Эйлин - Мошфег Отесса (библиотека электронных книг txt) 📗
— Извини, что тут такой кавардак, — произнесла Ребекка. — Я только-только начала прибирать дом, но ты проходи, — она жестом указала в сторону кухни. — Давай сядем и откроем вино.
Мы миновали что-то вроде гостиной — деревянный кофейный столик был завален мусором и неразобранной почтой, по экрану телевизора бежали полосы, на диване у стены было навалено белье — то ли выстиранное, то ли предназначенное в стирку. Стены были голыми, но несколько более светлых квадратов на побуревших обоях указывали, что когда-то здесь висели картины. Проигрыватель играл что-то странное. Мне на ум пришел Рахманинов или даже «Полет валькирий» Вагнера, но скорее всего это были слащавые любовные песенки Пэта Буна. Тем не менее они создавали странно болезненный, отталкивающий эффект. Возле кухонной двери висел телефон. В дверной проем я видела одинокий стул, стоящий у эмалированного столика, раковину, полную грязных тарелок, открытую упаковку нарезанного хлеба — ломтики были разложены на напольном шкафчике, обитом пожелтевшим пластиком. Высоко на стене, над календарем за май 1962 года, тикали часы; на странице календаря красовалась фотография моряка с волевым подбородком, салютующего кому-то. Возле кухонного стола стояло мусорное ведро, готовое подхватить расползающуюся кучу арахисовых скорлупок, которая возвышалась рядом с пустыми жестянками из-под пива «Шлитц». Все это очень напоминало мой собственный дом. Мои чувства были обострены, но хаос, царящий здесь, был пропитан чем-то странным, что я никак не могла распознать. Ребекка крутила прядь своих волос. Сейчас она казалась совсем другой, чем в прошлые наши встречи. Она выглядела беспокойной. У меня было такое чувство, словно я вошла прямиком в сцену из кино, где кто-то сходит с ума: воздух просто гудел от напряжения. Я изо всех сил пыталась вести себя естественно, улыбаться, одновременно считывая сигналы странного поведения Ребекки.
— Вот, присаживайся, — пригласила она, стряхивая пепел с сигареты на пол. — Давай уберем это. — Изящным движением смела арахисовую кожуру и пивные банки в мусорное ведро, потом похлопала по сиденью металлического стула с желтой тканевой обивкой. — Садись.
С того момента, как я вошла в дверь, Ребекка не смотрела мне в глаза. Я ощупала свое лицо, дабы убедиться, что на нем не возникло что-нибудь отвратительное: неожиданный прыщ или сонная слизь в уголках глаз, или сопли, свисающие из носа. Но на лице не оказалось ничего. Я села. Мы неловко молчали. Ребекка, чего-то смущаясь, стояла у очищенного от мусора стола и нервно теребила свою сигарету, я комкала перчатки, расстегивала и застегивала пальто. Наконец я кивнула в сторону бутылки вина.
— Надеюсь, тебе понравится, — начала я.
— Ну, вино отличное, — отозвалась Ребекка в замешательстве поворачиваясь к кухонным шкафам. — Я, вероятно, буду немного, но ты не стесняйся, пей. Теперь надо понять, куда подевался штопор. — Она открыла ящичек, полки которого были заполнены пакетиками с пряностями; на одной из них стояли банки с консервированной едой. В другом были тарелки и блюдца. Ребекка вытащила звенящий ящик, потом резко закрыла его. — Где-то в этом кавардаке должен быть штопор, а? — Она открыла еще один ящик и порылась в вилках и ложках. Следующий ящик был совершенно пуст. — Что ж, не везет. Давай бутылку, сделаем по-другому.
Кольца на пальцах Ребекки звякнули о стекло. Она подошла к раковине и замерла, примериваясь, потом ухватила бутылку за нижнюю часть и стукнула горлышком о край столика. Раздался резкий щелчок.
— Почти. — Она снова ударила бутылку, горлышко отломилось и упало, вино плеснуло на грязный пол. — Сойдет, — произнесла Ребекка, бросая полотенце в красную лужицу и затирая ногой, обутой в высокий кожаный ботинок. — Один раз я видела, как человек сделал это, не пролив ни капли. Может быть, он воспользовался молотком… Не знаю.
— Он? — Я была бы рада спросить хоть о чем-то, но смогла лишь сказать: — Очень изобретательно.
Я улыбалась, но внутренне была невероятно обеспокоена угрюмым беспорядком в доме и тем, как небрежно — если не сказать хуже — к этому беспорядку относится Ребекка. Несколько секунд она расхаживала туда-сюда, облизывая пальцы. У нее что-то было на уме, но я не осмеливалась спросить, что именно. Наконец Ребекка посмотрела мне в глаза и нахмурилась.
