Услады короля (СИ) - Беттанкур Пьер (книги без регистрации txt, fb2) 📗

§ Я смотрю на всю вашу семейку, на всю эту плоть вокруг вас как на лужу, в которой вы держитесь на плаву.

§ В мире полно задний, на стульях; стулья же вышагивают на четвереньках к выходу.

§ Конец света умирает со смеху во всех ваших смертях. «Марсельеза» обходится без «Тебе Бога хвалим». Онанизм же — добродетель государей.

ПО УТРАМ король обожает принимать ванну из кофе с молоком, в которую погружается из которой при случае прихлебывает, в которую макает свои тосты. Открывая то один, то другой кран, подбавляет по своему усмотрению то молока, то кофе и сам доводит свою смесь до ума.

Придворные дамы толпятся вокруг в галантном дезабилье и должны по очереди обмакнуть в королевскую ванну свой тост. Нередко он хватает одну из них за запястье или задницу, притягивает к себе и с головы до ног умащает еще мягким шматком, каковой церемонно протягивает со слегка, впрочем, высокомерным видом дворецкий. Затем, заимев красотку к себе в ванну, он забавы ради исчезаете нею под сально подмигивающей жировыми глазками пленкой.

ИЗ ЕВРОПЫ король вывез всего одну манию, всего один порок, зато возвел его в ранг государственного установления, проложил ради него линию железной дороги, единственную во всем королевстве, между своей столицей и столицей соседнего государства, что позволило ему предаваться оному пороку без всякого удержу: речь о восхитительном попечении, которое он оказывает юным особам, направляющимся в туалет.

С карманами, топорщащимися от гигиенической бумаги, ему удается обмануть бдительность их матерей и, наперекор ветрам и приливам, опрокидывая по пути пассажиров, проследовать за ними по коридору до самой двери, которую он блокирует, проворно просунув внутрь ногу, и тут же закрывает за собой.

Охотнее всего государь пользуется ночным субботним поездом, каковой по этой причине всегда битком набит студентками, простушками и актрисами, которые подчас сдерживаются часами, если не приняли слабительное, чтобы дольше быть объектом нежного королевского участия.

Они быстрехонько сговорились и почти бесперебойно поступают одна за другой в тесное помещение, где король в конце концов остается постоянно, словно в исповедальне, испытывая всякий раз ту смесь боязливости и любопытства, которую внушает приближение запретного плода. Чем девушка привлекательней, изящней и стыдливей, тем круче у него встает.

Будучи предупрежден, машинист выбивается из графика, в вагоне-ресторане, чтобы посодействовать искомой цели, подают лишь блюда с душком. Наконец поезд пересекает границу, появляется полиция нравов, непременно кого-то застукивает и нагоняет дополнительного страху на оперируемую, доставляя дополнительное удовольствие оперирующему.

Удовольствие, интимно связанное со скоростью уносящего всех поезда, с превратностями путешествий, с внезапным вторжением какой-то невинной души, с пособничеством привычных, столь благородно уступающих ей место, с вскриком, который она испускает, внезапно оказавшись лицом к лицу со своим королем, с ее изумлением, а подчас и разочарованием, когда она понимает, чего от нее хотят, — а затем с приподыманием платья над нежной интимностью дамского белья, с метаморфозой милого личика, со вкрадчивым шелестом бумаги по коже — с оправданными тем самым жизнями тружеников, — со смоченным в одеколоне ватным тампоном, которым с артистической сноровкой в конце небрежно по всему проходишься.

Удовольствие, еще более усугубленное тем полным достоинства видом, который надлежит принять, чтобы вновь появиться среди других пассажиров и предложить своей партнерше сигарету с видом высококультурного человека, каковой мы с таким трудом отвоевали у животных.

ПОСЛЕ уймы международных конгрессов и генетических смешений биологам короны удалось вывести человекоцыплят, цыплят с человеческой головой — пустой, говорят, — коим во всяком случае по плечу резвиться в небесной лазури.

