Совсем другие истории - Гордимер Надин (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗

И тут внезапно, в мгновение ока, случилось что-то невообразимое. Неодолимая волна радости прокатилась по земле и небу. Плеск бесчисленных крыл возвестил, что небесные посланники устремились во всех направлениях. Ослепительное пламя прочертившей небо кометы залило хлев трепещущим светом. Хрустальный смех ручьев и величественный хохот рек коснулись нашего слуха. В иудейской пустыне песчаные струйки щекотали бока дюн. Гром ликования поднимался в терпентинных чащах и сливался с глухими овациями совиного уханья. Вся природа торжествовала победу.

Что же случилось? Да в общем-то ничего. Слабый крик раздался из темноты, с теплого хрустящего ложа, — крик, который не могли издать ни мужчина, ни женщина. Это был тихий плач новорожденного. В следующий миг посреди стойла возникла колонна света: то был архангел Гавриил, Иисусов ангел-хранитель. Он вступил в должность, так сказать, сразу по прибытии на место. Сейчас же дверь отворилась, и в хлев вошла служанка с постоялого двора, придерживая на бедре таз с теплой водой. Ничтоже сумняшеся, она преклонила колена и принялась купать младенца. Затем она натерла его солью, чтобы придать коже упругость, спеленала и передала Иосифу, который возложил его на колени в знак того, что отец принимает сына в свой род.

Надо отдать Гавриилу должное, его работа была безупречна. Я его глубоко уважаю: за последний год ни одна травинка не выросла под ногами Иисуса без его соизволения. Именно он сообщил Марии, что она станет матерью Мессии. Именно он развеял сомнения доброго старины Иосифа. И именно он немного позже отговорил трех царей-волхвов возвращаться с докладом к Ироду и устроил побег нашей маленькой семейки в Египет. Но что-то я забегаю вперед. В тот момент он играл роль церемониймейстера, распорядителя празднеств, несколько нелепого в этом бедном непритязательном хлеву, который по его воле преобразился, подобно тому, как дождь становится радугой под лучами солнца. Собственной персоной он отправился будить пастухов, пасших свои стада неподалеку. Первым делом, как и можно было ожидать, он их порядкомнапугал. Но потом, громко смеясь, чтобы приободрить несчастных, объявил, что принес небывалое известие, и велел идти ко хлеву. Ко хлеву? Это показалось им странным, но и немало успокоило этих простых парней.

Когда они ввалились внутрь, Гавриил заставил их встать полукругом и подходить к младенцу по одному, преклоняя колено в знак почтения и робко желая ему добра и счастья. А между прочим, для этих молчаливых людей, привыкших разговаривать только с луной да с собакой, связать несколько слов была не шутка. Подходя к яслям, они подносили в дар плоды своего труда — створоженное молоко, маленькие слитки козьего сыра, масло из овечьего молока, оливы из Галгалы, плоды сикоморы, финики из Иерихона, но ни мяса, ни рыбы у них не было. Говорили они о своих скромных бедах, о чуме, о паразитах, да о прочих болезнях скота. Гавриил именем Младенца благословлял их и обещал защиту и помощь.

Я тут сказал ни рыбы, ни мяса. Один из пастухов как раз вышел вперед с маленьким ягненком, едва ли четырех месяцев от роду, на плечах. Он встал на колени, сгрузил свою ношу на солому, затем снова выпрямился во весь рост. Селяне признали в нем Сила Самарянина, отшельника-пастуха, известного среди простых людей своей мудростью. Обитал он совсем один со своими собаками и овцами в пещере неподалеку от Хеврона. Все знали, что за просто так он свою глушь не покинет, и потому, когда архангел подал ему знак говорить, прислушались со вниманием.

— Господи, — начал он, — кое-кто говорит, что я ушел в горы, потому что ненавижу людей. Это неправда. Не ненависть к людям, но любовь к тварям сим малым сделала меня отшельником. А тот, кто любит животных, должен защищать их от злобы и алчности людской. Истинно говорят, я не такой, как другие крестьяне. Я не продаю и не убиваю моих овец. Они дают мне молоко, а я делаю из него сливки, сыр и масло. Я ничего не продаю. Я беру себе то, в чем нуждаюсь, а остальное — большую часть — отдаю беднякам. Если сегодня я послушался ангела, который разбудил меня и указал на звезду, так это потому, что смута в сердце моем, и недовольно оно ни тем, как живут люди, ни тем, как отправляются обряды веры. К несчастью, той смуте уже не один год, быть может, идет она от начала времен, и великие потрясения понадобятся, чтобы хоть что-то изменилось. Не те ли потрясения случились этой ночью? Вот о чем пришел я спросить тебя.

