Тридцатник, и только - Джуэлл Лайза (лучшие книги TXT) 📗
— Так, Филип, — Фрида резко выпрямилась, — могу ли я попросить тебя немедленно подняться наверх и обсудить с твоими друзьями перспективу отхода ко сну. Сию же минуту. Разумеется, тебе известно, что никто столь не благоволит дружескому веселью, как Фрида. Однако время для празднеств и забавных дурачеств миновало, наступило время для сна. Будь любезен, Филип. Заранее спасибо.
И засим она удалилась. Надин видела, как ноги на платформах протопали по бетонному полу, слышала, как на другом конце гаража распахнулась и захлопнулась дверь, и звук шагов Фрида смолк в отдалении. Надин снова могла дышать. Она выкарабкалась из-под козел, и Фил принял ее в свои объятья.
— Что это за баба? — Надин мягко высвободилась из объятий, вдруг показавшихся чересчур крепкими и назойливыми.
— Фрида, — ответил Фил, покусывая ее ухо.
— Кто она такая?
— Старая чокнутая дура. Живет по соседству. Это ее гараж. В пятидесятые она была чем-то вроде эротической танцовщицы и с тех пор воображает себя знаменитой кинозвездой.
— Так это ее кошки? — Надин оглядела кошачью компанию.
— Ага. Она держит их здесь, потому что не желает терпеть шерсть и запах в квартире.
— Немного жесткого, правда? — Фил пожал плечами и поцеловал Надин в шею. — А что это за история про старика и телевизор?
— Хрен его знает, — вздохнул Фил, — этот дом кишит выжившими из ума пенсионерами, которые воображают, что их мамочки до сих пор живы, а страна по-прежнему воюет. Он наверняка меня с кем-то спутал. А телевизора у него, небось, отродясь не было… Да какое нам дело, — замурлыкал Фил, — до старых маразматиков, иди сюда, моя несравненная секс-богиня. — Он ухмыльнулся и настойчиво потянул ее к себе, не оставляя ей выбора. — Я могу трахать тебя целую вечность.
Уф-ф, подумала Надин, лучше бы ты этого не говорил. Как-то странно прозвучало. Впрочем, и вся ситуация начинала казаться Надин странной. Что она здесь делает, черт побери? Зачем ей понадобилось, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков, забраться в эту вонючую кошачью дыру вместе с глубоко травмированным мужчиной? Возможно, это очень рок-н-рольное поведение, но определенно не ее стиль.
Надин помнила, как он разбередил ей душу чуть ли не до полного забвения всего и вся, и каким чутким слушателем показал себя потом — сочувственным, внимательным, добрым; Надин помнила, как он сразил ее мощными комплиментами и как она абсолютно добровольно согласилась спуститься с ним в гараж; и особенно хорошо Надин помнила, с каким удовольствием занималась сексом — это было умопомрачительно! — но сейчас… что, черт возьми, она здесь делает?
Пусть в ее душе и уцелели остатки любви и нежности, но он совершенно не в ее вкусе. Слишком тощий, слишком бледный и вдобавок эти чересчур черные волосы на теле, резко контрастирующие с известковой белизной кожи, столь белой, что сквозь нее просвечивают волосяные мешочки. И эти длинные стройные ноги, слишком похожие на женские; она совсем позабыла, как они выглядят. Его шевелюру, в которую она с таким пылом зарывалась пару часов назад, было бы неплохо хорошенько отмыть, а его руки безволосые и чересчур мягкие, словно лишенные костей. Но хуже всего подштанники… Надин никогда прежде не спала с мужчиной, носившим подштанники, да еще ядовито-лимонного оттенка.
Надин вдруг обратила внимание на его глаза — джинсово-голубые, которые она так любила, когда училась в университете. Теперь в них появилось странное выражение. Глаза смотрели чересчур пристально, пронзая насквозь, словно автоген металлическую дверь. Фил напомнил ей электрического ската. Надин поежилась.
— Мы можем остаться здесь, — бормотал Фил, — никто нас не найдет. Никто не знает об этом месте, кроме меня. — И у него плохие зубы! Очень плохие. — Еще полчасика. Дай мне полчаса, и мы посмотрим, сумею ли я сделать это еще лучше.
Что?! О нет! Нет, нет, нет. Надин поспешно натянула трусики, словно пояс верности. Вскочив на ноги, она нырнула в вязаное платье.
