, если б он по-настоящему интересовался делами колледжа.
Немного помолчав, Браун добавил:
– Все же я надеюсь, что Пилброу нас не подведет. – Он на минуту задумался. – Сейчас мне ясно одно – нашим противникам не удастся его переубедить. Он, оказывается, страшно упрямый. Я совсем недавно об этом узнал, и меня это, знаете ли, очень обрадовало.
