Король утопленников. Прозаические тексты Алексея Цветкова, расставленные по размеру - Цветков Алексей Вячеславович
— Я не понимаю, — почти пропела в микрофон подземная женщина, — что вы там говорите, любезнейший.
Боря удовлетворенно кивнул. Он хотел именно этот ответ.
И пошел дальше. Аристотель настаивал: чудо не в вещах, но в их счастливых отношениях друг с другом. Примерно то же и со скукой — думал Боря, не читавший, конечно же, Аристотеля, слышавший о нем из сотых уст, — тоска возникает из довольно веселых по отдельности вещей, собравшихся выгодным всем, но не каждому в отдельности, образом.
— Свежие пушистые васильки, — повторяла приезжая в нише, занявшая место выселенной революционной статуи, — всего за десять!
Боря купил букетик и шагал теперь, куда вела его тоска, а точнее желание с ней покончить. В правой болтая гирю, а в левой храня цветы — разница ощущений, намекающая на скорое веселье. Он почувствовал усталость и увидел некую остановку с лавкой. Присел, поставил гирю рядом и посмотрел в цезуру, получившуюся между его сближенных сандалий.
Для едущих мимо он был человек, который спокойно ест васильки, сидя в проездном подземье под присмотром чугунного идола. От свежего и пушистого бориного кушания гиря начинает рдеть и озаряется изнутри, словно раскаляется, оставаясь притом холодною и твердой. Боря оглядывается, укрывает гирю от лишних глаз, пытается со своей стороны взяться за луч, схватить этот луч как меч, воткнутый в чугунный плод, ищет рукоятку, нащупал, потянул и вспомнил то, чего раньше никак не мог.
Есть страна, куда умеющим говорить нельзя. И он туда направляется. Там только смеются. Этого достаточно. Смех вместо слов. Там всем смешно, потому что оттуда все видно.
Видно, к примеру, как Федора похоронили, а уже в полночь он стоял перед коровьим царем.
— Пас вашего брата, — отвечал спокойно, не гордо, но и без трепета на вопрос о роде занятий.
Берёг рогатых от волков на берегу, а когда поступал приказ, отдельных отводил на электричество. В жизни Федор видел гораздо чаще коров, чем людей, поэтому не очень удивился и после смерти, увидев перед собой величественную морду двурога. В густой замогильной темноте, жирной, как чернозем, золотые рога были единственным источником света. Коровий царь поднял Федора на рога, пробив покойнику брюхо и, мотнув посильней, зашвырнул его на небо, под ноги архангелу. 8
Предполагаешь, все получают такое пятно от ино? Даже те, кому не до интернета. И не говорят друг другу. А как еще должен выглядеть контакт? Ритмичное нарушение городского электричества? Один голос в миллионах мобильников, читающий таблицу умножения? Произвольное включение всех кассовых аппаратов мира?
Акулов считал солнце разумным существом, а его излучение — свет, тепло, нейтрино — мыслями разных типов. Внутри разлагающегося водородного шара творятся идеи той неземной сложности, в сравнении с которой все, что мы о себе знаем, — однообразное роение амеб. Предполагаешь, что земную жизнь и людей он мог в таком случае понимать как вялую субличность, малую и случайную долю разумной энергии, оторванную от центрального смысла вселенской драмы.
В этих читаемых тобой «собственных» дневниках, которые за тебя здесь пишут и которые ты не знаешь, кто еще читает, ничего до сих пор нет о твой жене, будто ты холост. Вежливо ли это? Или ты думаешь, нам ее не видно? Ты мысленно спрашиваешь о ней того, кто шлет ссылки. Тебе полезнее спросить себя, почему ты не показываешь ей этих ссылок и совсем ничего не говоришь о них. Представь себе, как она могла бы рассказать дневнику, если бы занималась этим, про вчерашний, например, день:
«Что вы скажете, если встанете ночью, заинтересованные шумом в ванной, а там ваш муж варит в дымящемся кипятке видеокассету? Заткнул раковину резиновой пробкой и топит видео в мутной жаркой луже, а сам вглядывается в кассету с нехорошим вожделением. Судя по уже раскисшей наклейке, тот самый фильм Финчера, который вы сегодня перед сном смотрели, два часа назад, очень напряженный, весь построенный на «добежит — не успеет». Вопросительно задрав брови, вы смотрите на мужа, полувсерьез подозревая худшее: внезапный, ничем не обещанный приступ безумия, и соображая попутно, полушутя, что есть острого на кухне, где сейчас телефон и какая комната запирается изнутри. «Они — там!» — торжествуя говорит ваш муж. Присев на край ванны и, смеясь, указывает на испорченное в кипятке кино. Вы решаете подождать, не предпринимать ничего, явной ведь опасности нет, в конце концов, возможно, вы спите и никуда не вставали, а значит, ничего не видели, темно и никого сейчас в ванне, — всегда есть такая надежда. И он, довольный вашим детским от испуга лицом, рассказывает следующее:
— Ты ушла спать, я сходил в душ. Вернулся. Кассета не вынута. Перемотал, достал, положил в корпус и тут меня передернуло.
