Время карликов - Рыбинский Игорь Егорович (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗

Они сидели друг против друга за большим круглым столом, который быстро наполнялся различными яствами. Лена молчала, потому что для того, чтобы передать боссу обещанную утром информацию, нужно было кричать. А потом на сцене появился джазовый квартет. Играла скрипка, и звуки ее успокаивали, не хотелось уже думать о чем-то неприятном, хотелось забыть о городе, в котором нет знакомых и близких, а главное, не замечать направленного на нее взгляда постоянно жующего что-то Владимира Фомича. Он постоянно что-то говорил, умудряясь делать это, одновременно улыбаясь и разжевывая что-то.

Сквозь музыку донеслось только:

– С детства не люблю красную икру.

И Лене пришлось улыбнуться, чтобы не показаться невежливой. На столе стояли подсвечники, и в мерцающем свете лицо Высоковского показалось вдруг зловещим и страшным.

«Крошка Цахес», – вспомнила вдруг Лена и вздрогнула.

– Холодно? – заботливо спросил ее босс и только после этого выплюнул оливковую косточку в свой маленький кулачок.

– Нет, – прошептала девушка и передернула плечами, словно сбрасывала с себя прохладу и оцепенение.

«Надо привыкнуть, – подумала она, – ведь он умный и порядочный человек. Обидится еще, подумает, что я такая каменная из-за его маленького роста». Лена улыбнулась, а в это время музыка смолкла, и объявили новую композицию.

– «Мост Челси».

– Надо же: даже Стрейхорна на скрипке теперь исполняют! – проявил эрудицию Владимир Фомич.

В тишине зала его слова прозвучали слишком громко, а их стол стоял совсем рядом со сценой. Лысый скрипач повернулся к Высоковскому и, вскинув свою скрипку, быстро пропиликал фразу из детской песенки «В траве сидел кузнечик…» [13].

Лене вдруг стало смешно, чтобы скрыть улыбку, она посмотрела на пустой бокал, и услужливый официант тут же наполнил его красным вином.

– «Шамбертен» семьдесят второго года, – сказал Высоковский, который за секунду до этого покраснел от злости. – Мое любимое.

Лена пригубила и показала глазами, что оценила вкус босса. Но все равно смех душил ее, и потому пришлось почти полностью осушить бокал. А музыка продолжала звучать. Почему-то вспомнилась новогодняя ночь в Гетеборге, незнакомый человек, подошедший к ней на улице, который уже через несколько часов стал ей самым близким и родным в чужом промозглом городе. Тогда, сидя за столом, она, встречаясь глазами с его польской подругой, смущалась и прятала взгляд. Но тогда ей не было так страшно, как сейчас, когда напротив сидит известный финансист и академик. Это показалось странным: ведь тогда она еще не верила в свою удачу. Почему же так неуютно сейчас, когда все складывается так хорошо и звучит чудесная музыка?

Когда блестящая пара выходила из зала, раздались аплодисменты. Высоковский инстинктивно ссутулился, а потом резко расправил плечи, хотя прекрасно понял, что овации предназначены не ему.

Они сели в лимузин и погнали на Васильевский привычным кортежем: впереди и позади два броневика «геланвагены». Успели проскочить через Неву за пять минут до развода мостов.

«А как же Владимир Фомич вернется?» – подумала Лена.

– Я хотела поговорить об отчетности «Лидер-банка», – негромко сказала она, стараясь не смотреть в глаза Высоковскому.

А тот держал в руке пульт и пытался поймать радиоволну с мелодией, соответствующей обстановке. Но из колонок неслось: «…Он уехал прочь…», «До свиданья, что было, то было…», «Прощай, и ничего не обещай…».

Наконец мужской голос пронзительно заорал: «Милая, милая, мила-ая!!».

Владимир Фомич несколько секунд послушал чужие вопли, а потом скривился:

– Когда обращаешься к любимой, не кричать надо, а шептать.

Он переключил программу и добавил:

– Нежно и ласково.

А в машине уже раздавалась прекрасная музыка. Звуки фортепьяно метались из динамика в динамик, то затихая на мгновенье, то пробуждаясь с новой силой. Это тоже была джазовая композиция, но мелодичная, и основная тема ее, повторяясь, заставляла дрожать веки и уносила душу прочь из этого роскошного автомобиля, из этого прекрасного, но чужого города, увлекая ее в темную равнину, на горизонте которой светятся освещенные вечерним солнцем горы. Даже Высоковский притих. Наконец последние звуки растаяли, и это унесло их куда-то далеко-далеко за полотняные кибитки, за уснувших в высокой траве коней к скрывшемуся за горами солнцу. Диктор произнес название композиции: «Плачет скрипка цыгана», а потом назвал фамилию исполнителя. Это был тот же самый человек, который играл сегодня на скрипке в престижном и дорогом клубе. Владимир Фомич фыркнул и отключил приемник. Тут как раз автомобиль притормозил, въезжая во двор.

