Последний снег - Джексон Стина (читать книги без .TXT, .FB2) 📗

Лицо Карла-Эрика было опухшее. Серая кожа вся в крупных черных порах.

— Это ты, Лив? Входи, входи.

Внутри дом был еще лучше, чем снаружи. Недавно отремонтированная кухня. Новые полы. Ступая по полу в носках, Лив поймала себя на том, что шепчет молитву, как в церкви, хотя толком не знала слова.

Карл-Эрик поставил на стол кофе в френч-прессе и спросил, нужно ли ей молоко. Скрытый дверцей холодильника, он что-то жадно отхлебнул.

— Или, может, чего покрепче? — раздался его голос.

— Спасибо, кофе достаточно.

Лив обвела взглядом картины над диваном. Черное высохшее дерево, простиравшее голые ветви к затянутому тучами небу. На всех выполненных чернилами рисунках дерево одно и то же, но с разных ракурсов. Рябина, на которой повесилась Кристина. У Лив мурашки пробежали по коже.

Раздался звук открываемой банки с пивом. Лив невольно вздрогнула.

— Как вы с Симоном?

— Справляемся.

— Полиция тут чуть ли не каждый второй день. Задают кучу вопросов. Но непохоже, чтобы они нашли преступника. Или, может, тебе что-то известно?

Лив покачала головой. Подумала было об очках Видара, найденных на болоте, но решила ничего не говорить. На всякий случай.

— Это ужасно, — сказал он. — Что вы, родня Видара, ничего не знаете. Просто скандал какой-то, что они не ставят вас в известность.

Карл-Эрик отпил пива и подавил отрыжку. Замедленные движения говорили, что это далеко не первая банка за сегодня. Слезящиеся глаза уставились на Лив. Ей захотелось убежать.

— Я так и не понял, почему ты осталась жить с Видаром. Думал, ты хочешь посмотреть мир. Хочешь жить своей жизнью.

Лив уже пожалела, что отказалась от спиртного. Алкоголь придал бы ей смелости встретить такие вопросы. Кухонный стол, как и пол, был новехонький — без единой царапины, без единого изъяна.

— Я пришла поговорить о тебе и папе, — сказала она. — И о вашей ссоре.

Карл-Эрик раздавил пустую банку в руке и достал новую. Щеки над бородой покраснели.

— О мертвых плохо не говорят, но я скажу тебе то же, что уже говорил полиции. Я не оплакиваю кончину Видара, скорее наоборот. Наконец-то в деревне можно вздохнуть свободно. Знай я, кто его прикончил, пожал бы руку.

В Лив проснулась неожиданная жгучая злоба. Кофта прилипла к спине. Мертвое дерево на картинах ожило и зашевелилось.

— Зачем ты так?

— Подожди минутку.

Карл-Эрик вышел в другую комнату. Слышно было, как он выдвигает ящики, перебирает их содержимое. Пока Лив ждала, ее внимание привлек нож на кухонной стойке. Ножны были из темной кожи, а рукоятка — из оленьего рога с гравировкой. Точно такой же нож Видар всегда носил на поясе. Она поднялась и провела кончиками пальцев по рукоятке, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты. Затем вытащила нож из ножен, поднесла к глазам. Внутри росли неприятные ощущения.

Карл-Эрик вернулся, и Лив показала на нож:

— У папы был точно такой же.

Он оперся о дверную раму и, прищурившись, посмотрел на нее.

— Этот нож у меня с детства. Подарок дяди Хенрика, он сам мастерил ножи. Видару Хенрик тоже не чужой, так что вполне вероятно, что у твоего отца был подобный. Но этот мой собственный — даю слово.

Под мышкой у него был фотоальбом, который он положил на стол.

— Присаживайся. Погляди старые фото. Они многое могут рассказать.

С неохотой Лив отложила нож, села за стол, но открывать альбом не стала. Карл-Эрик сам стал дрожащими руками перелистывать страницы. Фотографии были из тех времен, когда худые еще щеки Карла-Эрика украшали бакенбарды. И везде он так широко улыбался, что она не сразу его узнала. Зато у нее не было никаких сомнений в том, что за женщина рядом с ним. Волосы тяжелые, как нефть, и взгляд, от которого кровь стыла в жилах. Глаза, которые она видела в зеркале каждое утро.

Рука Карла-Эрика обнимала Кристину за талию. Головы близко-близко. На одном из снимков они купались в озере голышом на фоне заката. На другом — стояли на лыжах в одинаковых шапочках. В альбоме на фото были и другие люди, но она узнала только юного Видара. Он улыбался, как все. Но не его рука обнимала Кристину за талию.

