Прежде чем я упаду - Оливер Лорен (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Одновременно Тара говорит:
— Я нечаянно.
— Это была ваза?
— Фу. Мне забрызгало туфли.
— Так, берем бутылку и сматываемся.
Мы пробираемся обратно на кухню, когда ар-джей Равнер вопит: «Ложись!» Мэтт Дорфман жадно осушает стакан пива, и Эбби Макгейл хлопает в ладоши. Все смеются. Кто-то врубает «Дуджиас», народ подпевает. «Все чтецы собрались в этом клубе, если рифмовать умеешь круто, держи микрофон…»
Звучит визгливый смех, затем голос в передней:
— О господи, кажется, мы вовремя.
У меня желудок подскакивает к горлу. Линдси приехала.
Хотите открою страшную тайну Линдси? Вернувшись в одиннадцатом классе из Нью-Йорка, где она навещала сводного брата, она много дней была невыносима — рявкала на всех и каждого, высмеивала Элли за проблемы с питанием, Элоди за сексапильность и глупость, меня за то, что я всегда последняя, от покупки модных шмоток до перехода к интимным ласкам (я отважилась на это только в самом конце одиннадцатого класса). Мы с Элоди и Элли понимали: в Нью-Йорке что-то случилось, но Линдси не отвечала на расспросы, а давить мы не хотели. На Линдси нельзя давить.
Однажды вечером ближе к концу учебного года мы зависали в «Розалитас», дрянном мексиканском ресторанчике в соседнем городке, где никому нет дела до возраста клиентов. Пили «Маргариту» за «Маргаритой» и ждали, когда принесут ужин. Линдси почти ничего не ела, как и все время после посещения Нью-Йорка. Она не прикоснулась к бесплатным чипсам, утверждая, что не голодна, и вместо этого водила пальцем по соленому ободку бокала и слизывала кристаллики соли один за другим.
Не помню, о чем мы болтали, но вдруг Линдси выпалила:
— Я занималась сексом.
Так прямо и выложила. Мы молча глазели на нее. Она наклонилась и на одном дыхании рассказала, как напилась, а сводный брат отказывался уходить с вечеринки, и тогда этот парень — Один Тип — предложил проводить ее в общежитие. Они занимались сексом на односпальной кровати ее брата, Линдси постоянно вырубалась, и Один Тип поскорее свалил, пока не заявился брат Линдси.
— Это заняло минуты три, не больше, — заключила она.
Мне было ясно, что она уже задвинула воспоминание в дальний угол сознания, снабдив пометкой «Вещи, о которых мы никогда не говорим», и изобретает новые, альтернативные варианты: «Я съездила в Нью-Йорк, где прекрасно провела время. Когда-нибудь я непременно туда вернусь. Я целовалась с парнем, и он собирался отправиться за мной, но я запретила».
Сразу после этого принесли блюда. Настроение Линдси резко изменилось, когда она облегчила душу, взяв с нас клятву хранить все в секрете под страхом смерти. Она отослала на кухню салат («Можно подумать, я стану давиться этим сеном») и заказала кесадильи с грибами и сыром, буррито со свининой и дополнительной сметаной и гуакамоле, чимичанги на всех и еще по бокалу «Маргариты». Словно с плеч сняли тяжкий груз. Это был лучший ужин за много лет. Мы дружно набивали животы, даже Элли, опрокидывали «Маргариту» за «Маргаритой», выбирая разные вкусы — манго, малина, апельсин, — и смеялись так громко, что как минимум одни соседи попросились за другой столик. Даже не помню, что мы обсуждали, но в какой-то момент Элли сфотографировала Элоди с пшеничной тортильей на голове и бутылкой острого соуса в поднятой руке. В углу снимка можно разглядеть треть профиля Линдси. Она согнулась пополам и хохочет с густо-красным лицом, прижимая ладонь к животу.
После ужина она заплатила за всех маминой кредитной картой, которую ей разрешают использовать только в крайних случаях; перегнувшись через стол, Линдси заставила нас взяться за руки, как во время молитвы, и пояснила:
— Это, друзья мои, был крайний случай.
Мы засмеялись. Мелодраматична, как всегда! Мы собирались на вечеринку в дендрарии, которая по традиции проводится в первые теплые выходные года. Впереди расстилалась ночь. Мы были счастливы. Линдси снова стала нормальной.
