Запредельная жизнь - ван Ковелер (Ковеларт) Дидье (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Когда я возвращаюсь в Пьеррэ, месса уже закончена и часовня опустела. Кюре упаковал весь реквизит в свой чемоданчик, и на голый алтарь капает с потолка. Козлы, на которых стоял мой гроб, оставили след на вытертом ковре. На одной скамейке висит забытый промокший платок.
Мой гроб поставили прямо поверх маминого. Сейчас полетят розы и гулко застучат комья мерзлой земли. Отец втихаря снимает церемонию на видео. Люди смотрят на камеру осуждающе. Меня же красный кружок, отпечатавшийся вокруг папиного глаза, умиляет больше, чем его слезы.
Аббат Кутан освящает могилу и произносит небольшую речь, на этот раз обращенную к кому надо. Но места на его листке немного, и мой земной путь сжат до предела. Я родился, вырос, вошел в дело, женился, родил сына и умер, аминь. Еще капля бальзама на душу Жанны-Мари Дюмонсель: кюре назвал меня москательщиком.
Мадемуазель Туссен, надвинув капюшон, искоса всех разглядывает и что-то царапает на бумажке. Записывает имена. Одни, поколебавшись, вычеркивает, другие помечает стрелочками. Должно быть, выискивает среди поверхностных христиан кандидатов в рекруты Будды. Вот ее взгляд задержался на Мари-Па, стоящей у края могилы с капризной гримаской на пухлой физиономии и с лопаткой земли в руке, как маленькая девочка, обиженная на океан, который разрушил ее песочный замок. Она задерживает других, и Жанна-Мари своей рукой высыпает землю, подталкивает дочь и передает лопатку следующему. Мадемуазель Туссен обводит имя Мари-Па кружком и прячет листок в кошелку.
Фабьена подает могильщикам знак, что можно заканчивать. Люсьен вцепляется в ее руку, как будто у него хотят отнять мать. Альфонс, держа раскрытый черный зонтик над месье Мину, поднимает глаза к небу, как бы перенося мой образ туда из ямы, которую вот-вот закопают.
Наконец завершающий этап: рукопожатия, формулы сочувствия, ободрения, сожаления. Надо пережить это испытание, время лечит, жизнь продолжается… Фабьена кивает, Люсьен благодарит, отец пожимает плечами. Одиль, вдова-дублер, стоит в сторонке, готовая, если что, в любую минуту подменить Фабьену. Альфонс, согревая в ладонях замерзшие в тонких черных перчатках пальцы моей жены, высказался с необычным для него лаконизмом:
– Знаете, мадам Фабьена, достоинств Жака это ничуть не умаляет, но увидите сами к одиночеству привыкаешь.
Затем представил учителя Мину, еще раз напомнил о моих четырнадцати баллах по латыни и покатил инвалидную коляску по кладбищенской аллее.
Десяток безразличных рук, десяток шаблонных фраз, и вдруг перед Фабьеной возник незнакомый молодой человек, которому она тоже машинально протянула руку. Но вместо выражения скорби он хвалит мой талант. Удивленная Фабьена благодарит.
– Я понимаю, что сейчас не время, мадам, но… какова цена?
– Простите?
– Я хотел бы, если позволят средства, купить одну из картин вашего мужа.
Фабьена внимательно смотрит в лицо молодого человека, продолжающего сжимать ее руку.
– Зайдите в мастерскую завтра в одиннадцать часов, – говорит она наконец и высвобождает руку.
– То есть в трейлер?
– В трейлер.
Гийом Пейроль наклоняет голову и уступает место следующему соболезнующему.
– Уже назначает свидания, – едко усмехается Жанна-Мари Дюмонсель.
– И выбирает молоденьких, – не разжимая губ, цедит мадам Рюмийо.
Сердиться на них не стоит. Надо же им чем-то заполнять свою жизнь. Фабьену их уколы и пересуды никак не досягают, я чувствую, как она отстранилась, возвысилась, отделилась от всего этого, как будто унаследовала мою отрешенность. Люсьен подталкивает ее локтем, чтобы она обратила внимание на Анжелику Бораневски, которая уже несколько секунд держит перед ней протянутую руку. Фабьена спускается на землю и изображает признательную улыбку.
– Очень мило, что вы пришли.
