Книга царя Давида - Гейм Стефан (читать полную версию книги .txt) 📗
Взмахнув многохвостной плеткой, офицер гаркнул:
— А ну молчать, чертово отродье, нечисть поганая. Видать, зады без розги зачесались; вот языки-то вам повырвут. Слишком много воли дал вам Господь, избаловал царь своими милостями. Мозги у вас ссохлись, не больше горошины стали. Или вы забыли, кто правит страной — мудрейший из царей Соломон, его верная опора Ванея с хелефеями и фелефеями, они каждого видят насквозь и умеют заткнуть рот болтуну. Мне же он сказал:
— Убирайся отсюда поскорее. Сам видишь, вы, книжники, только возбуждаете народ, да и царским слугам от вас одни хлопоты.
И я отправился на север, к Беф-Сану, по ведущей мимо храма в Номве дороге, которой некогда воспользовался Давид, бежавший от Саула.
Меня печалила мысль об Есфири, моей оставленной дома больной жене, о моей наложнице Лилит, которая почему-то не проводила меня, и о моем собственном будущем, представлявшемся мне весьма ненадежным: допустим, покинув Иерусалим, я увернулся на сей раз от прямого удара, но я уже слишком стар и чересчур привязан к определенному жизненному укладу, чтобы привыкать теперь, скажем, к длительному прозябанию в горных пещерах или в пустыне.
Доехав до большого камня, из-под которого тек пограничный ручей, названный так потому, что когда-то он служил границей земли иевуссеев, до того как Давид разбил их и завоевал Иерусалим, я вдруг увидел тонкую женскую фигурку, закутанную в белое одеяние; в руках женщина держала узелок.
Сердце мое радостно подпрыгнуло, ибо я узнал Лилит; горло мое неожиданно пересохло, поэтому, сойдя с осла, я некоторое время не мог вымолвить ни слова.
Открыв лицо, Лилит подошла ко мне, взяла за руку и сказала:
— Не гони меня, любимый. Я пойду за тобой; когда ты будешь есть, мне хватит крошек, а когда ты ляжешь спать, я согрею тебя, ибо люблю больше жизни. Я обнял ее, крепко прижал к себе и подумал, что не переживу, если придется отдать ее царю Соломону, невыносимо представить себе, как он тискает ее своими жирными лапами; я понимал, сколь небезопасно одинокому путнику странствовать по дорогам Израиля с красивой женщиной; ведь всюду нас поджидают разбойники, солдатня и прочий сброд, готовый надругаться над Лилит, как это бывало во времена Судей, когда развратные жители города Гивы взяли наложницу одного молодого левита, промучили ее всю ночь и отпустили лишь на заре; весь Израиль поднялся, чтобы покарать жителей Гивы, после того как левит разрезал свою наложницу на двенадцать частей и разослал их по всем пределам Израиля. Однако это было во времена Судей, ныне режь свою невесту хоть на тысячу кусков, рассылай их блюстителям по стране, никто даже пальцем не шевельнет.
— Лилит, милая, — сказал я. — Бог — свидетель, больше всего на свете мне хочется взять тебя с собой. Все тяготы пути вмиг превратились бы в сплошные удовольствия, каждый день стал бы для нас днем медового месяца. Но в стране весьма неспокойно, именно поэтому мне приходится уезжать из столицы, а на большой дороге еще опасней.
Она взглянула на меня своими огромными глазами и сказала: — Ведь я спала у ног твоих, мой любимый; я ласкала и нежила тебя. Когда ты купил меня у моего отца за дюжину хороших овец, четыре козы и дойную корову, то вначале ты показался мне стариком, брюзгой, мне даже чудилось, что от тебя должно пахнуть плесенью; но ты научил меня твоим песням, был добр ко мне и постепенно стал для меня возлюбленным, супругом и отцом в едином лице. Перед тем как прийти сюда, я все хорошенько обдумала, не сомневайся; я прекрасно знаю, каково молодой женщине путешествовать в такие времена с мужчиной, который учен, мягок характером, но не умеет обращаться с кинжалом. Однако даже если ты прогонишь меня, я все равно не вернусь домой, а пойду за тобой словно тень; не дано человеку уйти от своей тени, так и тебе не избавиться от меня, если только не скажешь, что разлюбил и хочешь по дороге позабавиться с другими, с деревенскими потаскушками и городскими шлюхами, тогда я стану молить Господа, чтобы он покарал тебя язвами на чреслах, геморроем и мужской немочью.
