Боксер - Беккер Юрек (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Тренер, правда, советовал не бросать это дело и заниматься дальше, сказал Арон, возможно, он смог бы участвовать в каком-нибудь чемпионате, но это его не очень интересовало. Главная цель была достигнута, а то, чему он успел выучиться, у него никто теперь не отберет. Он чувствовал, что готов дать отпор любому горлопану и мучителю, и этого ему хватало. Боксером называется вовсе не тот, завершил Арон, кто всегда боксирует, а тот, кто это умеет. К сожалению, многие боксируют лишь потому, что они боксеры, и в этом их беда.
Замысел Арона осуществился в мгновение ока. От восторгов Марка до желания самому совершать подвиги оказался лишь маленький шаг. Дети очень предсказуемы, говорит Арон, и самые предсказуемые — собственные дети. В тот же вечер Марк спросил у него, есть ли и сейчас в городе боксерские школы. Арон со скептическим выражением сказал, что школы, может, есть, а может, и нет, надо поспрашивать. Арон считал, что, если он хочет, чтобы мальчик учился боксу, не стоит немедленно соглашаться, пусть будут некоторые трудности, с которыми он, разумеется, справится, но не в первую же минуту.
Теперь, когда Арон возвращался вечером домой, Марк в первую очередь спрашивал: «Ты узнавал?» И Арон отвечал: «Узнавать-то я узнавал, но пока без толку». Он, мол, будет искать дальше. Существует такой опасный момент, задумчиво сказал мне Арон, когда ожидание может смениться тупым смирением, за этим надо очень зорко следить. Итак, спустя неделю он сказал Марку: «Можешь радоваться, я нашел школу, и завтра мы с тобой туда пойдем».
На другое утро они пошли в Общество боксеров. Арону стоило больших трудов уйти из комендатуры задолго до конца рабочего дня. Марк стоял и с удивлением глядел на тренирующихся ребят. Приветливый человек подошел к ним, подмигнул Арону, оглядел Марка со всех сторон и спросил: «А ты умеешь хоть что-нибудь?»
Марк помотал головой, а мужчина воскликнул: «Да уж, по фонарю под глазом можно сразу догадаться! Но с этим мы разберемся».
И с этого дня Марк два раза в неделю ходил в спортзал, сперва вместе с Ароном, потом один, и старался изо всех сил овладеть новым ремеслом. После каждой тренировки он демонстрировал дома свои успехи. Арон подчеркивает, что все это не имело ничего общего с честолюбием, с его личным честолюбием, он не испытывал ни малейшей гордости от того, что его сын с каждым днем боксирует все лучше и лучше, просто это его успокаивало.
— Письмо из Америки, — сказала Ирма.
Письмо стояло на столе, прислоненное к вазе, имя отправителя ничего ему не говорило. Арон понял только «Балтимор». Марк находился рядом и дожидался марок, Ирма — сенсационных известий. Им казалось, что Арон слишком долго вертел конверт в руках.
— Оставьте меня.
Текст был написан по-английски, но среди непонятных слов он углядел одно имя: Сэмюэль Лондон, а несколькими строками ниже — цифру, 50 000. Арон попытался понять, о чем идет речь, если он не ошибается, о чем-то хорошем, и почти час предавался воспоминаниям о Лондоне, своем первом тесте. Его дочь Линду, свою первую жену, он едва помнил, зато Лондона он представлял себе вполне отчетливо, потому что Лондон был связан с текстильной фабрикой. Ирме же он сказал: «Если я не ошибаюсь, мы получили наследство».
А если истолковать по-другому, то это же самое письмо означало, что старый Лондон, вероятно, умер. Арон не почувствовал боли, было лишь сожаление. Время между Лондоном и этим днем, поясняет он, вместило столько боли, что уж такую-то потерю он вполне мог бы пережить, тем более что потеря эта явно сулила и солидное приобретение.
