Попугай Флобера - Барнс Джулиан Патрик (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Дю Кан утверждал, что у Флобера нет ни капли чувства в поэзии. Мне было неприятно согласиться с ним, но пришлось. Флобер учил всех нас поэзии — хотя обычно это были лекции Буйе, а не его, — но он не понимал этого. Сам он не писал стихов. Он пояснял, что хочет придать прозе силу и качество поэзии; но результатом этого проекта первым делом стало уменьшение доли поэзии в его плане учебы. Он стремился к тому, чтобы его проза была объективной, научной и без присутствия в ней личности автора и его мнений. Поэтому он решил, что поэзия должна тоже следовать тому же принципу. Объясните мне, каким образом можно писать любовную лирику, чтобы она была объективной, научной и без присутствия чувств автора. Да, объясните! Гюстав не доверял чувствам; он боялся любви и возвел свой невроз в кредо художника.
Гюстав был тщеславен не только в литературе. Он не только верил, что все должны писать, как он, он хотел, чтобы все жили так, как он. Он любил цитировать мне философа-стоика Эпиктета: Воздержание и Тайна личной Жизни. Мне! Женщине, поэту, и к тому же поэту любви! Он хотел, чтобы все писатели жили незаметно, похоронив себя в провинции, забыли об естественных сердечных порывах, пренебрегали репутацией и в свои одинокие, полные изнурительной работы дни при свете гаснущей свечи читали маловразумительные тексты. Что ж, это, возможно, подходящая программа для выращивания гениев и в то же время удушения талантов. Гюстав не понимал этого, не видел, что мой талант зависит от постоянного быстрого темпа жизни, неожиданных чувств и нежданных встреч, того всего, что я называю жизнью. ' Гюстав, если бы мог, сделал бы из меня отшельницу Парижа. Он все время советовал мне не встречаться ни с кем, не отвечать на письма (имярек), не принимать всерьез ухаживания поклонника, не считать графа X. своим любовником. Он убеждал меня, что заботится о моей творческой деятельности, а каждый лишний час, потраченный на светскую жизнь, означает час, оторванный от рабочего стола. Но я за столом никогда не работала. Нельзя стрекозу заставить вертеть жернова мельницы.
Разумеется, Флобер отрицал, что он тщеславен. Дю Кан в одной из своих книг — какой, я забыла среди их множества — затронул тему губительного эффекта одиночества на человека: он называл уединенность плохой советчицей, пригревшей на одной груди Эгоизм, а на другой — Тщеславие. Гюстав, естественно, расценил это как личное оскорбление. «Эгоизм? — восклицал он в письме ко мне. — Что ж, пусть так. Но Тщеславие? Нет! Гордость — это совсем другое дело: дикий зверь, живущий в пещере или лесной чаще. Тщеславие — это совсем другое; это попугай, прыгающий с ветки на ветку и болтающий всякий вздор». Густав считал себя диким зверем — он любил представлять себя полярным медведем, недоступным и одиноким. Я не возражала ему и даже называла его диким бизоном из американских прерий; но возможно, на самом деле он был всего лишь попугаем.
Вы считаете, что я слишком жестока? Я любила его, вот почему мне позволено быть такой резкой. Слушайте дальше. Гюстав высмеивал Дю Кана за то, что тот мечтал получить орден Почетного легиона. Несколько лет спустя Гюстав сам получил его. Он презирал высший свет до тех пор, пока его не обласкала принцесса Матильда. Вы слышали что-либо о счете Гюстава за лайковые перчатки? Это было в те времена, когда он шаркал по паркетам при свете свечей. Он задолжал своему портному две тысячи франков, а пять тысяч франков — своему перчаточнику. Пять тысяч франков! Он получил за свою «Мадам Бовари» всего восемь тысяч франков. Его матери пришлось продать землю, чтобы погасить его долг. Пять тысяч франков! Белый медведь в белых перчатках? Нет, нет, попугай, попугай в перчатках.
