Прыжок - Лапперт Симона (читаемые книги читать TXT, FB2) 📗

— Porca miseria, Tommaso, — услышал Генри его восклицания. — Non ha senso. Non lo troveremo mai. Mai![14]

Генри надел шляпу и шагнул вплотную к воротам, чтобы поближе рассмотреть этих двоих. Младший, по всей видимости Томмазо, медленно огляделся вокруг, будто надеясь увидеть знакомое лицо в окнах, и вдруг застыл на месте.

— Guardi, maestro, guardi! Vede quel che vedo io?[15]

Никаких сомнений, молодой человек указал прямо на Генри и стремительно зашагал к нему. Генри был так ошарашен, что стоял как вкопанный. Мужчины уже бежали к воротам. На их лицах светились улыбки, и тем радостнее, чем ближе они подбегали. Генри оглянулся, но позади него был только Тощий Лукас, который уже растянулся на скамейке. Не может же быть такого, что эти два элегантных господина бежали к нему. Должно быть, это ошибка, они обознались.

Марен

Что-то тут не так. Марен опустила стекло и попыталась разглядеть вестибюль гостиницы, но из-за отражения в стеклянных дверях ничего не было видно. Ярис ушел туда вот уже три жутких попсовых песни назад. Перед тем как выйти из машины, Марен повернула ключ и заглушила двигатель. На улице оказалось прохладнее, чем она ожидала. Был уже поздний вечер, они несколько часов простояли в пробке перед въездом в Париж, и долгая остановка в придорожной закусочной тоже не прошла даром. Марен села на капот и закурила. Сен-Мартен отражал огни окрестных ресторанов и бистро, а террасы по обе стороны канала были полны людей. Марен огляделась по сторонам, но Эйфелевой башни не увидела. Прошла целая вечность с тех пор, как она последний раз побывала в Париже двадцатилетней студенткой. Они приехали вместе с Элли и жили в мансарде без туалета и водопровода в Восемнадцатом округе. Безрассудная Элли, у которой теперь трое детей, шкаф для нагрева посуды под плитой и живая изгородь из туи по пояс, служившая у них раньше поводом для смеха. Они провели в Париже две ночи, одну из них без сна в подвальном гей-клубе где-то недалеко от Бастилии. Огромный зал, где в клетках танцевали мужчины в одних стрингах, а музыка играла так громко, что приходилось читать по губам. Они танцевали и пили водку с клюквенным соком, Элли всю ночь целовалась с каким-то мужчиной, а после утверждала, что если мужчина гей, то изменой это не считается. На следующий день они отправились на вечеринку в галерее какого-то фотографа. Снова водка, снова громкая музыка, снова Элли с кем-то целуется. «Нужно действовать на упреждение, — сказала тогда Элли. — Либо ты изменишь, либо изменят тебе».

Марен потушила сигарету. Ей надоело ждать Яриса. Она хотела сесть с ним в кафе на углу и выпить аперитив — пастиса или белого вина, — закусить сыром и устрицами, да-да, устрицами, и выкурить самокрутку. А еще ей хотелось ласк, укусить Яриса в шею, поцеловать живот, в губы, и…

— Боюсь, ничего не выйдет. — Возле нее возник Ярис с ключом от номера в руках. Видимо, здесь еще не перешли на эти безликие пластиковые карточки. На золотистом брелоке номер 324. — Мне очень жаль, но с ними невозможно договориться. У них все забронировано, а спать вдвоем в одноместном номере против правил. Я все перепробовал.

Марен пыталась закурить еще сигарету. Спички гасли одна за одной. От злости она прокусила фильтр.

— Эй, я тоже этого очень ждал. — Ярис провел пальцем по ее плечу. — Это не значит, что мы не сможем повеселиться.

Марен убрала сигарету обратно в пачку.

— А где я буду спать после того, как мы повеселимся? — спросила она.

Ярис протянул ей клочок бумаги.

— Они написали мне адрес хостела, где еще остались свободные комнаты, это недалеко. Найти что-то лучше будет сложно, город переполнен. Садись, я отвезу тебя туда. — Он открыл ей пассажирскую дверцу.

— Что мне там делать, у меня же нет багажа. Давай лучше начнем сразу с веселья. Пойдем выпьем чего-нибудь. Тот ресторанчик впереди выглядит довольно мило. У них есть устрицы. Я уже столько лет не ела устриц.