Она вышла в туалет поправить макияж, и через пять секунд меня скрутило. Надо было меньше пить и смеяться! Мне в жизни так не хотелось писать. Я рванула в туалет, не переставая хихикать, а Элоди и Элли швыряли мне вслед недоеденные чипсы и скомканные салфетки с воплями: «Не забудь прислать открытку с Ниагарского водопада!» и «Быстрее, не то моча в голову ударит!», так что еще одни соседи попросились за другой столик.
Туалет был рассчитан на одного человека. Я прислонилась к двери, позвала Линдси и одновременно задергала ручку. Наверное, она спешила, потому что толком не заперла дверь, и та отворилась под моим весом. Я ввалилась в туалет, продолжая смеяться и ожидая увидеть Линдси перед зеркалом с надутыми губами и блеском «МАК» в руках.
Вместо этого она стояла на коленях перед унитазом, и остатки кесадильи и буррито со свининой плавали на поверхности воды. Она спустила воду, но недостаточно быстро. Я увидела, как два непереваренных кусочка помидора уносятся в трубу.
— Что ты делаешь? — удивилась я, сразу став серьезной, хотя и так было ясно.
— Закрой дверь, — прошипела она.
Я быстро повиновалась. Шум ресторана как отрезало, наступила тишина.
Линдси медленно поднялась с коленей и уставилась на меня с вопросом:
— Ну?
У нее был такой вид, словно она заранее подбирала аргументы, словно ожидала, что я стану ее обвинять.
— Мне надо пописать.
Глупо, но я больше ничего не успела придумать. Крошечный кусочек буррито прилип к ее волосам, и я чуть не разревелась. Это же Линдси Эджкомб, наша защитница.
— Ну так писай, — с облегчением произнесла она, хотя мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то еще — может, печаль.
Так я и сделала. Тем временем Линдси наклонилась над раковиной, сложила ладони лодочкой и напилась воды, перекатывая ее во рту и полоща горло. Забавно: ты думаешь, что во время бедствий все прочее прекращается, ты забываешь ходить в туалет, есть или испытывать жажду. На самом деле это не так. Ты сам по себе, а тело само по себе. Оно предает тебя, грубо и глупо пыхтит, требует воды, сэндвичей и походов в туалет, в то время как мир разлетается вдребезги.
Я наблюдала, как Линдси достает полоску «Листерина» и кладет в рот, чуть морщась. Затем она занялась макияжем, подкрасила глаза и заново нанесла блеск для губ. Туалет был крохотным, но Линдси казалась невероятно далекой.
— Никакая это не булимия, — наконец подала она голос. — Наверное, я просто ела слишком быстро.
До сих пор не знаю, солгала она или нет.
— Не говори девчонкам, ладно? Не хочу, чтобы они переживали из-за пустяков.
— Конечно.
Умолкнув, она сжала губы, надула их перед зеркалом. Затем повернулась ко мне.
— Ты в курсе, что вы моя семья?
Она обронила это небрежно, будто похвалила джинсы, но я поняла: это одно из самых искренних ее признаний. Поняла, что она действительно так думает.
Мы поехали на вечеринку в дендрарии, как и собирались. Элли и Элоди классно провели время, а у меня болел живот, и я корчилась на складной крыше машины Элли. Возможно, еда оказалась несвежей, но у меня было такое чувство, словно нечто пытается прогрызть себе дорогу из желудка на волю.
Весь вечер Линдси была в ударе; тогда она впервые поцеловалась с Патриком. Через три месяца, в конце лета, они занялись сексом. Когда она поведала нам о том, как потеряла девственность со своим парнем — свечи, одеяло на полу, цветы и так далее, — и о том, как прекрасно, что ее первый раз был таким романтичным, мы и глазом не моргнули. Мы наперебой поздравляли ее, выпытывали подробности, признавались, что завидуем. Мы пошли на это ради счастья Линдси. Она пошла бы на это ради нас.
Вот что значит быть лучшими друзьями. Вот для чего они нужны. Чтобы помочь не сорваться в пропасть.
Линдси, Элоди и Элли я вижу только через час; вероятно, сразу после приезда они поднялись наверх. Да наверняка так и есть, учитывая, что водку они захватили с собой. Я выпиваю три порции рома и сразу хмелею: комната превращается в размытую карусель цвета и звука. Кортни только что прикончила ром, так что я отправляюсь за пивом. Мне приходится контролировать каждый шаг, и, добравшись до бочонка, я на секунду замираю на месте, забыв, зачем пришла.