Я знаю, что обо мне говорят; знаю, что говорят обо мне его друзья: я, мол, была настолько тщеславна, что надеялась выйти за него замуж. Но сам Гюстав в письмах ко мне описывал мне, как бы мы жили, если бы поженились. Разве мне нельзя было надеяться? Рассказывают, будто я была настолько самонадеянной, что отправилась в Круассе и устроила там неприличную сцену, едва ступив на порог. Когда мы впервые познакомились с Гюставом, он часто писал мне о предстоящем моем визите в его дом. Разве я не могла надеяться на это? Говорили, что я с моим тщеславием намеревалась как-нибудь в соавторстве с ним написать книгу. Гюстав сам мне говорил, что один из моих рассказов был просто шедевром, а мое стихотворение своей силой способно сдвинуть камни. Была ли я неправа в своих надеждах?
Я знаю, что останется после нас, когда мы умрем. Потомки тут же поспешат сделать свои выводы: такова их натура. Все примут сторону Гюстава и, не теряя времени, быстро разберутся со мной. Мое великодушие и мое благородство они направят против меня, будут презирать за выбор любовников и представлять меня женщиной, которая пыталась помешать созданию книг, которые они с таким удовольствием читают.
Кто-нибудь, возможно, сам Гюстав, сожжет свои письма; его письма (которые я в ущерб себе бережно хранила) останутся, чтобы предупредить все предрассудки тех, кто поленился хотя бы что-то понять. Я — женщина, и я писатель. Я воспользовалась своей долей славы при жизни и по указанным двум причинам не рассчитываю ни на сочувствие, ни на понимание потомков. Задевает ли это меня? Конечно, задевает. Но сегодня вечером я не чувствую желания мстить. Я спокойна, я обещала вам. Положите ваш палец мне на пульс. Убедились? Я же говорила вам.
12. ЛЕКСИКОН ПРОПИСНЫХ ИСТИН БРЭЙТУЭЙТА
Старший брат Гюстава. Человек со скорбным лицом и длинной бородой. Унаследовал свою службу и имя от своего оцта. Поскольку семья возложила все свои заботы на его плечи, это позволило Гюставу стать писателем. Ахилл умер от размягчения мозга.
Литературная совесть Гюстава, его нянька, тень, левое яичко и тому подобное. Второе имя Гиацинт. Не очень удачный двойник для столь великого человека. С оттенком легкого порицания цитирует галантную реплику мэтра в адрес застенчивой девушки: «Плоская грудь — кратчайший путь к сердцу».
Плавильный котел, в котором была выплавлена «Мадам Бовари». Флобер оставил Европу романтиком, а вернулся с Востока реалистом. См. Кучук Ханем.
Что думал великий скептик девятнадцатого века о великом скептике восемнадцатого века? Был ли Флобер Вольтером в его годы? Был ли Вольтер Флобером в его годы? «История человеческого ума, история человеческой глупости». Кто из них сказал это?
«Мисс Джульет». Этичность поведения английских гувернанток за рубежом в девятнадцатом веке пока еще не удостоилась достаточного научного внимания.
Помните, как они сказали о Флобере: «Хотя от природы абсолютно честный, он никогда не бывает полностью искренен, когда говорит о свои чувствах, страданиях или любви». А потом, вспомните еще кое-что о самих Гонкурах: завистливые и ненадежные братья. Также стоит упомянуть о ненадежности Дю Кана, Луизы Коле, племянницы Флобера и самого Флобера. Можете гневно спросить: как мы можем всех их знать?
В современном вульгарном, материалистическом мире Гюстав испытывал особую страсть к рыцарям, мечтателям-скитальцам. «Мадам Бовари — это я» — это намек на ответ Сервантеса, когда на смертном одре того спросили, кто стал прототипом его знаменитого героя. См. Трансвестизм.