Охота на них категорически запрещена, но, коль они беспрестанно ищут себе прокорм или цыпочку, достаточно привязать одну из оных за лапу посреди птичьего двора, чтобы тут же увидеть, как небо затмевает туча человекоцыплят.

Селянка, не преминув прихватить сачок вроде того, которым ловят бабочек, но с усиленными петлями, сторожит за деревом.

Цыплята приземляются и поначалу подхватывают насыпанное курам зерно, потом затевают ссоры, друг друга поносят и начинают свирепо кусаться, в то время как один из них норовит обосноваться на спине у несушки, каковая мечется, пугается и кудахчет как оглашенная. Но едва он только приспособится, как его опрокидывает другой и в свою очередь громоздится на крылатку, хребет которой всякий раз прогибается до самой земли, приоткрывая в строптивой игре мышц вожделенное отверстие.

Наконец один прилаживается, приклеивается и уже готов издать громогласное ура, но тут селянка, не без удовольствия следившая за сей сценой, обрушивает свой сачок и, одним махом его провернув, бегом тащит добычу на кухню.

Там, пока ее дочь держит петушка за крылья, а тот пускает слюну и хрипит от боли, она раскаленными докрасна щипцами обращает его в каплуна, коего со злобным наслаждением украдкой и съест спустя пару-другую недель под носом у мужа, преисполненного, как и все самцы — до чего же глупы мужчины, — почтения к королевским указам.

КОРОЛЬ обожает смотреть, как в открытом море идут ко дну корабли. «Кинг» отправляется в круиз, до отказа заполненный женщинами и детьми. Как вдруг на уровне 36-й параллели открывается течь и нос корабля уходит подводу. Все бросаются к спасательным шлюпкам, неописуемый беспорядок. Королю приходится лезть из кожи вон, чтобы проложить себе путь сквозь вопящую плоть до самой воды, в которую он ныряет, в которой покачивается на спине, в которой, взволнованный до глубины души, присутствует при окончании спектакля.

Тут, как и было предусмотрено, подоспевают спасательные суда, проходят в пределах досягаемости от катастрофы, не спеша и не останавливаясь. Потом возвращаются, на сей раз подбирая уцелевших, на грани отчаяния и нервного срыва, тогда как король с ханжеским видом уходит в свою каюту и принимает душ.

ИСПОКОН веков принято, чтобы сразу после формирования нового кабинета свежеиспеченный председатель Государственного совета проводил с королем ночь. Всем ясно, что это значит.

— Чистая формальность, — говорит король, — но я ее придерживаюсь.

Амбициозные парламентарии съедают, те же, кто вовремя поразмыслил о тягостных спазмах своего заднего прохода, уходят в тень, уступая дорогу другим.

На короля часто оказывают давление, чтобы он отказался от этого архаичного обычая, основы которого упразднили все народно-демократические республики, но он и ухом не ведет. Те, кого это касается, препираются до последнего:

—Нельзя ли предоставить честь заменить меня моей жене? — внезапно заводят они.

— Вашей супруге? — говорит король, который ничего иного и не ждал. — А как же священные узы брака? Вы что, держите ее за потаскуху? Ну-ка, малыш, спускаем штанишки.

НИЧТО не походит более на безумие, нежели произвол, говорит король. Из-за привязанности к своим поступкам, привычкам, чувствам люди тратят время на то, чтобы ободрить друг друга, заговорщицки подмигнуть, переговорить и тем самым понять друг друга, подравняться, короче говоря, свести друг друга на нет.

Но я-то...

Ибо он испытывает чувства как бы совершенно иного рода, его страсти неистовы, безудержны, они увлекают. Но в разгар действия он выпускает пар, колеблется, отпадает, рассеивается. Ну а другая, любимая, любовница, предмет страсти, культа, повисает в воздухе, на высотах, от которых кружится голова или как раз таки сходишь с ума.

Посему у него целый гарем свихнувшихся его попечением женщин. В большинстве они принимают себя за королев и, из-за корон с фальшивым жемчугом, которые он, бывает, бросает им за решетку, словно хлебные крошки уткам, поносят и мутузят друг друга как оглашенные.