Дживс и дух Рождества - Вудхаус Пэлем Грэнвил (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

Сначала в комнате было темно, как в угольном погребе, но потом глаза попривыкли. Занавеси были слегка приоткрыты, и мне удалось разглядеть кой-какие детали местной диспозиции. Кровать стояла напротив окна, изголовьем к дальней стене и, соответственно, грелкой в мою сторону. И я, посеяв, как говорится, доброе семя, вполне мог задать деру, не дожидаясь первых всходов. [14] Оставалась лишь одна, хотя и довольно мудреная проблема — определить, где грелка. Если хочешь решить подобную задачу без лишней огласки, не рекомендуется торчать у чужой кровати, вонзая куда ни попадя здоровущую иголку. В общем, выяснить точное местонахождение этой самой, с горячей водой, было крайне желательно.

Утешал лишь титанический храп, доносившийся с подушечного конца кровати. Здравый смысл нашептывал мне, что субъект, способный издавать подобные звуки, не склонен просыпаться из-за каждого пустяка. Я подался вперед, осторожно прощупывая одеяло. Мгновение — и я обнаружил выпуклость, нацелил иглу, покрепче сжал палку и сделал выпад. Выдернув острие, я потихоньку двинулся к двери, спеша вкусить покой и мирный сон — но тут раздался грохот, от которого мое сердце пустилось вскачь; содержимое кровати, словно чертик из табакерки, приняло положение «сидя» и осведомилось: «Кто здесь?»

Вот вам пример того, как самый, казалось бы, мудрый тактический шаг способен сорвать всю операцию. Заблаговременно планируя отступление, я оставил дверь открытой — и вот вредоносная штука грохнула как бомба.

Но я не думал о причинах взрыва; мысли мои были заняты совсем иным: дело в том, что это был не Таппи. У Таппи голос высокий, писклявый, как у тенора из деревенского хора, который вот-вот пустит петуха. А у этого — что-то среднее между трубами Страшного суда и рыком тигра, требующего свой законный завтрак после недельной голодовки. Такой хриплый угрожающий рев — «Эй, дорогу!» — слышишь на поле для гольфа, когда отстающих из вашей четверки подпирает сзади пара отставных полковников. Одним словом — голос, напрочь лишенный мягкости, душевности или той воркующей голубиной нотки, что предвещает зарождение истинной дружбы. Так что я решил не затягивать прощание, с низкого старта рванул к выходу, повернул ручку, выскочил наружу и захлопнул за собой дверь. Может быть, во многих отношениях я и чурбан, как твердит на каждом перекрестке тетя Агата, зато прекрасно чувствую, когда наступает время избавить хозяев от своего присутствия.

Я уже вышел на финишную прямую к лестнице, лишь доли секунды не дотягивая до рекордного времени для этой дистанции, как вдруг меня отбросило назад. Только что я был сплошной пыл и натиск, и тут неодолимая сила остановила меня на полном скаку и удерживала, некоторым образом, на натянутой корде.

Знаете, иногда судьба так лезет из кожи вон, стараясь уязвить тебя побольней, что поневоле задумаешься, стоит ли продолжать сопротивление. Холод той ночью стоял адский, если не хуже, и отправляясь в экспедицию, я накинул халат. Именно поясок этого зловредного одеяния, застряв в двери, погубил меня в самую последнюю секунду.

Открылась дверь, отчего в коридоре предательски посветлело, и обладатель звучного голоса и храпа схватил меня за руку.

Это был мой старинный друг сэр Родерик Глоссоп.

Далее случилась небольшая заминка, несколько оттянувшая начало судопроизводства. Секунды три, а то и три с четвертью, мы завороженно созерцали друг друга, при этом старина Глоссоп прицепился к моему локтю как банный, так сказать, лист. Не будь на мне халата, а на нем — розовой в голубую полоску пижамы и горевших жаждой убийства глаз, наша скульптурная группа точь-в-точь походила бы на рекламную картинку: умудренный жизнью старец отечески похлопывает юношу по плечу: "Мальчик мой, если ты запишешься, как я в свое время, на Заочные Курсы Матта и Джеффа в Осуиго, штат Канзас [15] , то когда-нибудь тоже станешь Третьим Помощником Вице-Президента Консолидированной Корпорации «Пилочки для ногтей и щипчики для бровей», г. Скенектади".

— Это вы… — наконец, выдохнул сэр Родерик.

В связи с этим я хотел бы сделать заявление: когда вам говорят, что слово, в котором нет свистящих и шипящих, прошипеть невозможно, — это полный вздор. Он выдохнул в меня своим «вы!», как разъяренная кобра ядом, и мне без всякого дара провидения стало ясно: это самое «ВЫ!!!» не предвещает ничего хорошего.

Наверное, по правилам этикета мне полагалось произнести ответное слово, но я сумел издать лишь тихое унылое блеяние. Мне всегда было как-то неуютно встречаться с этим типом лицом к лицу — даже при более традиционных обстоятельствах и с чистой совестью; теперь же я всерьез опасался, что он пронзит меня своими бровями.

— Прошу! — сказал он, вбросив меня в комнату. — Мы ведь не хотим поднять на ноги весь дом, верно? Итак, — он определил меня на ковер и закрыл дверь, как-то неприятно пошевеливая при этом бровями, — расскажите-ка мне об этом очередном приступе умопомешательства.

Веселый беззаботный смех, подумал я, наверняка поможет разрядить обстановку.

— Говорите членораздельно, — пресек мои старания доброжелательный хозяин. Должен признать, что и сам представлял себе веселье и беззаботность как-то по-другому.

Героическим усилием воли я овладел собой.

— Безумно жаль, что все так получилось, — участливо произнес я. — Дело в том, что я принял вас за Таппи.

— Сделайте милость, избавьте меня от своего идиотского сленга! Что вы имели в виду под этим невнятным «таппи»?

— Это, знаете ли, не то чтобы «невнятное». Скорей уж, «невзрачное», если присмотреться повнимательней… Короче говоря, я думал, что вы — это он.

— Вы думали, что я — мой племянник? Как я могу быть своим племянником?

— Да нет, я вот что хочу сказать: я думал, что это его комната.

— Нет. Мы обменялись комнатами. Терпеть не могу спальни на верхнем этаже. Все время думаю о пожаре.

Тут, впервые с начала собеседования, я ощутил прилив душевных сил и перестал чувствовать себя лягушкой, попавшей под плуг — что, должен заметить, печально сказывалось на моей манере общения. Чудовищная несправедливость случившегося так взволновала меня, что я воспрянул духом и уставился на этого труса в розовой пижаме с отвращением и некоторым презрением. Этот пожарофоб, видите ли, эгоистично обрекает Таппи на участь цыпленка табака — и плакали мои всесторонне продуманные планы! По-моему, я даже слегка фыркнул.