– Это такая малость, – вздыхает бедная Анжелика. В свое время она щедро дарила себя всем моим ровесникам, а теперь, с тех пор как заняла видное место в «Бора-Пнэ», притворяется, будто ни с кем не знакома.
Откуда ни возьмись у могилы появляются супруги Амбер-Аллер, и злость, которой не смогли разбудить желчные кумушки, мгновенно закипает во мне. Вот кому незачем было являться. Тем более с опозданием, чтобы привлечь побольше внимания. Важные, вальяжные, они торжественно шествуют, слегка кивая направо и налево шалеющим от такого счастья особо избранным именитым согражданам. Он – жирный самодовольный боров с усиками в ниточку и маленькими холодными глазками за очками в красной оправе. Она – бледная томная красавица с великосветскими повадками. Двадцать лет, пользуясь своим родством с одним влиятельным депутатом, они распоряжаются местными СМИ. У них в руках все рычаги: газеты, радио, телевидение, взятки, блат, компромат, – влияние их беспредельно. Когда, закончив лицей, я хотел избежать скобяной карьеры и составил проект цикла передач на радио, то представил его им. Они пришли в восторг. Можно было подумать, что меня прочат в короли эфира, на самом же деле я был для них просто лакомой свежатинкой. Они играли мной, как кошка мышью: то поощряли, то тормозили, забавляясь моей наивностью и горячностью, вынужденными уступками и разочарованиями. Порой дразнили и обходились со мной подчеркнуто холодно, чтобы заставить меня домогаться их милости, Вечер в Шамбери, когда я попался на их удочку, – самое постыдное мое воспоминание, и я благодарю Бога, если это Он программировал мою жизнь, за то, что мне не пришлось еще раз пережить ничего подобного.
Зачем Амбер-Аллеры приперлись сюда? Чтобы попросить у меня прощения? Не дождутся! Я всегда ненавидел их и не собираюсь менять отношение: так же, как меня, они ломали и ломают других людей, у которых нет ни возможности, ни сил склеить обломки. Меня спасла служба в армии, иначе я бы, наверное, убил их. Как-то раз я уже налил им вместо кофе жидкость для прочистки труб и отнес в кабинет. К несчастью, щелочь разъела пластмассу, прежде чем они успели отпить. До сих пор жалею об этой неудаче. Я ничего не забыл, и если бы в моей власти было являться вам, уж я бы поизводил вас всласть, подонки! Вон отсюда! Не смейте заговаривать с Фабьеной, пачкать ее своими скользкими лапами и гнусными речами. Сама она может не остеречься – я ведь ей про вас не рассказывал. А если прикоснетесь к моему сыну, клянусь, вы у меня попляшете. Душу погублю, но сумею призвать на вашу голову все злые силы этого мира, чтоб они вас стерли в порошок…
Однако я напрасно беспокоился. Амбер-Аллеры пришли по делам: договорились с директором водолечебницы об интервью, перемолвились словечком с заместителем мэра и парочкой рекламодателей, завербовали мадемуазель Туссен в спонсоры передачи о животных и попросили торгового представителя BMW взглянуть на их машину. Мои похороны оказались чрезвычайно практически полезным мероприятием: они застали всех сразу и сэкономили массу времени. Все обстряпали и уже уходят, элегантная пара в бежевых кашемировых пальто, и уводят с собой автоспеца. От Фабьены им никакого проку, они и не взглянули в ее сторону. Мой гнев рассеялся так же быстро, как разгорелся. Я никогда не умел долго злиться. Что ж, пожалуй, приятно еще раз убедиться, что я ничуть не изменился после смерти.
Очередь сочувствующих рассосалась, церемония подошла к концу. Чета Понше переминается с ноги на ногу, гадая, как поведет себя их дочь. Перемигнувшись, они решают подступиться к ней через Люсьена.
– Ты отлично держался, Люлю, дружочек.
Но Фабьена, завидев этот маневр, обрывает рассказ торговки рыбой о том, как умирала ее тетушка, и свирепо идет прямо на родителей.
– Ну здравствуй, – скрипит мадам Понше. – Ты еще не забыла, что мы есть на свете?
– Сейчас не время, – отрезает Фабьена.
– Мы отмахали сорок километров по такой погоде, причем за рулем была твоя мать – у меня опять разыгралась подагра.
– Он уже сдал анализы, скоро ложится в больницу.
– Пришлите мне счет – я оплачу, – говорит Фабьена и притягивает к себе сына.
