Наставники - Сноу Чарльз Перси (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Во дворике меня окликнул Кристл – высокий, мускулистый и массивный человек с неспешной, но легкой походкой.
– Вы, значит, уже видели его? – полувопросительно проговорил он.
– Видел, – ответил я.
– И что же?
– Грустно.
– Мне и самому грустно, – сказал Кристл. Его колючую решительность люди часто принимали за агрессивность. Сегодня он казался особенно резким. По его лицу с хищным ястребиным носом, по твердому взгляду было видно, что он привык отдавать приказания.
– Мне и самому грустно, – повторил он. Я видел, что он и правда расстроен. – Вы разговаривали с ним?
– Конечно.
– Мне тоже надо его навестить. – Кристл твердо, уверенно посмотрел мне в глаза.
– Он очень утомлен.
– Я не буду у него задерживаться.
Мы прошли несколько шагов в сторону Резиденции.
– Да, прискорбно, – сказал Кристл. – Видимо, нам надо подыскивать преемника Ройсу. Совершенно не представляю себе, кто его может заменить. А преемник необходим. Сегодня утром ко мне заходил Джего.
Он в упор посмотрел на меня и резко проговорил:
– Весьма прискорбно. Ну, нечего нам тут зря стоять.
Меня не обидела его бесцеремонность. Потому что он переживал известие о болезни Ройса гораздо тяжелей, чем другие наставники колледжа. Ройса и Кристла нельзя было назвать друзьями: за последний год они встречались в домашней обстановке только на официальных обедах, которые давал ректор, так уж вышло, что между ними сложились чисто деловые отношения; но когда-то Кристл был учеником Ройса и с тех пор искренне преклонялся перед своим учителем. Как ни странно, этот решительный, энергичный и преуспевающий человек под пятьдесят не потерял способности преклоняться перед другими людьми. Он пользовался исключительным влиянием среди коллег – да и в любом обществе было бы то же самое. Волевой, удачливый, откровенно властолюбивый, он вместе с тем весьма разумно определял границы своих возможностей и всегда выполнял задуманное. Его общеуниверситетская известность поддерживалась тем, что он, как член Сената, постоянно заседал в различных комитетах и комиссиях, а у нас в колледже ему была поручена должность наставника-декана – правда, этот мирской, некогда высокий пост отчасти утратил в нынешнем столетии свою административную определенность. Кристл был гораздо обеспеченнее среднего университетского преподавателя. Три его взрослые дочери уже вышли замуж за состоятельных и уважаемых людей. Он боготворил свою жену. И все же был способен самозабвенно преклоняться перед знаменитыми людьми, причем это скромное преклонение часто принимало самые причудливые формы. Иногда его кумиром вдруг становился богатый делец, иногда – прославленный генерал или известный политик; ему, по всей вероятности, импонировали власть и успех как таковые, а ведь он превосходно знал пути к ним, потому что в нашей университетской жизни сумел достичь и того и другого.
Но его преклонение перед Ройсом было давним, устойчивым и особенно глубоким. Вот почему он сорвался сейчас на грубость.
– Жизнь-то продолжается, – сказал он, – и у меня куча дел. Нам необходимо наметить преемника. Я должен определить свой собственный выбор. Мне нужно поговорить об этом с Брауном. И с вами тоже.
Когда мы прощались, он добавил:
– Но есть еще одно дело, о котором мы с Брауном хотели бы вам рассказать. И я считаю, что оно даже важнее будущих выборов.
3. Радостное событие
Профессорскую мягко озаряли отблески огня. Я пришел первый, электрические лампы еще не горели, но пламя в открытом камине освещало розовыми блинами окопные шторы и бокалы на овальном столе, уже накрытом для послеобеденного десерта. Я налил себе хереса, взял вечернюю газету и устроился в кресле возле камина. Стол был накрыт только на шестерых, его не заставленная посудой полированная столешница багрово поблескивала, а у председательского места я заметил бутылку кларета.
Джего и Винслоу пришли почти одновременно; Винслоу бросил свою университетскую шапочку с прямоугольным верхом на одно кресло, сам сел в другое и кивнул мне с чуть саркастической, но отнюдь не враждебной улыбкой.