— Я ужасная хозяйка, — вздохнула она.
— Не говори глупостей, — ответила я ей. — Ты бы видела, где живу я.
Кухню освещала лишь лампочка без абажура, свисающая с потолка на шнуре. Через окно я заметила машину, засыпанную снегом, а рядом с ней другую — двухдверный автомобиль Ребекки, лишь чуть-чуть припорошенный белым. Это было очень странно. «Может быть, это дом ее парня?» — гадала я. Быть может, она связалась с кем-то из местных? Я предполагала, что это вполне возможно. Была ли я разочарована? Конечно. Я ожидала увидеть тонкий фарфор, красное дерево, фигурные зеркала, узорчатые покрывала, мягкие подушки, бархат, уют и декаданс, как на журнальных иллюстрациях. А это был дом бедного человека. Более того, бедного человека в тяжелых обстоятельствах. Мы все видели такие дома, грязные и унылые — никаких признаков жизни, никаких красок, словно зернистое черно-белое изображение на экране телевизора. В последующие годы я бесчисленное множество раз жила в таких местах — местах, куда сегодня не ступила бы даже ногой. Удивительно, какие вещи приучаются не замечать люди, живущие в подобной темноте. Единственное, что меня утешало в лицезрении этого дома — то, что он находился в еще худшем состоянии, чем мой.
Вот что я скажу о домах. Те идеальные, аккуратные здания в колониальном стиле, мимо которых я проезжала в начале этого вечернего пути через Иксвилл, — всего лишь «посмертные маски» нормальных людей. На самом деле в них все далеко не столь идеально и упорядоченно. Тот факт, что вы владеете таким домом, куда больше говорит о беспорядке в вашей внутренней жизни, чем любой лепет психоаналитиков. Люди, у которых идеальные дома, просто одержимы смертью. Дома, столь тщательно отделанные, обставленные красивой мебелью высокого качества, со вкусом украшенные, где все на своих местах, становятся прижизненными гробницами. Люди, действительно поглощенные жизнью, живут в довольно неряшливых домах. В двадцать четыре года я косвенно знала это. Конечно же, в том возрасте я тоже была одержима смертью. Я пыталась отвлечься от ужаса не посредством поддержания дома в порядке, как это делали иксвиллские домохозяйки, а через странные пищевые пристрастия, непреодолимые привычки, непреходящую раздвоенность чувств, фантазии о Рэнди и так далее. Я осознала это лишь в тот момент, сидя за столом на кухне Ребекки и наблюдая, как она лущит арахис и облизывает пальцы: когда-нибудь я умру, но не сейчас. Пока я жива.
Мне в голову как-то пришел странный трюизм: «Если ты любишь меня, то не будешь замечать мои изъяны». Я пыталась говорить это многим мужчинам в своей жизни, и в ответ обычно слышала: «Тогда, полагаю, я тебя не люблю». Каждый раз, вспоминая это, я смеюсь. Я пыталась оказать Ребекке сомнительное снисхождение, оправдывая ее несовершенства так же, как оправдывала свои. Мусор на ее кухонном столе означал, что она не хочет утруждать себя уборкой. Что ж, я тоже не хотела. И это имело для меня смысл. Конечно же, Ребекка могла позволить себе заплатить кому-нибудь за наведение чистоты в доме, но у нее просто пока не было времени, чтобы кого-то нанять. В конце концов, она только что приехала в наш город. Мне подумалось, что она великолепна. Ее нервозность, ее растрепанные волосы, ее потрескавшиеся губы — эти изъяны делали ее только прекраснее. Халат ниспадал с ее плеч, точно меховая мантия. Этой женщине сошло бы с рук что угодно.
— Ага, — воскликнула она, ставя на стол две чашки. Это были дешевые кофейные чашки, какие можно увидеть в столовке, со сколами и коричневым налетом изнутри. Ребекка неловко разлила в них вино из бутылки с отбитым горлышком. — Тебе нравится музыка? — спросила она, взмахнув изящным указательным пальцем. Движения ее были резкими, нервными. До меня дошло, что она, возможно, что-то приняла перед моим приездом. Многие женщины тогда пили таблетки для сохранения фигуры и от этого делались беспокойными и настороженными. Не думаю, что Ребекка была выше этого. Когда я вспоминаю о ее манере держаться прямо, о ее длинной буйной шевелюре, ее странных, подобранных по цвету нарядах, она кажется мне невероятно тщеславной.