Они — там! Тащу назад из корпуса, и точно: один лезет, яйцо тащит, за ним второй, я заглянул, где пленка, их видимо сквозь пластик — не видимо. Рыжие. Вот они оказались откуда. А мы-то гадали, где гнездо? Смотрю, по пленке прямо скачут маленькие, большие с жопами, а не достанешь. Корпус ломать — хрусту много. Я трясти, полезли из каждой дырочки, яйца свои, кварцевые, хватают и прут. Посмотри, их внутри сотни, не передавить пальцами.
А спрей от насекомых у меня кончился. Я растер самую большую. Жирно. Самка, думаю, или там матка. Но оказалось, таких столько, отовсюду прут. Как это фильм, не пойму, крутился, а им хоть бы хрен, да и кассета на видике лежала пару недель, во налезли, гады. Я погорячее открыл, затычку сунул и туда их. Не будет больше.
Последняя фраза сразу относится и к «Паник рум», и к гнезду рыжих квартирных муравьев, каких во множестве вы действительно стали замечать у себя последние две недели. Но верить ли ему? Остается сделать два шага и заглянуть в раковину. Если он прав, там, в кипятке, должно плавать множество сваренных муравьев. Их должно быть видно. Могут ли вещи сумасшедшего сходить с ума вместе с ним?
Отсюда, из недавнего сна и квартирной темноты, ничего не рассмотришь: есть там что, в этой жаркой луже, или нету? Готов там муравьиный суп или просто варится вода? Вам очень не хочется проверять, делать эти два шага, убеждаться. Ноги приклеились под его взглядом. Утопленная кассета лежит на белом гладком дне. В три утра, у себя дома, вы стоите в дверном проеме, вдруг утратив все цели и желания, а ваш муж, сидя напротив, вежливо и безумно улыбается вам. И никаких мыслей не приходит, кроме: «давно пора бы обзавестись DVD».
Чтобы добавить обыденности, ты принялся чистить зубы, раскручивать тюбик и мазать щетку. Это означало, что через пять минут ляжешь спать. А точнее, будешь внимательно слушать, как безразлично чавкают часы в темноте, откусывая твое время.
Очарованный рекламой обеих паст, Акулов покупал два тюбика и по утрам выдавливал из каждого по гусенице на щетку, смешивая конкурентов во рту. Майкл советуется: можно ли это назвать издевкой над рекламой или все-таки над собой?
Выплюнув зеленое облачко пасты в раковину, ты поднял голову. Зеркало запотело и под влажным туманом на гладкой хладной ртути в самых общих угадывался твой или чей угодно облик.
На секунду показалось, что там неизвестное, интересное, совсем другое прячется лицо. Не паспортное. Не став проверять, хотел повернуться и выйти, но в дверях еще стояла жена. Ты видел и ее радужный призрак в зеркале.
Часто ее голова представляется тебе машинкой для скручивания афоризмов, быстро забываемых твоей ленивой памятью:
«Люди не разочаровываются лишь в дешевой рабочей силе», — говорит она, если ты меняешь к кому-то отношение, например, к ней.
«Там, где не хватает денег, возникают чувства», — если кто-то во что-нибудь влюблен.
«Нарциссизм плюс самоирония — вот коктейль, разрешающий мужчинам все», — о чудачествах знакомых.
«У всех есть религиозные предрассудки, но ни у кого нет религиозной веры», — о массовости христианских праздников.
«Стадии мужского успеха: может позволить себе красивую, может позволить себе некрасивую и никто не подумает, что он ничего лучше не нашел, может позволить себе вообще обойтись без, и никто не подумает, что не хватило», — листая светскую хронику.
