Школа насилия - Ниман Норберт (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Единственное, что я действительно любила, это уезжать. Самое прекрасное — вырваться отсюда, узнавать новое. В Германии мне всегда было как-то не по себе из-за мыслей. Собственно говоря, я предпочла бы всегда только пускаться в путь. Без всякой цели, просто чтобы уйти, уехать. Например, в Африку. Насовсем уехать в Африку и стать настоящей африканкой. Конечно, это страшно трудно осуществить, думала я, но я бы ни в коем случае не запросилась назад. Я хотела бы иметь немного денег, чтобы, например, собрать коллекцию произведений искусства. В Африке у меня была бы такая возможность. А если бы мне захотелось чего-то другого, я пошла бы на рынок и купила рыбу у толстой туземки. Я хотела бы ничего не делать, уметь от всего отключаться, в доме держать экономку, садовника. Да, я хотела бы стать жирной богатой африканкой.
Красная стена буша под черным небом. Дым поднимался клубами, крутясь уходил вверх, описывал последний круг и терялся во тьме, увеличивая тьму. Зверь насытился, он возвращался назад. Пламя утихло. Солнце сожрало пепел и засияло в новом блеске. Человеческие кости, еще прикрытые своими оболочками, скоро рассыплются, как скелеты хижин. Их треск потревожил Господа лишь для того, чтобы углубить Его сон. Сначала обрушились хижины. Опередив своих обитателей. Опередив меня. Боже, позволь мне уйти с ними. Я молился. Я вместе с ними вознесусь к Тебе. Я на пути к тому, чтобы Ты и меня преобразил в сияющее великолепие Твоего света. Но я знал, что Бог отошлет меня назад. Отвергнет. Твой свет возвращается, Твой голос проникает ко мне, Алла-о-акбар, да будет воля Твоя. Я молился. Старший из Твоих детей продолжит поход, оботрет кровь с меча, который Ты вложил в руки ему. Мне, Твоему неуязвимому воину, который ведет свое воинство назад, в лагерь. Ибо взгляни, я завербовал новых солдат, к Твоей вящей славе. Я дал знак возвращаться. Они еще плакали, малыши. Но они научатся служить Господу, как научился я служить Ему всем сердцем.
Дед всегда говорил, что здесь каждый знает, что ему делать. Каждый знает свое место, говорил он. Я действительно любила ходить с ними в церковь. Там хорошо пели. Но лучше всего было смотреть телевизор с бабулей по вечерам. Она сидела рядом со мной и вязала, а я грызла орехи из сада и складывала скорлупу в жестянку, которая очень быстро наполнялась. Однажды дед рассказал мне очень грустным голосом, что у них с бабулей не всегда было так и я даже представить себе не могу, какую жизнь они прожили. Мы наделали много ошибок, сказал он, но всегда знали, что нужны друг другу и не должны расставаться. Но они уже давно обрели покой. Я тоже хотела бы когда-нибудь обрести такой покой.
Именно быть счастливой, стать счастливой. Глупо верить в большую любовь, но каждый хоть когда-нибудь да верил и надеялся, что есть где-то на свете человек. Строго говоря, я совсем не верила, что испытаю нечто подобное. Что по-настоящему влюблюсь хоть раз в жизни. С другой стороны, многое, отвергнутое последними поколениями, оказалось не таким уж сплошь отрицательным. Главное, прежде люди бывали счастливы. В том-то и проблема. Я всегда хотела иметь и то и другое. И не представляла, как это осуществить. Завести семью и реализоваться как личность. Со всеми заморочками: досуг, друзья, разные увлечения, да еще профессия и семейные дрязги. Будь я мужчиной, думала я, я бы сразу себе сказала: выброси эту дурь из головы, этим семью не прокормишь. Ведь даже будь я мужчиной, я бы захотела иметь семью. И была бы еще несчастнее, потому что знала бы, сколько нужно на семью зарабатывать. Но ты женщина, думала я, ты можешь попробовать кое-что другое, наверное, это доставит удовольствие, а если не получится, тоже не катастрофа. Я была очень старомодной, но считала, что не так уж это и плохо.
Через несколько дней я даже пригласил эту девушку к себе домой. А она встала как вкопанная в моей комнате и только пялилась на постеры. Ну и ну, подумал я, что это на нее нашло? Пришла в гости, ну так давай не ломайся. Конечно, я подумал так неспроста — когда играли в бутылочку, она не слишком-то жеманилась. Но она только глянула на постеры, и смоталась. Стерва.
Все люди меня отталкивают. Девчонки отталкивают. Все люди отталкивают. Девчонки все одинаковые.
