Соучастники - Ли Уинни М. (читать книги онлайн без сокращений txt, fb2) 📗
Я отмечаюсь, волнуясь, – вдруг меня не окажется в списке приглашенных. Но пропуск скучающая секретарша мне выписывает. Цифровой фотоаппарат делает смазанный снимок моего лица, вроде портрета из кривого зеркала.
Не без облегчения (и веселья) я беру его и сажусь на удобный серый диван. Жду, когда прибудет Том Галлагер.
Он замечательно пунктуален: входит всего лишь несколько минут спустя. На его мальчишеском лице – любезная улыбка, а руки почтительно сложены. Надо признаться, я впечатлена этой демонстрацией скромности, учитывая, как он знаменит.
На Томе очки в роговой оправе, словно в честь старых фильмов о газетчиках. А может, чтобы замаскировать его молодость или наследственную привлекательность, которой не скрыть: те же благородные черты, которые видим у его предков по мужской линии.
– Сара, я очень рад вас видеть. Спасибо огромное, что пришли.
Встаю; быстрое, но радушное рукопожатие.
Хоть сейчас и суббота, одет он не без старания. Рубашка с воротником на пуговицах (не белая – светло-зеленая) и темные джинсы.
Беру сумку.
– Простите, что только в выходной смогла. На неделе было много дел и мне… нужно было приготовиться к этому разговору.
Это и ложь, и не ложь. Не сказать, что в моей нынешней жизни много дел. Но что мне нужно было время на подготовку – правда. Мне было нужно как минимум десять лет.
Мы сидим в уединенной переговорной на двадцать пятом этаже, дверь закрыта, мы с Томом Галлагером одни. С высоты открывается завидная панорама мидтауна и Гудзона; осенний свет дробится в окнах и водах внизу. Есть стол: круглый, приземистый, коричневого стекла, он становится невыразительным алтарем для цифрового диктофона.
– Надеюсь, вы понимаете, – учтиво поясняет Том, – запись нужна для верности; я ни в коем случае не хотел бы неточно вас процитировать.
– То есть вы сейчас можете дословно цитировать любые мои слова? – спрашиваю я.
Я нервничаю сильнее, чем ожидала, и этот детский вопрос выдает мою неискушенность в журналистских делах. Я втихомолку ругаю себя за то, что задала его.
– Пожалуйста, не тревожьтесь, – он выставляет ладонь, успокаивая меня. – Этих решений я сейчас принимать не буду. Пока что давайте просто поговорим. Я хочу убедиться, что вы всем довольны.
Довольны. Давненько никто не думал о моем довольстве.
– Но… цитирование. Не хотелось бы сказать что-нибудь такое, что вы вырвете из контекста. – Я смотрю на диктофон, словно это бомба с часовым механизмом, красные цифры показывают обратный отсчет. – Или что-нибудь такое, о чем потом пожалею.
– Не вырву. Обещаю, что не вырву. В такой истории без контекста никуда. – Теперь его руки сложены полумолитвенно, взгляд голубых глаз серьезен. Интересно, это благодаря тому, как у Галлагеров воспитывают детей, он так хорошо, так… убедительно умеет показать искренность?
– Послушайте, – продолжает он, слегка подавшись вперед. – На этом этапе я просто собираю информацию. Контекст собираю, если угодно. Пройдут недели, а может, и месяцы, прежде чем я начну писать об этом следующую статью. Так что когда дойдет до дела, если я захочу дословно вас процитировать, то непременно с вами свяжусь и удостоверюсь, что сказанное вами вас устраивает. А времени на то, чтобы все это обдумать, у вас сейчас сколько угодно.
Я киваю:
– Обещаете?
– А как же, честное скаутское! – Он поднимает ладонь и ухмыляется; белые зубы сверкают в дурашливой, ироничной улыбке.
Ты родился в девяностые, хочу сказать я. В твоем детстве бойскауты вообще существовали?
Но это сочетание знакомого лица, очков в роговой оправе, изображение им добропорядочного белого соседского мальчика действует.
– Ладно, – снова киваю я. – Смотрите у меня.
Нацеливаю на него палец, как пистолет. Мой черед ухмыляться.