Лив подняла глаза на Карла-Эрика. Губы его были сжаты в тонкую красную линию в глубине бороды.

— Вы с мамой встречались?

— Кристина была главной любовью моей жизни. Единственной женщиной, которую я когда-либо любил.

Он заявил это решительным голосом, без тени опьянения. На лице отразилось страдание.

— Но что произошло?

— Много чего произошло. Видар украл ее у меня. И мой мир рухнул.

— Папа, ты можешь сделать мне косичку «рыбий хвост»?

— Рыбий что?

— «Рыбий хвост». Это такая толстая косичка, похожая на рыбью кость.

— Звучит странно.

— Ее очень сложно заплести, но мама Джамили умеет. Она парикмахер.

— Наверняка я тоже смогу научиться.

Ваня улыбнулась ему с заднего сиденья.

— Джамиля говорит, что мамы лучше пап умеют заплетать косички, но я сказала ей, что мой папа умеет делать все прически, какие есть на Ютьюбе.

Они свернули к дому. Лиам расхохотался.

— Ладно, попробую.

Его тронула гордость в голосе дочери. Наверное, он никогда не привыкнет к тому, что в этом мире есть хоть одна душа, которая так сильно верит в него и думает о нем только хорошее.

Полицейскую машину на въезде в дом матери он заметил слишком поздно. Собаки лаяли как сумасшедшие. К гостям тут никто не привык, включая собак. Лиам хотел было развернуться и уехать, но знал, что его уже увидели.

Ваня постучала пальцем по стеклу.

— Тут полиция.

— Вижу.

— Думаешь, они ищут Габриэля?

— Сейчас узнаем.

На трясущихся ногах Лиам обошел машину и отстегнул Ваню. Она почувствовала его страх, притихла и попросила посадить ее на плечи. Худенькие ручки крепко обхватили его шею. Лиаму захотелось сбежать с ней в лес, скрыться от всего.

К горлу подступила тошнота. Переступая через порог, он думал только об одном: все кончено, пришло время расплачиваться за свои грехи. Попытка создать нормальную жизнь провалилась. Они заберут у него Ваню и отдадут другим родителям. Кто-то другой будет носить ее на плечах, заплетать косички и слушать ее смех. Кто-то, кто этого заслуживает.

Кровь бурлила в жилах. Что бы ни случилось, нельзя терять самообладания, это напугает Ваню. Он попросит маму отвести ее в другую комнату, чтобы малышка не видела, как его арестовывают. Ваня не должна знать, что он за человек на самом деле.

Мать встретила их в прихожей. От волос пахло шафраном. Обнимая их с Ваней, она шепнула:

— Он тут уже час. Но отказывается говорить, по какому поводу.

Хассан сидел на отцовском стуле и пил чай из стакана с золотым ободком — мама привезла его из Марракеша. Она поехала туда после похорон отца в запоздалой попытке обрести себя. Лиам остановился в дверях. Ваня все еще сидела у него на плечах, во все глаза уставившись на гостя.

— Вот и ты, — сказал Хассан. — Я уже и не надеялся.

— Что тебе нужно?

— Для начала хочу узнать, что это за обезьянка у тебя на плечах?

Ваня нагнулась.

— Я не обезьянка.

— Да? А кто ты тогда?

— Я — Ваня.

— Ваня? — Хассан изобразил большие глаза. — Когда я в последний раз тебя видел, ты была вот такая!

Он изобразил руками младенца.

— Ты меня знаешь?

— Тебя нет, но твоего папу — да. Когда он проказничает, я его призываю к порядку.

Хассан подмигнул Ване.

Лиам осторожно опустил дочку на пол и спросил, не хочет ли она пойти присмотреть за собаками вместе с бабушкой. Ваня наморщила носик, но вышла, послав перед этим обоим долгие взгляды.

Лиам подождал, пока входная дверь за ними захлопнется, и повернулся к полицейскому. Хороший знак, что Хассан один, подумал он. Арестовывать приехало бы несколько человек.

— Тебе есть чем гордиться, — заметил Хассан.

— Что тебе нужно?

— Присаживайся. Нам надо поговорить.

Лиам неохотно сел напротив, не снимая куртки, хотя в кухне было жарко и душно. Хассан щедро насыпал в чай сахара и наградил Лиама долгим пытливым взглядом.