Аут. Роман воспитания - Зотов Игорь Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Кажется, их не заметили. Это были женщины, в набедренных повязках, по пояс голые. Они спустились к океану метрах в ста от датчан и расселись полукругом около самой воды, так что волны почти докатывались до них. Спустя минуту к ним спустился еще и мужчина – старик-ому с корявой палкой в одной руке и холщовым мешком в другой. Он сел в центре, и тут же одна негритянка, молоденькая, судя по торчащим конусам упругих грудей, подошла и опустилась перед ому на корточки. Женщины запели, за шумом прибоя их голосов слышно не было, но хорошо было видно, как они раскрывают рты и прихлопывают ладонями в такт. Пели долго. Потом встали и принялись приплясывать вокруг старика и девушки, хлопая себя руками по бедрам. Из круга поочередно выходили негритянки и что-то вешали на шею и на запястья девушки.
– Она жертва, – убежденно сказала Ингрид. – Ее убьют.
– Не знаю, – ответил Георг.
Им было невыносимо жарко лежать в песке под уже высоким солнцем, надо было выбираться.
– Я ползу наверх. Вы за мной, – сказал Георг.
Он медленно выполз на гряду и окопался. Рядом сразу оказался Жинито, потом подползла Ингрид. Оттуда им была видна и деревня сзади, и пляж впереди. Они поползли по верху до чахлого кустика, там была хоть какая-то тень, окопались. Идти дальше было опасно.
Тем временем ому достал из мешка черную курицу, большой нож – катану и глубокую миску из выдолбленной тыквы.
– Это жертва, – сказал Георг.
Старик держал курицу одной рукой за шею, та бешено молотила крыльями по воздуху. Он поднес катану к ее горлу и одним движением отсек голову. Кровь хлынула струей, а крылья по-прежнему били воздух. Негр направил струю в миску и держал долго, пока напор не иссяк. Потом передал миску толстой женщине, с грудью, свисавшей ниже пупка. Та зашла в воду, зачерпнула океанской воды, вернулась и протянула миску старику. Он сделал какие-то пассы руками над этим странным коктейлем, потом протянул сосуд молодой негритянке. Та отпила несколько глотков. Ингрид скорчилась.
– Буду блевать, – прошептала она, и ее тут же вырвало.
– Ползем. Здесь сдохнем, – сказал Георг.
На берегу продолжались пляски, а беглецы, пригнувшись, посеменили по склону дальше. Потом, в том месте, где он слегка изгибался, они вышли на берег. Теперь их никто не мог видеть.
Пошли по самой кромке воды, песок там не жегся, а ветер давал иллюзию прохлады. Спустя час они увидели большую тростниковую хижину и белый джип в ее тени. На веранде сидели люди. Судя по тому, как их темные очки контрастировали с лицами, это были европейцы. Георг сказал:
– Пришли.
При этих словах Ингрид рухнула на песок.
Их привезли в военный госпиталь. У Ингрид обнаружили малярию, которая дала осложнение – инсульт. Пять дней она была без сознания.
Реакция на СПИД у нее оказалась отрицательной. Через месяц ее отправили на родину. Вместо молодой женщины родные встретили изможденное существо с потухшими глазами. Родных было немного – дядя с женой и их дочь, кузина Ингрид. Да полсотни журналистов – шумиха в газетах и на телевидении поднялась изрядная. Через пару дней про нее забыли.
Все, кроме Георга. Через полгода он приехал навестить Ингрид. Она жила у кузины. Открыла дверь: Георг стоял, держа за руку Жинито в красной вязаной шапочке.
– Блин, наркота! – всплеснула руками Ингрид. – Откуда ты его выкопал?
– Усыновил. Это было не очень сложно. Не было у него никакой сестры. Никого не было.
Сидели во дворике, пили чай. Потом Георг сказал, что правительство предложило ему работу.
– Тут неподалеку есть дом. В нем живут дети. Больные. Мне предложили быть старостой. Хочешь со мной?
– Я алкоголичка, наркота.
– А я наркоман.
Закончилось сватовство почти сентиментально: помявшись, Георг вытащил из кармана зеркальце на грязном сизалевом шнурке. Ингрид улыбнулась желтыми зубами.