Том продолжает:
– В “Таймс” не принято перепроверять цитаты, но это такая важная и деликатная тема для… вас, возможно, и для других. Ваша собственная история – важнее всего. Я хочу быть уверен, что ваша точка зрения передана корректно.
Последние слова – уже, наверное, лишние. В “Таймс” не принято, но… На ум приходят продавцы с обычными их ухищрениями, цель которых – тебя завлечь. “Обычно я такого для наших клиентов не делаю, но лично вам будет подарок от фирмы…” Мой цинизм возвращается как раз вовремя, приводит меня в чувство.
Все мы пытаемся что-то друг другу продать, правда?
Только на сей раз я не знаю, подлежит ли обсуждению цена.
Том включает запись, и на машинке загорается красный огонек.
Мы откидываемся на своих диванах. Рядом со мной стоит чашка “Нью-Йорк таймс”, полная кофе; на ней красуется знаменитый девиз газеты. “Все новости, пригодные к печати”.
Том отпивает воды.
– Расскажите немного о том, как вы вообще занялись кино. До того, как стали работать с Хьюго Нортом.
Тут я даже не знаю, с чего начать. С того, как я впервые посмотрела фильм? (“Питера Пэна”, когда его снова выпустили на экраны в 1982 году, потом “Возвращение джедая” по выходе в прокат.) Или с тех воскресных вечеров, когда я каждый год без пропуска смотрела “Оскара”? При том что родители с бабушкой каждый раз возмущались, что я не в кровати, и приходилось убавлять громкость и подползать к экрану, чтобы слышать, что говорят награждающие, а родные засыпали – им это было неинтересно.
Меня это не волновало. На одну ночь в году это был мой техниколоровый сон, мерцавший за черно-белым порогом моего унылого дома. Роскошь и фантазия. Кинозвезды, легенды киноиндустрии источали слезы и признательность, поднимаясь за своими золотыми статуэтками. Они сияли с другого края континента – невозможные создания в невозможном царстве.
Я не думала, что когда-нибудь смогу стать частью этого мира. Но каким-то образом я сумела в него попасть.
Глава 3
Вообразите типичный фильм со вставной историей. Мы знаем, как это выглядит: один персонаж говорит с другим, откидывается, предавшись воспоминаниям, и изображение на экране плывет, растворяется в сцене, которую мы инстинктивно опознаем как прошлое. Такие флешбэки есть во “Все о Еве”, в “Гражданине Кейне”, практически в каждом фильме Хичкока. Это сговор о соучастии между режиссером и зрителем.
Вот это вот сейчас и происходит. Я, разумеется, не сообщаю Тому Галлагеру каждой мелкой подробности из той моей жизни. Во мне постоянно идет торг: сколько выкладывать? Сколько я хочу вспомнить? Но, рассказывая, я поневоле переношусь в то время, когда была помоложе, – погружения в прошлое мне не избежать.
Начать мне нужно с той меня, которая была от всего этого в стороне. Иначе толком не понять остального.
В Колумбийском университете я занималась англо-американской литературой. Я – типичный средний ребенок, обделенный вниманием и предоставленный сам себе. Спасением для меня всегда были истории. На экране ли, в книгах – все равно. Через кафедру англо-американской литературы я обнаружила киноведческие курсы и зачастила на все, которые могла посещать.
Моему выбору специализации родители не обрадовались. Моя старшая сестра Карен пошла по бухгалтерской части, и они надеялись, что я займусь чем-то столь же… практически применимым. Но по большому счету они не могли всерьез возмущаться, если я получала хорошие оценки. Действительно, чего им еще было нужно?
Времени на что-то сверх программы у меня в университете было немного, поскольку я должна была участвовать в семейном деле.
– А что за дело? – спрашивает Том, по-видимому, с искренним любопытством.
Я бросаю взгляд на его аристократическое белое лицо и прячу ухмылку. Да уж твоему семейному делу неровня.
– Моя семья управляет китайским рестораном во Флашинге, – говорю я, глядя ему прямо в глаза.
Ну, владеет и управляет. Открыл его мой дед, когда перебрался сюда из Гонконга, а потом им некоторое время заведовал мой отец – пока двоюродный дед не прибыл. Родители работают программистами, но заодно помогают с рестораном. Мы все помогаем.