– Мосты теперь сведут не скоро, – произнес Высоковский, – давайте поднимемся к Вам и поговорим о том, что Вы хотели мне сообщить.

С переднего сиденья вскочивший начальник охраны открыл дверь перед хозяином, потом они оба обогнули машину, и Владимир Фомич помог выбраться из автомобиля девушке. Петр вместе с ними вошел в подъезд, потом поднялся на лифте и возле дверей квартиры сунул в руку босса бутылку шампанского.

Потом уже, когда они сидели за столом и держали в руках бокалы с вином, Высоковский, вздохнув, поднял свой и коснулся им не другого, а Лениной руки:

– За Вас.

А у нее внутри все похолодело. И тогда, сделав слишком большой глоток, она стала быстро-быстро рассказывать о невозвратных кредитах, которые выдавались под липовое обеспечение, о списанном банковском оборудовании, приобретенном менее года назад, о суммах, уходящих в какие-то благотворительные фонды, и о многом другом.

Но Владимир Фомич, казалось, не слушал ее вовсе. Он кивал головой и пристально заглядывал в ее лицо печальными глазами, пытаясь поймать ее обращенный куда-то в сторону взгляд. Короткая петербургская ночь заканчивалась, небо за окном посветлело, и только гладь залива застыла ровной серебристой поверхностью. Из утреннего тумана пробились зеленые острова, и какое-то судно медленно выползало из недалекого порта.

– Обман, – вздохнул Высоковский, – кругом обман! А я так одинок.

Лена замолчала, а босс вдруг спросил:

– Елена Павловна, Вы еще не устали от музыки?

Она зачем-то потрясла головой, и тогда Владимир Фомич, подойдя к музыкальному центру, нажал на кнопку, и оттуда полилась тихая заунывная мелодия.

– Потанцуем? – не спросил, а предложил босс.

А Лене захотелось вдруг завыть, но она только кивнула головой и сняла туфельки на каблуке, чтобы стать хоть немного пониже ростом. Если можно было бы исчезнуть совсем. Но Высоковский крепко вцепился в ее талию, почти не кружа партнершу, а просто топчась на месте. Девушка видела перед глазами две проплешины на его голове, прикрытые редкими волосами, чувствовала дыхание, упирающееся в ее грудь, а музыка продолжала звучать бесконечно. Высоковский потихоньку стал пятиться задом по направлению к выходу из комнаты. Так, танцуя, они вскоре оказались в коридоре, вот уже дверь спальной, которую босс открыл спиной:

– Не надо, – попросила Лена, – пожалуйста. Я Вас очень прошу.

Но темп движений Высоковского уже увеличился. Он стоял уже возле широкой кровати. Лена уперлась ладонями в его грудь и попыталась отстраниться. Но маленький человек оказался очень цепким и хватким.

– Владимир Фомич, – взмолилась девушка, – не на…

Но Высоковский в этот момент начал целовать ее плечи, потом попытался найти ее губы, но попал в подбородок.

– Я люблю тебя, Леночка, – шептал он, – с первой минуты, как увидел рядом с этим дураком-министром. Я никого так никогда не любил.

Он продолжал тянуться губами к ее рту, привстав на носочки и все равно не доставая, потому что девушка откинула назад голову. И тогда босс стал целовать ее шею.

– Я никого никогда не любил. Стань моею. Все, что я имею, будет твоим. Ты увидишь весь мир. Я подарю его тебе. Только не отвергай меня. Я сделаю тебя самой счастливой на свете…

И в этот момент Лена с силой толкнула коротышку. Тот не удержался на ногах и рухнул на кровать, а девушка выскочила в коридор, хотела схватить по дороге туфельки и выскочить на лестничную площадку, но в какую-то долю секунды сообразила, что не сумеет быстро отпереть засовы и Владимир Фомич настигнет ее. Тогда Лена распахнула незапертую балконную дверь и выскочила навстречу встающему солнцу. Захлопнула дверь за собой и прижала ее телом, чтобы Высоковский не смог ворваться. А он уже стоял, отделенный лишь тонким стеклом, в котором отражался восход.