Признаюсь, была у меня мыслишка попробовать в пути чего-нибудь свеженького, хотя бы и девку деревенскую. Мужчина в дороге вроде птицы в полете — все зыркает по сторонам, нету ли где мышки полевой. Но любовь моей Лилит покорила меня; устыдившись своей мыслишки, я сказал:
— Лилит, милая, почему это мужчины устроены так, что они редко понимают всю силу любви, на какую способна женщина, и потому сами отказываются от ее чудесных даров? Пусть то и то сделает со мною Бог, если я забуду преподанный тобою урок и обману твою любовь. Нет, ты не пойдешь за мною пешком, мы по очереди поедем на осле, будем делить хлеб, на ночь укрываться одним одеялом, и согревать друг друга, и ласкать, а потом станем глядеть в небо и слушать вздохи ветра.
С тем мы и тронулись в путь от большого камня пограничного ручья, лицо у Лилит сияло, будто отражало свет сотен звезд.
На седьмой день пути, в час, когда подобное огромному красному шару солнце уже садилось, вдали показались стены Беф-Сана, низкие, местами полуразвалившиеся, как, впрочем, и дозорные башни; мудрейший из парей Соломон предпочитал расходовать деньги на строительство Храма и расширение своего дворца, а также на крепость Милло, на стены Иерусалимские, на Гадор, Межддо, на царские склады для зерновых запасов, помещения для колесниц, конюшни и на прочее царское строительство в Иерусалиме и Ливане; все остальное приходило в упадок и запустение.
Нам повстречался человек, тянувший за собою на веревке старого упрямого козла; человек бранился, клял день своего рождения и тот день, когда на свет появился злополучный козел, но пуще всего он ругал священников Беф-Сана.
— Послушай, любезный, — обратился я к нему, — чего ты мучаешься с этой дохлятиной? Мяса-то у козла почти нет, одни кожа да кости, рога крошатся, шерсть облезла; не будет тебе от твоей скотины никакого проку, так пожалей ее ради Бога, дай спокойно околеть.
— Никакого проку? — Человек проклял мою мать за то, что родила меня на свет, и мать Лилит, а заодно ослицу, родившую осла, который меня вез. Затем он слегка успокоился и сказал: — Козел мой вполне еще в соку и силе, а пылу у него побольше, чем у тебя, чужак. Что же до его погибели, то она близка, ибо я веду его к священникам, чтобы принести в жертву Господу у храмового алтаря.
Я похвалил незнакомца за благочестие, после чего тот снова закричал, пнул козла, а мне объяснил, что первого числа каждого месяца должен жертвовать священникам Беф-Сана козу, барана или теленка на содержание своего сына, придурка от рождения; жертвы эти так разорительны, что ни жене, ни остальным детям, ни ему самому уже есть нечего. Оставив город Беф-Сан слева, мы двинулись вслед за хозяином козла вверх по склону холма и добрались до храма уже после вечерней молитвы, когда там зажигали светильники. Неподалеку от храма мы разыскали гостиницу, где нас встретил священник, с лица и рук которого грязь отслаивалась прямо-таки кусками. Он протянул руку, чтобы получить с нас плату за ночлег вперед, сказав при этом:
— Господь зрит прямо в сердце, а для нас душа человеческая — потемки, начнешь доверяться, сразу разоришься.
Поужинали мы ломтем хлеба и куском мяса, такого жилистого, что, видно, было оно от старшего брата того козла, который попался нам по дороге. Потом залезли под одеяло, прижались друг к другу и долго не могли заснуть из-за храпа паломников, издалека пришедших к святому храму помолиться и вознести жертвы Господу, а также из-за криков, шума, стенаний, доносившихся от хижин, где ютились умалишенные: казалось, будто все злые духи собрались здесь на свою сходку. Лилит дрожала. Ей страшно не разбойников и не солдат, шепнула она мне, и не сыщиков Ваней; ей жутко, что злой дух вдруг накинется на нее и станет таскать за волосы, щупать за соски или того хуже — вложит в чрево урода.
— Лилит, голубка моя, — сказал я, — мне известно надежное заклятие против злых духов: перед тем как лечь, я обвел нас магическим кругом, и теперь ничего плохого с нами не случится.