Письмо Арон взял с собой в комендатуру. Он был там не единственный переводчик. Был еще один — английского языка. Арон улучил момент, когда они остались вдвоем, и показал письмо. Через пять минут он все узнал. Лондон действительно умер и завещал ему пятьдесят тысяч долларов, причем это завещание не было оспорено ни одним из наследников, поэтому Арон мог свободно распоряжаться доставшимися ему деньгами. В письме нотариус спрашивал, куда следует перевести деньги, английский же переводчик сказал: «Теперь вы богатый человек».
Ну, не такой уж и богатый. Арон открыл на свое имя счет.
— Где?
— В одном из банков Западного Берлина. А ты что думал?
Номер счета он по телеграфу сообщил в Балтимор, через месяц с лишним на счет поступили деньги. Если не считать нескольких тысяч в самом начале, говорит Арон, он довольно долгое время вообще не прикасался к этим деньгам — лишь много спустя, когда у Марка, Ирмы и, нельзя не признать, у него самого появились довольно разорительные желания. У Ирмы и Марка, например, охота к путешествиям. Но до тех пор деньги лежали в неприкосновенности, приносили проценты; с ними было как-то спокойнее. Он не хотел, чтобы их жизнь вот так, за ночь, резко изменилась, причем изменилась по причине, которая обязательно вызовет зависть у соседей, не хотел и сумел настоять на своем. Марк о наследстве не знал, в курсе была лишь Ирма, и Арон вскоре пожалел об этом. Она вдруг начала всюду видеть недостатки, которые, на ее взгляд, вполне можно было устранить с помощью денег, но именно этого Арон и не желал. Начались споры. Ирма говорила, к примеру, что «живем только один раз» или «в могилу с собой ничего не возьмешь», покуда Арон не пригрозил ей, что может подыскать себе и другое занятие, кроме как вечно спорить с ней. После этого она долго не заговаривала о деньгах и, возможно, даже снова успокоилась, то ли по доброй воле, то ли нет, — и это все о Лондоне.
Дали знать о себе первые сердечные приступы. Диагноз гласил: angina pectoris, грудная жаба, боли в загрудинной области. Арон описывает затрудненное дыхание и то омерзительное чувство, когда ты больше ни о чем не способен думать, кроме как о своей жалкой жизни. Так же подробно описывает он и страх, хотя врач сказал, что с такой болезнью можно прожить до ста лет, если бы не выпивка…
Что означает щадящий режим? Ежедневные прогулки, до сих пор доставлявшие удовольствие своей бесцельностью, теперь все время напоминали, что ты смертельно болен и потому нелепо пытаешься прогулочным шагом убежать от конца.
Никаких волнений. Но как, спрашивает Арон, как можно не волноваться? Ведь волнуешься не потому, что когда-то решил волноваться по любому поводу. Вдобавок желание не волноваться уже само по себе является источником волнения, так как человек стремится подавить в себе любую досаду, любое огорчение; если по тебе ничего не заметно, это не значит, что ты хорошо владеешь собой. Целые миры отделяют умение держать себя в руках от внутреннего спокойствия, и его, Арона, такое умение приводит в волнение куда больше, чем готовность выйти из себя.
Или возьмем совет спать больше, чем раньше. До сих пор он ложился, лишь когда уставал до изнеможения и знал, что быстро уснет. Таким образом ему удавалось проспать четыре или пять часов. Врач настаивал на восьми, из чего следовало, что Арону надо ложиться на несколько часов раньше, чем обычно, и эти лишние часы были для него совершенно невыносимыми, начиная с отказа от удовольствия молчать на пару с Ирмой. С горя он прибегал к помощи коньяка или таблеток, но это было явно не то, чего хотел врач, его советы годились некоему идеальному пациенту из учебника, на которого Арон походил разве что внешне.
До смерти скучный курс лечения, говорит он, три месяца в Доме для жертв фашизма. Арон отказался от своего места у русских, снабдил Марка и Ирму деньгами и рядом ценных советов на время его отсутствия, после чего отбыл. Самую большую тревогу внушала ему возможность на несколько месяцев оказаться рядом с людьми его судьбы, с пережившими лагерь развалинами, которые с раннего утра до позднего вечера не занимались ничем иным, кроме как рассказывали друг другу, до чего все было ужасно.
— Подожди минуточку, — говорю я, — почему ты уволился из комендатуры?
