Хрупкая душа - Пиколт Джоди Линн (лучшие книги без регистрации TXT) 📗

— Мама, они все говорили, что я самая маленькая и поэтому должна быть ребенком! А я не хотела быть ребенком. Я хотела быть папой.

Об этом, насколько я поняла, мисс Уоткинс слышала впервые.

— Папой? — переспросила я. — А почему не мамой?

— Потому что мамы запираются в ванной, и плачут, и включают воду, чтобы их никто не слышал.

Мисс Уоткинс посмотрела на меня.

— Миссис О’Киф, — сказала она, — думаю, нам стоит поговорить.

Мы целых пять минут ехали молча.

—  Нельзяставить подножку Кэссиди, когда она идет на полдник.

Хотя, надо отдать должное, смекалка у тебя дай боже: в твоем распоряжении было не так-то много способов причинить кому-то боль, не пострадав при этом сильнее. Подножка — это был очень разумный, пускай и зловредный ход.

— Уиллоу, тебе ведь не хочется в первую же неделю заслужить репутацию хулиганки?

Я не стала рассказывать тебе, что когда мы с мисс Уоткинс вышли в коридор, она спросила, не может ли причина твоего поведения в школе крыться в проблемах дома. Я нагло соврала. «Нет, — ответила я, притворно задумавшись на минуту. — Понятия не имею, с чего она это взяла. Впрочем, Уиллоу всегда отличалась развитым воображением».

— Ну? — подстегнула я тебя, ожидая хоть какого-то раскаяния. — Ничего не хочешь сказать?

Я покосилась в зеркальце заднего вида, ожидая ответа. Ты кивнула. В глазах у тебя стояли слезы.

— Только не прогоняй меня, мамочка.

Если бы я в это время не стояла на светофоре, то, наверное, врезалась бы в машину впереди. Твои худенькие плечики дрожали, из носа текли сопли.

— Я буду хорошо себя вести! — причитала ты. — Лучше всех!

— Уиллоу, заинька, ты и так лучше всех!

Я почувствовала себя в западне под ремнем безопасности; те десять секунд, которые потребовались на смену сигнала, тоже показались мне ловушкой. Едва зажегся зеленый, я свернула в первый попавшийся закоулок. Выключив мотор, я полезла на заднее сиденье, чтобы высвободить тебя. Сиденье, как и твою детскую кроватку, пришлось усовершенствовать: спинка осталась прямой, но застежки обшили поролоном, потому что иначе ты могла сломать что-нибудь даже от резкого торможения. Я осторожно сняла ремни и принялась покачивать тебя на руках.

Я еще не говорила с тобой об иске. Уверяла себя, будто стремлюсь сберечь блаженное неведение как можно дольше. И от мисс Уоткинс я это утаила якобы по той же причине. Но чем дольше я откладывала этот разговор, тем выше была вероятность, что ты узнаешь сама. Например, от одноклассника. А этого я допустить не могла.

Кого же я хотела защитить — тебя или все-таки себя? Может быть, именно этот момент я вспомню месяцы спустя, вспомню как начало нашего разлада? «Да, мы сидели под кленом на Эпплтонлэйн, когда моя дочь меня возненавидела».

— Уиллоу… — начала я, но в горле стало так сухо, что пришлось сглотнуть слюну. — Если кто и вел себя плохо, то только я. Помнишь, как мы ходили к адвокату после поездки в Диснейленд?

— К какому — к дяде или тете?

— К тете. Она нам поможет.

Ты непонимающе моргнула.

— В чем поможет?

Я не сразу нашлась с ответом. Как, спрашивается, объяснить функционирование судебной системы пятилетнему ребенку?

— Ты же знаешь, что в мире есть некоторые правила. И дома, и в школе. Что происходит, если ты нарушишь правила?

— Тебя ставят в угол.

— Так вот, взрослые тоже подчиняются правилам. Например, нельзя причинять другим людям боль. Или брать чужое. А если ты нарушишь правило, тебя наказывают. Если кто-то нарушил правило и тббе от этого было плохо, тебе помогут адвокаты. Они делают всё, чтобы виновный понес наказание.

— Как в тот раз, когда Амелия украла мой блестящий лак для ногтей и вы заставили ее купить такой же на карманные деньги?

— Именно.

На твои глаза снова набежали слезы.

— Я нарушила правила в школе, и теперь адвокаты выгонят меня из дома! — всхлипнула ты.

— Никто никого не выгонит, — заверила я. — Тем более тебя. Ты не нарушала правил. Их нарушил другой человек.

— Наш папа? И поэтому он не хочет, чтобы ты ходила к адвокату?

Я была ошарашена.