11. 09. 2001 (Ялта)
I
Я-то был уверен, что аутисты все время раскачиваются на манер Дастина Хоффмана в «Человеке дождя» или вроде хасидов у Стены Плача. Оказалось – нет. Во всяком случае, не всегда. Потом я узнал, что аутисты – люди мало того что часто весьма талантливые, но еще и добрейшие – мухи якобы не обидят. Кроме того, способны к арифметике, вернее, к счету. Про арифметику я точно знаю из первых рук, то есть от Алеши Светозарова. Тут у него с Дастином Хоффманом многое сходится. Но про мух – сомнения. Они возникли во время чтения его записок. Надо же было такое написать, хотя и не без литературного блеска. Я бы эти записки выдвинул и на Букер, и на Антибукер, и даже на Заебукер, пользуясь терминологией милейшей Марии Васильевны Розановой, и черт знает еще на что. В них очень видно, что они, как говорится, от чистого сердца. Хотя кое-что в них и очень смущает, фактологически смущает.
Итак, для меня совершенно очевидно, что Алеша Светозаров не одних мух и лягушек обижает, хотя и делает это из соображений благородных и справедливых. Не менее очевидно и то, что он обижал кое-кого и помимо мух, но этих он обижал уже, так сказать, виртуально. Я почти в этом уверен и, чтобы не томить вас сюжетными оттяжками, приведу лишь один (а их множество!) выдающийся пример из его записок.
Алеша Светозаров пишет, что сбросил несчастную Соню Магидович с Бруклинского моста. Ха-ха! Когда я летал в Нью-Йорк в прошлом году, то нарочно отправился на этот мост посмотреть, каково с него лететь. На самом деле даже и смотреть на него не нужно – достаточно спросить какого-нибудь аборигена. Но как профессионал, я не мог не убедиться в этом сам и теперь со всей ответственностью заявляю: с Бруклинского моста невозможно сбросить кого бы то ни было и что бы то ни было (даже пакет с мусором), если только не готовить эту акцию тщательно: не спиливать ограждений или не тащить жертву за шкирку на пилоны, чтобы столкнуть ее на проезжую часть. Всем хорош мост, воспетый Маяковским, но только не тем, чтобы любовно наблюдать, как умирают сброшенные с него дети! Понятно, что после такого открытия я уже не мог читать записки Светозарова-младшего беспристрастно. Я уверен: все «христианские» приключения и прочие «страшные преступления», им совершенные, – это плод воспаленного аутистского воображения, внушаемого им и самому себе, и окружающим его людям. Увы, чтобы опровергнуть другие факты, придется поднимать полицейские и прочие архивы в Греции, Дании, Ростове-на-Дону и черт знает где еще. У меня на это нет ни времени, ни желания. И именно поэтому я призываю относиться ко всем вопиющим фактам жизни Алеши Светозарова как к фактам литературным или в крайнем случае идеологическим. Не более того. Хотя…
Здесь я делаю многозначительную паузу, чтобы начать, так сказать, ab ovo.
Я познакомился с его отцом Мишей как раз на проводах того в Америку. Мы болтались с моим приятелем в Крылатском, затевая открытие нового литературного клуба. Пили водку, читали друг дружке свои новые стихи, пока водка не кончилась и он не вышел меня проводить. По дороге сказал, что в соседнем доме живет знакомый, который завтра сваливает в Америку насовсем на каких-то очень хороших условиях – дом, контракт, полный, как говорится, пансион. Предложил зайти, добавить, так сказать. Зашли.
Народу было буйное множество, пьяное. Я наспех, в коридоре, познакомился с Мишей, хлопнул теплой водки под вялый огурец в многолюдной комнате, вышел на балкон. Апрельский был вечер, сухой, чуть морозный. Курил, глядя на закатное солнце над подмосковными лесами – жила эта семейка высоко, на последних, кажется, этажах, – как ко мне подошел худой чернявый подросток и, не здороваясь, предложил сыграть в шахматы. Я пожал плечами, пошел за ним. Он завел меня в свою комнату, сплошь заставленную книжными шкафами, узкая кровать ютилась между ними да на полу возле батареи стояли две пудовые гири.
– А вы их поднять сможете? – спросил парень. И не дожидаясь ответа, заявил: – А я смогу. Даже пять раз! Я сильный.
– Не сомневаюсь, – отвечал я.
– Нет, вы посмотрите! – воскликнул он и взял гири.