– Вы позволите налить вам хересу, казначей? – слишком, на мой взгляд, официально спросил его Джего: он с трудом находил естественный тон, обращаясь к Винслоу.
– Это будет очень любезно с вашей стороны. Очень.
– Кажется, я расплескал чуть ли не половину рюмки, – принялся извиняться Джего.
– Нет-нет, вы необычайно любезны, – в тон ему ответил Винслоу.
Появился дворецкий и подал Винслоу список обедающих.
– Сегодня нас будет очень немного, – сказал Винслоу. – Мы с вами, Кристл, почтеннейший Браун да юный Льюк. – Он посмотрел на бутылку кларета и закончил: – Но зато нам, видимо, предстоит отметить какое-то радостное событие. Я уверен – и готов поручиться за это еще одной бутылкой, – что кларет заказал почтеннейший Браун. Хотелось бы мне знать, какой у него сегодня праздник.
Джего недоуменно покачал головой и спросил:
– Налить вам еще хереса, казначей?
– Это будет очень любезно с вашей стороны, мой друг. Очень.
Винслоу не спеша прихлебывал херес, а я украдкой наблюдал за ним. В профиль его лицо казалось странно уступчатым – из-за длинного носа и выдвинутого вперед подбородка. Его полускрытые тяжелыми веками глаза, худые щеки и запавшие виски вдруг напомнили мне – по контрасту – полное, округлое лицо Ройса. Но движения краснолицего долговязого казначея были по-молодому живыми и проворными, хотя он был старше ректора на два или три года.
Казначей, несмотря на свою всегдашнюю язвительность, держался более чопорно, чем другие наставники. Он был богат и любил упоминать про своего деда – торговца тканями, – но умалчивал, что тот происходил из весьма уважаемой в своем графстве дворянской семьи, хотя и был лишь младшим сыном. Винслоу никогда не ладил с Ройсом, однако леди Мюриэл изредка называла его по имени, – только он один и удостаивался этой чести, потому что ее снобизм не позволял ей признавать других членов Совета равными себе в социальном отношении.
Из-за яростной вспыльчивости и злого языка Винслоу перессорился почти со всеми коллегами. О его давней ссоре с Ройсом ходили разные слухи, и я но знал, которому верить. Он и Джего были совершенно несовместимы. Кристл не выносил его. В общем, похвастаться ему было нечем. Кончая университет, он специализировался по классической филологии, но не опубликовал ни одной интересной работы. Обязанности казначея выполнял добросовестно – и только. Однако коллеги смутно ощущали в нем незаурядного человека и как бы помимо воли бывали весьма уважительны с ним, если он удостаивал их своим вниманием.
Он уже допивал второй бокал хереса. Джего, пытаясь задобрить его, почтительно спросил:
– Вам передали мой отчет об израсходованных стипендиях?
– Передали, благодарю вас.
– Надеюсь, я ничего не упустил?
Глядя на него из-под тяжелых полуопущенных век, Винслоу секунду помолчал и ответил:
– Весьма вероятно. Весьма вероятно. – Потом снова помолчал и добавил: – Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы при случае объясните мне, о чем, собственно, идет речь.
– Я приложил все старания, чтобы отчет был предельно ясным, – подавив раздражение, со смехом проговорил Джего.
– В том-то и дело, что ясность обыкновенно достигается размышлениями, а не стараниями.
Тут уж Джего рассвирепел.
– Меня пока еще никто не обвинял в том, что я не умею выражать свои мысли!
– Наверно, всему виной моя предельная тупость, – сказал Винслоу. – Но понимаете ли, когда я читаю ваши заметки, у меня туманятся мозги.
– Не кажется ли вам, господин казначей, – взорвался Джего, – что вы – директор школы, а я – нерадивый ученик?
– Иногда кажется, любезнейший старший наставник, иногда кажется.
Джего со злостью схватил газету, но и это время дверь открылась и вошли Кристл с Брауном. Браун – дородный и ладный, с широким румяным лицом – тотчас насторожился, его добрые, но зоркие глаза за стеклами очков мгновенно стали остро пронзительными, потому что, мимолетно глянув на Джего и Винслоу, он сразу же почувствовал назревающую ссору.