— Ты слышала, как мы об этом говорим?

— Я слышала, как вы об этом кричите.

— Нет, не папа. И не Амелия. — Я сделала глубокий вдох. — Пайпер.

—  Пайперчто-то у нас украла?!

— Вот это сложный момент… Она не крала наших вещей. Ну, вроде телевизора или браслета… Она просто не сказала мне одну важную вещь. Очень важную. А должна была сказать.

Ты опустила глаза.

— Что-то насчет меня, да?

— Да, — ответила я. — Но я бы все равно тебя любила. На этой планете есть только одна Уиллоу О’Киф, и мне повезло ее родить. — Я поцеловала тебя в макушку, потому что не смела взглянуть тебе в глаза. — Странное дело, — продолжала я, сдерживая рыдания, — но чтобы эта тетя-адвокат нам помогла, мне придется сыграть в игру. Мне придется говорить неправду. Мне придется говорить такие вещи, которые очень бы тебя обидели, если бы ты не знала, что я просто притворяюсь.

Теперь я внимательно следила за выражением твоего лица, чтобы видеть, понимаешь ли ты меня.

— Вроде как по телевизору, где в человека стреляют, но он на самом деле не умирает? — уточнила ты.

— Правильно. — «Но если это холостые патроны, почему из меня течет кровь?» — Ты будешь слушать всякое, возможно, кое-что прочтешь и подумаешь: «Моя мама такого сказать не могла!» И ты будешь права. Потому что когда я в суде, когда я говорю с этим адвокатом, я притворяюсь другим человеком. Хотя выгляжу точно так же и голос у меня не меняется. Я могу обмануть весь мир, но не хочу обманывать тебя.

— Может, потренируемся?

— Что?

— Чтобы я научилась различать, когда ты врешь, а когда говоришь правду.

У меня перехватило дыхание.

— Хорошо. Молодец, что поставила Кэссиди подножку!

Ты внимательно всмотрелась мне в глаза.

— Врешь. Мне бы хотелось, чтобы это было правдой, но ты врешь.

— Умница. Мисс Уоткинс не мешало бы выщипать брови.

На твоем лице заиграла улыбка.

— Тут трудно понять… Но нет, все-таки врешь. У нее, конечно, как будто гусеница на лбу сидит, но это только Амелия может сказать вслух, а ты — никогда.

Я расхохоталась.

— Честное слово, Уиллоу…

— Правда!

— Но я еще ничего не сказала!

— А чтобы сказать, что ты меня любишь, не обязательно говорить: «Я люблю тебя». — Ты равнодушно пожала плечами. — Достаточно назвать меня по имени, и я уже сама знаю.

— Но как?

Когда я посмотрела на тебя в этот миг, то изумилась, насколько ты на меня похожа. Форма твоих глаз. Свет твоей улыбки.

— Скажи «Кэссиди», — велела ты.

— Кэссиди.

— Скажи… «Урсула».

— Урсула, — как попугай повторила я.

— А теперь… — И ты ткнула себя пальчиком в грудь.

— Уиллоу.

— Разве не слышишь? Когда ты кого-то любишь, то по-другому произносишь его имя. Как будто этому имени удобно у тебя во рту.

— Уиллоу, — повторила я, ощущая языком мягкую подушку согласных и неверное колебание гласных. Неужели ты права? Неужели в этом слове тонут все остальные слова? «Уиллоу, Уиллоу, Уиллоу…» — пропела я, словно колыбельную. Словно это был парашют, на котором ты сможешь пролететь сквозь все невзгоды и мягко приземлиться.

Марин

Вы понятия не имеете, сколько времени и безвинно погибших деревьев уходит на один гражданский иск. Однажды, когда священника судили за сексуальные домогательства, мне пришлось в течение трех дней выслушивать показания психиатра. Первый вопрос звучал так: «Что такое психология?» Второй: «Что такое социология?» Третий: «Кто такой Фрейд?» Эксперту платили триста пятьдесят долларов в час, и он никуда не спешил. Чтобы записать его ответы, нам понадобилось, кажется, четыре стенографистки: первых трех подкосил туннельный синдром запястья.

С момента нашей первой встречи с Шарлоттой О’Киф и ее мужем прошло уже восемь месяцев, а мы так толком и не познакомились. Мы находились на «стадии разъяснения» — то есть клиенты жили обычной жизнью, занимались своими делами, а я время от времени звонила им и говорила, что мне нужны такие-то документы или сведения. Шона повысили до лейтенанта. Уиллоу пошла в детский сад на полный день. А Шарлотта эти семь часов, что ее дочь была в садике, проводила у телефона, ожидая, что ей позвонят и сообщат об очередном переломе.