Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Слаповский Алексей Иванович (полная версия книги TXT) 📗
— Конец света давно наступил! — говорил из своего угла Геннадий Васильевич. — А вы еще не поняли?
— Не говори зря, — терпеливо укоряла Ирина Ивановна. — Пока мы живы, никакого конца света нет.
— А кто вам сказал, что вы живы? Может, мы все снимся друг другу?
Ирина Ивановна и Наталья переглядывались. Им тоже иногда казалось, что происходящее слишком похоже на сон. Но никак не проснуться, вот беда.
Зато у Влади Корналёва жизнь была как бы в двух измерениях. Он вернулся к жене и сыну, проводил день в семье, но, поскольку полтора месяца до этого прожил на съемной квартире, в полночь оказывался там. Это показалось ему очень удобно: днем как бы женат, ночью как бы свободный человек. Галина, правда, настаивала сначала на том, чтобы он, оказавшись в другом месте, тут же шел обратно домой, но Владя резонно возразил, что он, живя один, вел здоровый образ жизни и в полночь обычно спал.
— Заводи будильник! — сказала Галина.
— Галя, опомнись! Будильник заводят на будущее, а завтра-то будет вчера, поэтому не только завода в будильнике не будет, но и самого будильника!
— А если его заранее принести? А, ну да… Но утром приходи!
— Обязательно!
На самом деле Владя редко когда засыпал раньше двенадцати, поэтому, перескочив из супружеской постели в свою одинокую, лежал, никем не обеспокоенный, читая или глядя в телевизор и попивая пиво, и чувствовал себя необыкновенно хорошо.
А чего это я лежу? — спросил он себя однажды.
Я ведь так и не воспользовался преимуществами свободной жизни. А везде вон что творится! Сколько помню, себя сдерживал, какой теперь смысл, если такая куролесица вокруг?
И как-то ночью он вышел, чувствуя себя охотником, искателем приключений. На всякий случай у него в одном кармане был перцовый баллончик, а в другом кастет. Дом, где он снимал квартиру, был недалеко от городского сквера, где бурлила ночная молодежная жизнь Рупьевска — день ото дня все активней.
Едва Владя вошел в сквер, прямо на него из кустов выпала девушка в красной кожаной юбке, едва прикрывавшей… впрочем, фактически ничего не прикрывавшей, и в маечке: две лямочки и полоска на груди, все остальное свободно для обзора и прикосновений.
Наткнувшись на Владю, девушка прищурилась, чтобы его разглядеть. Улыбнулась во весь рот:
— Красавец какой! Мужчинистый!
Владя и в самом деле обладал приятной внешностью, хотя не умел пользоваться этим преимуществом по робости характера. И рост высокий, и плечи довольно широкие.
— Щас, погоди! — пообещала девушка и присела около кустов.
Сидела и хихикала:
— А они не знают, где я. Убежала! Ну их к черту! Он же полный дурак. Ведь да?
Владя не знал, о ком речь, но, конечно, согласился.
Встав, девушка деловито спросила:
— Ну, куда пойдем? Прохладно сегодня.
— Пойдем… Пойдем ко мне.
— А ты один живешь? А то вчера такой же пригласил, а там жена, теща, дети за стенкой, неприятно.
— Один. Абсолютно один.
— Годится. А выпить есть?
— Тебе разве не хватит?
— Мне никогда не хватит. Смотри на меня внимательно.
Владя посмотрел: очень симпатичное личико с голубыми большими глазами, чистой и гладкой кожей, длинноватыми, но красивыми губами, широковатой нижней челюстью, что девушку не портит, а придает своеобразие. Но при этом лицо исказилось в пьяной гримасе, взгляд плыл.
— А теперь смотри опять! — девушка щелкнула пальцами и переменилась: глаза стали осмысленными, губы сложились в скромную улыбку школьницы-отличницы, знающей урок и стесняющейся этого, голова склонилась чуть набок, при этом девушка сложила руки впереди, а отставленная нога застенчиво чертила что-то кончиком туфли на земле.
— Умеешь, — оценил Владя.
И, оглядевшись по сторонам, взял девушку под руку и повел к себе домой.
Опомнись, сказал он себе мысленно, ей лет шестнадцать, а то и пятнадцать, она несовершеннолетняя, тебя засудят! И тут же ответил: да пошел ты!