— Именно они и случились, — заверил его Гавриил.

— Начну с жертвоприношения Авраамова. Чтобы проверить крепость веры его, Господь велел ему принести Исаака, сына его единородного, в жертву всесожжения. Послушался Авраам. Он взял сына своего и поднялся на гору в земле под названием Мориа. И спросило дитя: «Отче, мы принесли дрова, мы принесли огонь и нож, и все, что потребно для жертвы, но агнца всесожжения не взяли мы с собой?» Дерево, огонь, нож — вот, Господи, проклятые знаки судьбы человеческой!

— Будут и другие, — ответствовал Гавриил печально, и в мыслях его возникли молоток, гвозди и венец из терний.

— Тогда Авраам возвел алтарь, сложил на него дрова, связал Исаака и возложил его поверх дров. И поднес нож к белому, как цветы лилеи, горлу ребенка.

— И ангел пришел, — прервал его Гавриил, — и остановил его руку. То был я.

— Ну разумеется, добрый мой ангел, — сказал Сил. — Но Исаак так никогда и не оправился от ужаса при виде родного отца, занесшего нож над его горлом. Синий пламень на лезвии ножа ослепил его, и зрение его так и осталось слабым на всю жизнь, а под конец он совсем ослеп. Вот почему сыну его Иакову удалось обмануть отца и сойти за своего старшего брата Исава. Но не это беспокоит меня. Почему ты не удовлетворился тем, что воспрепятствовал убиению дитяти? Неужели непременно нужна была кровь? Ведь ты, Гавриил, принес Аврааму младого ягненка, который и был убит и принесен в жертву всесожжения. Неужто Господь не мог обойтись без смерти в то утро?

— Допускаю, что Авраамова жертва и была неудавшейся революцией, о которой ты говорил, — пожал Гавриил плечами. — В следующий раз мы учтем все недостатки.

— Мы можем, — сказал Сил, — углубиться далее в священную историю и проследить тайную страсть Яхве до самого источника. Вспомните Каина и Авеля. Каждый из братьев занимался своим делом. Каждый приносил Богу плоды своего труда. Каин пахал землю, он приносил в жертву зерно и фрукты, в то время как Авель подвизался пастухом и жертвовал молодых ягнят и их нежный жир. И что же произошло? Яхве отвернулся от даров Каина и принял то, что принес Авель. Почему? Из каких соображений? Я вижу тут только одну причину: потому что Яхве ненавидит овощи и любит мясо. Да, Бог, которому мы поклоняемся, безнадежно плотояден!

— И в этом качестве мы его и почитаем. Вспомни иерусалимский храм во всем его блеске и величии, это святилище блистающей божественности. Знаешь ли ты, что в определенные дни он утопает в потоках дымящейся крови, словно скотобойня? Его жертвенный алтарь сделан из огромной глыбы едва обтесанного камня с рогоподобными выступами по углам, пересеченной многочисленными канавками для стока крови невинных животных. По большим праздникам священники превращаются в мясников-убийц и вырезают целые стада. Быки, козлы, бараны, целые стаи голубей — все бьются в предсмертной агонии. Их расчленяют на мраморных столах, а внутренности бросают в медные жаровни. Весь город окутан дымом. Иногда, когда ветер дует с севера, смрад от жертв доносится даже до моей горы, и стада охватывает паника.

— Сил Самаряиин, — отвечал ему Гавриил. — Ты хорошо сделал, что пришел сегодня взглянуть на Младенца и поклониться Ему. Жалобы твоего сердца, полного любви к братьям нашим меньшим, будут услышаны. Я сказал, что жертва Авраама была неудавшейся революцией. Так вот, очень скоро Отец опять отдаст Сына на заклание. И клянусь тебе, на сей раз ни один ангел не посмеет остановить Его руку. Отныне по всему миру, от горних высот до малейшего из островов, затерянных в океане, в каждый час дня до скончания времен кровь Сына будет течь на алтари ради спасения человечества. Взгляни на это дитя, что спит сейчас в яслях, — осел и вол хорошо делают, что греют его своим дыханием, ибо он — агнец истинный. Отныне и навек не будет больше ни один из них принесен в жертву, ибо вот Агнец Божий, вот единственная жертва in saecula saeculorum. [22]