Вам и не снилось - Щербакова Галина Николаевна (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
«…Я бы не взялась на твоем месте учить людей любви… Что ты о ней знаешь? Все книжное, книжное… Ты наркоманка. Фу!» Мама зло рассмеялась, но ушла быстро. И это было хорошо, правильно.
— Ну и Танечка! — сказал Сашка, когда они с Романом возвращались домой.
— Будем изучать любовь.
— Она смешная, — ответил Роман. — Ей кажется: она придумала хитрый ход. А ведь ежу ясно, что она — Иван Сусанин и заманивает нас в дебри, чтобы спасти от секса. Между прочим это ты ее вынудил своей солдатской прямотой.
— Мы уже не дети, — басом сказал Сашка, — чтобы нас водить за нос.
— Ты все-таки балда, — беззлобно сказал Роман. — При чем тут «за нос»? Я сказал — в дебри. В чащобу духа. А секс, он где? Он на опушке.
— Ну, знаешь, — ответил Сашка, — если он на опушке, то чего я пойду в дебри? Я что — дурак?
— Не прикидывайся скотом, — сказал Роман. — Поэтому и пойдешь за Танечкой, потому что она Сусанин. Это как пить дать… И еще она девушка обаятельная, за ней приятно идти…
— Смысла не вижу…
— В чем?
— В дебрях.
— Это, солдатик, называется нравственным воспитанием, — засмеялся Роман. — Запомни.
— Как тебе новенькие? — перевел на другую тему Сашка. — По-моему, серость…
— Пусть живут, — великодушно разрешил Роман. — Мне вообще кажется, что сейчас все люди на одно лицо… Знаешь, как заметил? Перестал различать дикторш по телевидению. Все с глазками, все с носиками, все с волосиками, и никакой разницы: кто есть кто. А потом огляделся — батюшки, все люди не просто братья, а однояйцевые близнецы.
Сашка подозрительно посмотрел на Романа. На него всегда надо так смотреть. Он «прикольный» парень. Такое заявление об одинаковости человечества вполне может быть задуманной провокацией: вызвать Сашку на разговор, в котором он ни бе ни ме, а Роман всю проблемку обсосал и обдумал до зернышка.
— Есть индивидуальности, — пробурчал Сашка.
— Их все меньше, — сказал Роман. — Очень долго не было ситуации, при которой личность проявляет свой максимум. Войны там, голода, оледенения… Все живут одинаково, и все ставятся похожими друг на друга…
— Ну ты даешь! — разозлился Сашка. — Все живут одинаково? Где ты это видел? Ты что — дурак? У одних машины, у других — от получки до получки, одни ничем не гнушаются, а другие всю жизнь в трамвае стоят, потому что стесняются сидеть. Одни верующие во что-то до тошноты, другие ни в Бога, ни в черта…
Роман скривился.
— Нельзя же понимать все буквально… Во всеобщей одинаковости тоже градация от нуля до ста, к примеру. Все, что ты говоришь, сюда укладывается. Просто, чтобы стать личностью, надо выйти за эту градацию.
— И что сделать?
— В том-то и дело, что когда ищешь, что сделать, это тоже поиски внутри градации. Что может придумать ординарный человек?
— Ну знаешь, войны я не хочу, — сказал Сашка.
— А я хочу? Но машина даже в экспортном исполнении — тоже пошлость.
— Так полети в космос!
— Мне это неинтересно, — с вызовом сказал Роман. — Понимаешь, меня всерьез гложет…
Сашка пожал плечами. Конечно, он мог сказать, что когда у человека нормальный, непьющий отец и заботливая мать, когда у него никаких проблем с братьями и сестрами, когда рубль в кармане всегда, а иногда и трояк, то, конечно, пристало время подумать об оледенении. Но он этого не сказал, потому что получалось, будто он цитирует собственную мать, у которой было хобби: коллекционировать страшные истории. Мать Сашки работала секретарем в суде, и информация у нее была очень однообразная. Если учесть, что муж ее, отец Сашки, запивал, что сестренка Сашки имела врожденный порок сердца, а бабушка в свои шестьдесят погуливала, как молодая, то прямо можно сказать: проблема рождения индивидуальности в семье остро не стояла. Мать так стремилась, чтоб все у них было, как у всех , как у людей. Вот, оказывается, в чем был гвоздь. А индивидуальность — это с жиру. Это чтоб себя показать: «Вот у нас проходило дело…»
И Сашка молчал, хотя что-то в словах Романа вызывало его протест. Может, просто умничанье?
— Смотри, — сказал он. — Новенькая.
Им наперерез прошла Юлька.
— Я ее где-то видел. — Роман проводил глазами девочку. — Или это опять путаница с лицами?
— Ты ее видел сегодня в школе, — ответил Сашка.
— Нет, не в школе, — твердо сказал Роман. — В школе я ее не заметил.
В первый же день, когда они переехали в новый дом, Юлька опустила перпендикуляр с балкона шестнадцатого этажа вниз прямо на оставшийся здесь от других времен и народов куст сирени, потом провела мысленную прямую к школьному подъезду, соединила школьный подъезд с окном и получила ничего себе, симпатичный прямоугольный треугольник. Вот бы съезжать по его гипотенузе! Мгновение — и ты в школе. Но так как пока это было невозможно, приходилось осваивать тот катет, что лежал на земле. Вот почему из школы она шла наперерез Роману и Сашке, пренебрегая проложенным бетонным маршрутом. Она шла насквозь, и сбить с пути ее могла только стихийная преграда в виде стоящего прямо на катете дома, или котлована, или уже совсем глупо возникших гаражей, пахнущих ржавым железом и бензином. Она шла и думала об уроке литературы. «Будем говорить о любви…» Юлька за свои пятнадцать уже столько прочла о любви, что совсем недавно обнаружила: она с гораздо большим интересом читает фантастику, да и не какую-нибудь, а с сумасшедшинкой. Типа «Заповедника Гоблинов» или «Космического госпиталя», в общем, ту, в которой совсем или почти совсем нет примет нашего, человеческого времени. Отличный роман «Конец вечности» абсолютно испорчен любовью. Нет, Юлька не ханжа и не лицемерка, она лично знает — и не из книг, а из жизни, что от любви можно помолодеть на десять лет, и постареть на двадцать. Что в наше время для любящих столько же преград, как и раньше. Анна Каренина, Наташа Ростова, Лиза Калитина, мадам Бовари, мадам Реналь и Юлькина мама Людмила Сергеевна вполне могут стоять в одном ряду. И то, что мама, слава Богу, притом жива и здорова, заслуга не времени, а маминого характера. В ней на троих мужества, стойкости и оптимизма. Ну, посудите сами…
