Где ты? - Леви Марк (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
25 октября
Сьюзен,
на этой неделе, как раз когда я получил твое первое письмо, в прессе появились репортажи о тех ужасах, что творятся там, где ты сейчас. В газетах сообщают о десяти тысячах погибших. Я каждое мгновение думаю о тебе, пытаясь представить, как ты живешь. Во вчерашней «Монтклер тайме» один журналист написал статью о гуманитарной помощи, которую оказывает пострадавшим наша страна, и в конце упомянул тебя. Я вырезал ее и вкладываю в конверт вместе с письмом. Все о тебе спрашивают — от этого я только острее чувствую твое отсутствие. Как же мне тебя недостает! Снова начались занятия, я ищу жилье поближе к факультету, присмотрел нуждающуюся в ремонте мастерскую в маленьком четырехэтажном домике на Брум-стрит. Квартал в весьма жалком состоянии, но студия большая, а по деньгам вполне доступная, и потом, ты только представь — поселиться на Манхэттене! Когда ты вернешься, мы будем жить всего в нескольких домах от «Филм-Форума», помнишь такой? Трудно поверить, но в витрине бара напротив висит маленький флаг Гондураса. Поджидая тебя, я каждый день буду проходить мимо него. Это знак. Будь осторожна. Я по тебе скучаю.
Письма от Сьюзен приходили по одному в неделю, он отвечал на них в тот же вечер. Иногда он получал ответ на свои вопросы прежде, чем успевал их задать. На двадцатой параллели люди собирались с духом, и в катастрофических условиях страна пыталась восстановить порядок. Сьюзен и ее товарищи разбили первый лагерь для беженцев. Они устроили его в долине Сулы, между горами Сан-Идельфонсо и Кабасерас-де-Нако. В январе они провели кампанию вакцинации. Сьюзен на стареньком грузовике колесила по дорогам, раздавая продовольствие, мешки семян и медикаменты. А когда не сидела за рулем «доджа», то занималась благоустройством базового лагеря. Первым они возвели здание диспансера, а затем административный корпус. В десяти землянках уже жили тридцать семей. К концу февраля поселок Сьюзен, разместившийся на трех улочках, насчитывал два здания, двадцать одну мазанку и двести жителей, две трети которых наконец-то снова обрели крышу над головой. Остальные спали пока в палатках. Там, где образовалось что-то вроде центральной площади, начали возводить школу. Каждое утро, проглотив кукурузную лепешку, Сьюзен отправлялась на склад — в деревянный сарай, который закончили строить к Рождеству, — загружала свой грузовик и собиралась в путь. Пока Хуан заводил ключом мотор, тот принимался чихать, и Сьюзен приходилось выпускать руль из рук, потому что от тряски они начинали ныть, и терпеливо ждать, пока разогреются цилиндры и клапаны будут работать ритмично.
Хуану еще не исполнилось восемнадцати. Он родился в Пуэрто-Кортесе, родителей своих не помнил. В девять лет он жил в порту, в одиннадцать с половиной поднимал сети на рыболовецком судне. В тринадцать пришел в долину, и с тех пор его здесь все знали. Подросток с повадками взрослого мужчины заприметил «белую сеньору», как только та вышла из автобуса, прибывшего из Сулы, и тут же увязался за ней. Сьюзен сперва приняла его за побирушку, но он не нищенствовал, для этого он был слишком горд. Хуан жил тем, что выполнял всякую посильную работу за пищу и кров во время ливней. Он чинил крыши, красил стены, ковал лошадей, перегонял стада, переносил на плечах всякую поклажу, чистил хлевы и риги. Если нужно было завести светло-голубой «додж», погрузить в него ящики, проехаться в кузове, чтобы помочь в поездке, Хуан был тут как тут, едва завидев выражение лица Сьюзен, означавшее «мне нужна помощь». С ноября-месяца она каждое утро брала с собой две кукурузные лепешки, к которым иногда прибавляла плитку шоколада, и они вместе завтракали, прежде чем отправиться в путь. Даже при самых оптимистических прогнозах нового урожая следовало ждать еще целый сезон, а разрушенные дороги не позволяли развозить по стране скоропортящееся продовольствие. Так что приходилось довольствоваться так называемыми продуктами первой необходимости, которые воспринимались жителями как пища богов. В поездках по опустошенным деревням присутствие Хуана в кузове придавало Сьюзен уверенности, тем более что повсюду на их пути царила траурная тишина.