— Прости, Фил, но мне пора, — она глянула на часы. — Черт! Уже почти два! Сколько же времени мы здесь пробыли!
— Много, — горделиво улыбнулся Фил.
— Давай вернемся, а? — бодрым тоном предложила она, вдевая руки в рукава пиджака.
Она посмотрела на Фила. Он сидел в лимонных подштанниках, скрестив ноги и наматывая на палец прядь грязноватых волос. На талии, над подштанниками, образовалась складка бледной кожи, и пожилой одноглазый сиамский кот норовил устроиться у Фила на коленях.
Надин передернуло.
Ей захотелось домой.
В прихожей их с нетерпением поджидала Джоу, она ожесточенно обкусывала заусеницы, не выпуская из пальцев тлеющую сигарету.
— Где ты шляешься, мать твою? — набросилась она на Фила. — Здесь такое творилось! — Она бросила презрительный взгляд на Надин и выпустила облако сигаретного дыма. — Твой шнурок заявился и давай орать, как резаный, про какой-то гребаный телек, а потом выползла эта старая карга из соседней квартиры и давай лаяться насчет шума, а потом…
— Не дергайся, лапуля, — Фил крепко сжал плечо Джоу и с улыбкой обернулся к Надин. — Я показывал Надин кошек Фриды, всего-то. А теперь я снова здесь.
— Да, но что делать с твоим шнурком? Он сказал, что будет приходить каждый вечер, пока…
— Не дергайся, тебе говорят! Это какой-то старый маразматик. Поняла? — твердо произнес Фил и, приложив палец к губам девушки, развернул ее .
Подмигнув Надин, он крепко взял Джоу за плечи и исчез с нею за одной из многочисленных дверей.
Надин ошарашенно моргнула, она чувствовала себя немного глупо. Он вернется? Надо ли ей подождать? Или же она должна была следовать за ним? И что это за ерунда насчет «шнурка»? У Фила нет «шнурка». Его отец умер.
Постояв в прихожей несколько минут, Надин решила, что Фил не вернется, а сама она ведет себя, как последняя дура. Обнаружив на телефонном столике номер вызова такси, она сняла трубку.
Надин не хотела оставаться здесь ни минуты.
Такси должно было забрать ее на улице, и в ожидании она нервно мерила шагами тротуар. Когда рядом с ней затормозила синяя «гранада-гиа», она с облегчением упала на заднее сиденье и объяснила водителю-турку, куда ехать.
Между ног — и внутри, и снаружи — саднило, мускулы на бедрах начинали побаливать. Кожа вокруг губ горела огнем, в голове путались и рвались смутные образы и недодуманные мысли. Уличные фонари и витрины плясали перед глазами, яркий неоновый свет, словно булавками, колол зрачки.
Надин не понимала, что произошло этим вечером. Она не понимала, кто она, где была и куда направляется.
Она осталась совсем одна.
Ей хотелось принять ванну.
Ей хотелось домой.
Глава двадцать вторая
Диг разбудили в семь утра. Вынырнув из причудливого, но приятного сна, в котором фигурировали рожки с мороженным и Кайли Миноуг, он обнаружил, что Дигби лихорадочно тычется сальной мордой прямо ему в ухо. От пса несло карри.
Сообразив, что столь настойчивое поведение Дигби имеет непосредственное отношение к состоянию его мочевого пузыря, — не говоря уж о том, какие последствия могло оказать на нежный желудок псины уворованное карри псины, — Диг рывком вскочил, запрыгнул в шорты и звонко хлопнул себя по ляжкам, приглашая собаку в гостиную, где на тахте сладко спала Дилайла. Диг надеялся, что пес бросится сообщать новости о своем мочевом пузыре хозяйскому уху.
План не сработал. Дигби не стал будить хозяйку, он уселся у изножия ее постели и умоляюще воззрился на Дига, тихонько поскуливая; на масляных усах собаки мелко подрагивало зернышко золотистого риса. Диг легонько похлопал по одеялу, под которым мертвым сном спала Дилайла, пытаясь науськать Дигби на хозяйку, но пес лишь глянул на него, как на слабоумного, и опять заскулил. Диг понял, что у него есть три варианта:
а) нарушить ангельский сон Дилайлы и настоять, чтобы она вывела пса;
б) самому заняться опорожнением мочевого пузыря Дигби;