У тебя такого никогда не было и, может, никогда не будет. Вдруг завтра все повернется назад? Насчет засудить нечего беспокоиться: все уже такого наворотили, что судей не хватит и времени до скончания века, чтобы всех пересудить.
Он поглаживал пальцами локоток девушки, слушал ее полудетский голос, не вникая в смысл того, что она говорит. И тут перед ними из сумерек возникла другая девушка. Повыше, с длинными темными волосами.
Эх, поторопился я! — подумал Владя.
— Нинка! — сказала девушка. — Это как называется? Меня бросила с этими лохами, они там в своей блевотине рожами спят, а сама?
— В гости иду, — похвасталась девушка, которую, оказывается, звали Ниной.
— А я?
— Пошли, мне не жалко!
И черноволосая красавица присоединилась, не спрашивая Владю, можно ли. Впрочем, он не возражал.
Владя уже прикидывал, с кем начнет и каким образом. А может, и с двумя сразу. То есть попеременно.
Тут сзади послышался топот.
— Стоять! — заорал истошный голос.
Обе девушки тут же остановились.
— Гусь, — презрительно сказала черноволосая.
У парня, бежавшего к ним, была длинная шея, он весь был длинный, а за ним спешил молодой человек покороче, довольно толстый.
— Куда это вы собрались? — спросил Гусь, подбежав, скаля зубы и держа в руке большой нож с зазубринами на конце — то ли военный, то ли охотничий. Подоспел и толстый, задыхаясь. Без ножа, но с увесистыми кулаками и с выражением жажды боя на лице, вполне при этом добродушном, как у многих толстяков.
— Не твое дело! — ответила Нина, обняв Владю за талию обеими руками.
Владе стало нехорошо.
Он был с детства трусоват. Вернее, слишком добр: мальчишеской храбростью часто считают злость, умение и желание обидеть кого-то словом и делом Владя такого желания не имел, избегал конфликтов. Он и с Вероникой, разрушившей его семью, связался из-за трусости: она пригласила в гости к тете, поужинать по-домашнему, тети дома почему-то не оказалась, а Вероника ей почему-то предварительно не позвонила (объяснила, что хотела сделать сюрприз). Тетя оказалась на даче, хотела мигом прибыть, но Вероника уговорила ее не трудиться, взяла ключ у соседки-тетя всегда там оставляла, вошли, что-то приготовили, выпили найденную тут же бутылку вина (Владя потом подозревал, что вино не тетей, а Вероникой было припасено), а потом Вероника сказала как бы между прочим, что совершенно нет смысла тащиться в гостиницу, переночевать можно и здесь — с гораздо большими удобствами. Две комнаты, никто никого не стеснит. И не очень ведь хотел Владя оставаться, не очень нравилась ему Вероника, но струсил: что она обо мне подумает? Как расценит отказ от доброго предложения? Не примет ли этот отказ за выражение тайной симпатии, которую Владя боится обнаружить и поэтому деликатно удаляется?
Остался.
Легли спать, пожелав друг другу спокойной ночи. Часа полтора Владя лежал без сна и думал: ведь ждет, наверняка ждет, не спит, считает его лузером, ботаником, импотентом! И — пошел. В темноте нашарил постель Вероники и саму Веронику. Она, как выяснилось, спала, но на Владю, разбудившего ее, не рассердилась, даже наоборот. Так и начались отношения, и нудно тянулись какое-то время, Вероника влюбилась, Владя тосковал, но не встречаться с нею не мог, постоянно думал: наверное, обижается, что давно не звонил, наверное, сейчас, холодным дождливым вечером, плачет одна у себя в квартире, наверное, ждет… И-звонил, приходил… Потом все раскрылось, скандал, распад семьи, приход к Веронике, а она:
— Владя, ты все неправильно понял. Я, во-первых, пообещала себе никогда не разрушать чужих семей. Во-вторых, я восемь лет живу одна и привыкла к этому. В-третьих, на самом деле я скоро выхожу замуж за одного человека, который меня любит со школы.
А из-за чего все это произошло? Из-за трусости, трусости и еще раз трусости. Трусость вообще руководит многими нашими так называемыми благородными поступками, и все бы хорошо, и осанна бы трусости в таком случае, если б не оказывалось сплошь и рядом, что благородство по отношению к одному человеку одновременно оказывается вопиющим неблагородством по отношению к другому, но чаще всего — неблагородством по отношению к самому себе.