8 января 1975 года
Филипп,
первый раз я встречаю Новый год вдали от тебя, от дома, от всего. Странное ощущение: все смешалось, переплелось — острое чувство одиночества, охватившее меня, и радостное осознание того, что моя нынешняя жизнь как никогда насыщенна и полна необычайных событий. Многие годы в новогоднюю ночь мы с тобой обменивались подарками — на этот раз я провела ее среди людей, лишенных всего. Местные ребятишки передрались бы между собой за одни только обертки, за кусочек бечевки. Однако ты и представить себе не можешь ту атмосферу праздника, которая царила в поселке. Мужчины стреляли в воздух, славя надежду, которая помогает им выжить. Женщины танцевали, втягивая ребятню в радостное безумство своих хороводов, а я — я была ошеломлена. Я помню тоску, в которую обычно погружало нас приближение Нового года, помню, как делилась с тобой своими страхами и печалями, поскольку не все складывалось так, как хотелось мне. А здесь все в трауре, вдовы, вдовцы, сироты, но с каким потрясающим достоинством они держатся за жизнь. Боже, как прекрасен этот народ в годину бедствий! Подарок на Рождество мне преподнес Хуан, да какой подарок! Это мой первый дом, и он будет очень красивым; уже через несколько недель я смогу в него въехать. Хуан ждет конца месяца: дожди прекратятся, и тогда он его покрасит. А пока я попробую описать тебе этот дом. Фундамент Хуан сделал из земли, перемешав ее с соломой и камнями, а стены выложил из кирпича. С помощью жителей деревни он где-то раскопал среди обломков оконные рамы и вставил их по обеим сторонам от красивой синей двери. Пол моей единственной комнаты пока земляной. Слева будут находиться труба и выложенный из камней очаг — вот тебе и кухня. А для душа он установит на плоской крыше цистерну, и я смогу, дергая за цепочку, мыться холодной или теплой водой, в зависимости от времени суток. В таком описании моя душевая, возможно, покажется тебе ужасной, а дом — спартанским, но я знаю, что он будет очень уютным. Кабинет я себе устрою в углу гостиной, где Хуан обещал настелить полы, как только найдет, из чего их сварганить. Еще есть маленькая лесенка, которая ведет на полати, где я положу свой матрас. Ну да ладно, довольно хвастаться, теперь твой черед писать. Расскажи, как ты провел праздники, как вообще поживаешь. Мне тебя по-прежнему недостает. Осыпаю поцелуями.
29 января 1975 года
Сьюзен,
я не получил твоего поздравления! Во всяком случае, пока. Надеюсь, рисунок, который я посылаю, не слишком пострадает при пересылке. Вероятно, тебя озадачит этот вид улицы ранним утром. Ну так вот, у меня для тебя огромная новость: свершилось, я сижу в мастерской на Брум-стрит и пишу тебе, глядя в окно на пустынную улицу Сохо — это и есть тот самый вид, который я нарисовал для тебя. Ты даже представить себе не можешь, насколько для меня все изменилось с переездом из Монтклера: я словно бы потерял привычные ориентиры, но в то же время знаю, что этот переезд принесет мне много хорошего.
Встаю я рано и завтракаю обычно в кафе «Ред-жио». Оно немного в стороне, но мне приятно пройтись при утреннем свете по этим улочкам с неровной булыжной мостовой и разбитыми тротуарами с темными пятнами вара, инкрустированными кусочками стекла, мимо домов, украшенных резными металлическими лестницами. Ты ведь тоже обожаешь эти места. Знаешь, по-моему, я готов писать тебе всякую ерунду, лишь бы ты время от времени вспоминала меня, отвечала мне и рассказывала о себе. Я и подумать не мог, что буду так сильно по тебе скучать. Я цепляюсь за свои занятия и каждый день твержу себе, что время без тебя тянется невыносимо медленно и что мне следовало бы прыгнуть в ближайший самолет и лететь к тебе, даже если я знаю (ты и сама не раз мне это говорила), что это не мой путь, что это не моя жизнь. Но вдали от тебя я задаюсь вопросом: а что же такое моя жизнь?
Ну вот, если это письмо не оказалось в мусорной корзине, значит, бурбон, который я только что допил, подействовал и я запретил себе перечитывать письмо поутру или же еще ночью скормил его почтовому ящику на углу. Когда рано утром я выхожу из дому, то всякий раз, переходя дорогу, бросаю взгляд на этот ящик, словно бы именно он чуть позже выдаст мне твое письмо, которое я найду, вернувшись с занятий. Иногда мне кажется, что он мне улыбается, а иногда — что он издевается надо мной. Холод стоит собачий.