Ярис подергал волосы на груди, вьющиеся над вырезом рубашки.

— Я бы с радостью, правда, — замялся он, — но флейтист заболел, и нам нужно отрепетировать весь концерт с его заменой. Боюсь, раньше полуночи не смогу.

Марен захлопнула пассажирскую дверцу и забрала записку с адресом.

— Тогда до полуночи, — сказала она и оставила его одного. Флейтист. Это просто смешно. Жалкий трус.

В ресторанчике она села за единственный свободный столик с решительным намерением почувствовать себя француженкой. Небольшая столешница была липкой от напитков прежних гостей. Две мухи бились за сладкую добычу. Марен заказала восемь устриц и пол-литра белого вина. Каждую устрицу она опрыскивала лимоном, две из них съежились при попадании кислого сока. Марен не знала почему, но осознание того, что она проглатывает живое существо, придавало ей теплое ощущение своей дерзости и хищности. Насколько Марен было известно, устрицы единственные существа, которых намеренно съедали заживо. Питон. Акула. Орел. Тигр. Крокодил. Они щедро намазала кусочек багета соленым маслом, спрыснула последнюю устрицу, посмотрела, как сжимается почти прозрачная плоть, и выхлебала из раковины массу с привкусом морской воды. Довольно опустила взгляд ни пустую тарелку и заметила, что между зубами хрустнули песчинки. Подвигала челюстями, а затем запила белым вином.

Комната в хостеле оказалась настолько маленькой, что фанерная дверь при открывании упиралась в фанерный шкаф. В бледно желтый ковролин впитались темные пятна, силиконовая затирка в душевой покрылась черной плесенью, а на фанерном изголовье кровати было нацарапано: «Мы здесь трахались». В комнате воняло сигаретным дымом и потными кроссовками. Марен зажала нос сгибом руки, отодвинула синтетическую занавеску у кровати, но открыть окно у нее не получилось. Под радиатором она обнаружила вентиляционное отверстие, откуда совсем не дуло. В какую бы сторону она ни крутила ручку, ничего не работало. В тесном лифте с фанерным полом она проехала восемь этажей вниз к стойке регистрации. Администратор, бледный паренек лет двадцати с пушком над верхней губой и в белой водолазке, объяснил ей, что вентиляция, к сожалению, не работает, а окна не открываются.

Sécurité, — сказал он. — Из соображений безопасности.

А как же кислород? — удивилась Марен. — What about oxygen, it is dangerous for the brain, if you don’t have enough oxygen, did you know that?[16]

Паренек пожал плечами и развел руками, еще раз извинился, а поскольку его сожаления выглядели искренними, Марен кивнула и оставила его в покое. Он все равно ничего не мог сделать.

Она вышла на улицу и быстро зашагала, опустив голову, пока через четыре квартала наконец не показался канал и она не почувствовала, что снова может дышать. Марен закурила, ее внимание привлекла целующаяся на мосту парочка. Она была намного ниже ростом и тянулась к нему на цыпочках, он же едва склонялся к ней. Она закрывала глаза, он же безучастно глядел на воду. Марен достала из сумки телефон и набрала Яриса. Автоответчик. Конечно, как же иначе. Часы на экране показывали полдвенадцатого. Она открыла список последних вызовов и выбрала номер Ханнеса. Автоответчик. Сволочь. Она открыла браузер и поискала новости о женщине на крыше. «Новая стратегия, — гласил заголовок на сайте „Вестника Тальбаха“. — Голод и жажда снимут с крыши метательницу черепицы». Новость была двадцати семиминутной давности. Значит, ничего не закончилось и женщина не сдалась. И если бы Ханнес лежал сейчас дома в постели, он бы несомненно слышал ее шаги сверху, а еще звон черепицы и вой сирены. И он бы позвонил Марен, рассказал бы, что происходит. Было ясно, что Ханнеса нет дома. Было также ясно, что Ярис не на репетиции. Она прокрутила список новостных заголовков. «Сумасшедшая на крыше», — писал RTL. «Обезумевшая метательница черепицы держит в страхе всю округу», — сообщала Bild. Марен убрала телефон обратно в сумку. Она это так не оставит. «Питон, — думала она. — Тигр. Орел. Крокодил».