В самом деле, обычно всегда одно и то же. Но здесь было прикольно. Здорово раскочегарено, по-настоящему, на всю катушку, народ завелся, круто, без дураков. Обычно-то ничего интересного не происходит.
Нет, я не чувствовала себя одинокой. Даже если не все люди нравились, одни давали мне одно, другие — другое. Как-то я всегда умела их сводить вместе. Наверное, я была бы совсем одинока, если бы знала в жизни только школу и людей, которые мне совсем не годились. Но у меня имелись и другие возможности, поэтому мне было как-то лучше, чем остальным. Правда, было трудно смириться с постоянной необходимостью проявлять гибкость, но однажды мне это удалось, и я в принципе старалась разобраться в людях, понять, какие они. Тогда по крайней мере получаешь от них хоть что-то. А все прочее я отмела. Чисто умозрительная задача.
Пока не лопнет черепушка, пока не лопнет черепушка.
Мы их подкарауливали, и за сто метров было видно, что это за типы. Если нам, например, хотелось послушать джаз, мы шли на концерт, там были джазовые фанаты, лет тридцати-сорока. А на хип-хоп приходили четырнадцатилетние болваны. Ничего не растворялось, все оставалось на месте. И не смешивалось.
Когда-то мне хотелось делать только такие вещи, которые не вызывали вопросов, их приходилось выполнять по необходимости. Лучше всего получалось, когда я что-то делала руками. Я могла бы целый день копаться в земле. Мне хотелось найти покой. И я начала рисовать. Когда рисуешь, что-то возникает из того, за что берешься. Мне нужно было из чего-то исходить. Из чего-то, что я создала сама. Тогда потом можно на это смотреть и о чем-нибудь думать. Результат не играл роли. Даже если я была им недовольна, если мне не нравилось, я по крайней мере знала, что сделала что-то для себя. У меня никогда не возникало желания показать кому-то рисунки. Я складывала их стопками, у меня их была, наверное, тысяча, и все они просто лежали дома. Я видела стопку, просыпаясь по утрам, приходя днем из школы, и знала; это сделала я. Это был мой настоящий, мой единственный успех. Успех, которого я никогда не имела, если нужно было думать. Учиться, сдавать экзамены — это было хуже смерти. Но огромное количество картинок — это была я. Настолько я, что даже непонятно, кто, собственно, мог быть этим самым «Я». Себя я объяснить не могла, не могла составить о себе мнения. Мне приходилось защищаться от посторонних взглядов. Никто не должен был видеть мои картинки. Я бы не выдержала ни малейшей критики. Я не имела права на предательство, это было слишком личное. Если уж я сама не умела разговаривать с людьми, то как бы они сумели понять мои картинки.
Было клево. Мы отрывались по полной. Сначала полный кайф, полный оттяг, потом полная расслабуха. По полной программе, и, ясное дело, потом только усталость, я был в полной отключке, в полной.
Только я еще не нашел себя. Никогда не знал, чего хочу. Всегда знал только, чего не хочу, и всегда это становилось ясно только в последний момент. Я на все реагировал. И понятия не имел, просто ни малейшего понятия ни о чем. Только эта тоска. Но я не знал, чего мне не хватает.
Хочется попсы? Жареных, попсово упакованных новостей, споров о попсе, попсовых скандалов, попсовых слюней? Тяга к попсовым масштабам попсовой философии каждого попсового поколения? Желание славы? Потребность в попсовой политике попсового правительства? Попсовых акций в попсовой конъюнктуре? Даешь еще больше попсы!
Пока не лопнет черепушка.
Иногда я казался себе настолько нормальным, что уже не понимал, разыгралось у меня воображение или нет. Но у меня вообще не было никаких проблем. Смех да и только. У меня никаких проблем. Кроме моих основных проблем.
Папик, говорила я, вот так я все это себе и представляла. Что ты явишься сюда, конечно, прямо из офиса, конечно, вместе со своими милыми коллегами. А если он сразу начинал визжать, я его нарочно не била, а вместо этого заставляла ползать на четвереньках по всей квартире. Скажи честно, говорила я ему в это время, ты меня искал, ведь правда же? Только тебе и во сне не снилось, что действительно меня найдешь. Ты меня едва узнал. Макияж и эти кожаные прибамбасы, нехорошо. И за это тебя следует хорошенько наказать, и все продолжала его воспитывать. Примерно так: привет, папик, это я, твоя маленькая девочка, а он краснел, потел и хныкал, вот смех. Иногда я разрешала ему под конец положить мокрую жирную голову мне на ногу, хлестала похотливого старого пузана по заднице, пока он мусолил мой сапог.
