Жена журавля - Несс Патрик (чтение книг .txt) 📗

Но.

Уже за полночь, в квартире снова темно и холодно, в окошко ванной заглядывает ущербная луна. Только что приснился очередной сумасшедший сон, из-за которого захотелось в туалет, и вот теперь она стоит перед унитазом и думает, сделать этот тест или нет.

Версия «или нет» кажется довольно призрачной. Этот чертов тест — бессердечно точный, исключающий любую двусмысленность, но его черные цифры на сером поле кажутся какими-то устаревшими, вроде тех, что встречались в тестах, по которым еще ее мать узнавала о своей беременности. Почему она не купила себе что-нибудь милое, с сиреневыми крестиками или розовыми плюсиками, вместо этого бездушного приспособления, на котором она, как на машине времени, унеслась в прошлое собственных родителей?

Однако ей по-прежнему хотелось в туалет — не важно, с тестом или без, — и к тому же становилось все холоднее.

На несколько секунд она закрыла глаза и проверила свои ощущения — просто отключила сознание и постаралась понять, чего же на самом деле хочет ее желудок, а не испуганный разум. И — да, хорошо, пускай ее немного подташнивает, но совсем не тянет сблевать, а значит, это банальный вирус и ничего более.

Не открывая глаз, она порылась внутри себя как можно тщательней. Забеременев Джеем-Пи, она поняла это по целому ряду признаков, самым невероятным из которых было чувство того, что подтверждать уже ничего не нужно. Гормональные бури, чувство внутренней наполненности — одно это говорило, что она беременна. До того как понять, заметив очевидные симптомы, она знала это на каком-то подсознательном уровне — так, словно ее организм уже свыкся с новым состоянием и ему абсолютно плевать, если разум запаздывает на вечеринку.

Она еще раз попыталась проникнуть в собственный живот, в бедра и в руки-ноги, в горло и в грудь. Изменения не происходят в одном лишь чреве; во время беременности все тело начинает хлопотать и суетиться, точно деревенская челядь перед визитом короля. Она рассылала по своим недрам гонцов и внимательно слушала их донесения.

Наконец она открыла глаза.

Села на унитаз, помочилась на тестовую палочку, будь она проклята, подтерлась — и собралась выждать, не вставая, положенные три минуты.

Она старалась сохранять разум предельно ясным, не думая ни о чем конкретном, просто мурлыча себе под нос что-то из «вихляшек Завро», какую-то их песенку, которую упоминала Клэр, какой-то поп-хит, что-то там насчет Африки. Джей-Пи обожал ее, потому что в ней было длиннейшее слово из всех, которыми он овладел до сих пор: «Serengeti». [22]

Но ее медитацию вдруг нарушил какой-то звук, сдавленный и далекий, и она невольно вспомнила о странном рыдании, которое послышалось ей однажды. Уже через секунду она была у окна и смотрела во двор. Но звук этот не прекращался и оказался совсем не тем, за что она его приняла, он даже раздавался где-то внутри.

Это звонил ее телефон.

Она скользнула глазами по тесту на краю унитаза, пока еще не показавшему какого-либо результата, и выскочила из ванной. Выругалась, ударившись большим пальцем ноги о дверной косяк, и ворвалась в спальню, где ее мобильник выдавал мрачный фолковый шлягер — мелодию рингтона.

Добежать она не успела — мобильник затих. Она повалилась на кровать и включила экранчик, чтобы посмотреть, кто звонил.

Рэйчел.

Рэйчел?

Рэйчел звонит ей — она бросила взгляд на часы — в 1:14 ночи?

А?!

Не успела она решить, случайность это или ошибка, как телефон затрезвонил снова — так внезапно, что она чуть не уронила его на пол.

— Рэйчел?! Какого ч-ч…

Она слушала секунд двадцать, и хотя голова просто разрывалась от вопросов, она не спросила ничего — просто вырубила связь. Еще полминуты ушли у нее на то, чтобы втиснуться в джинсы и теплый джемпер. А еще через минуту, кое-как обувшись на босу ногу, она вытаскивала Джея-Пи из постели, точно кулек, вместе с одеялом и простынями.

Прежде чем часы показали 1:17, она выскочила из подъезда с ключами от машины в одной руке и ребенком — в другой… и понеслась вперед так быстро, как только могла.

Ее рука не падает.

Вулкан открывает глаза, сначала зеленые от удивления, а затем разгорающиеся от ярости.

— Что ж, будь по-твоему, госпожа, — говорит он, встает и упирается головой в небеса. Его голос потрясает основы мироздания, когда он шепчет ей на ухо: — Я люблю тебя, госпожа, и теперь моя ненависть будет такой же великой, как и моя любовь. Такой же огромной, как сама Вселенная. Ты будешь наказана тем, что я никогда не перестану преследовать тебя, никогда не перестану мучить тебя и никогда не прекращу просить у тебя того, чего ты не в состоянии мне подарить.

— А я люблю тебя, — отвечает она. — И ты будешь наказан тем, что я буду любить тебя вечно.

Он наклоняется к ней:

— Ты никогда не сможешь отдохнуть. И никогда не найдешь покоя.

— Ты тоже.

— Разница в том, госпожа, — говорит он с гадкой улыбкой, — что я не отдыхаю с начала времен.

Она отступает на шаг назад. Потом еще и еще, потом отворачивается и бежит прочь от него, все быстрей и быстрей, пока наконец не взлетает и не уносится в небеса.

— Убегай сколько хочешь, госпожа! — кричит он ей вслед. — Я всегда смогу догнать тебя!

Но затем он хмурится.

Она не убегает от него. Ее путь пролегает наверх, к небесам, выше мира и за границу времен.

Но теперь она летит обратно.

Прямо на него.

Все быстрей и быстрей.

Она несется на него, как комета, как ракета, как пуля, которой выстрелили задолго до начала всех вещей. Он становится выше и готовится к бою. Она приближается, все быстрей и быстрей, раскаленная собственной скоростью добела.

Да, она и есть пуля, выпущенная из самой себя, наблюдающая, как сама же и подлетает к нему, к его до сих пор открытому сердцу. Застывая в полете, она смотрит со стороны, как она-пуля несется вперед, рассекая воздух, все быстрей и быстрей.

И наконец впивается ему в сердце.

Она сбивает его с ног, и от его падения рождаются планеты, гибнут звезды, и разрываются небеса.

Он повержен.

Но он не умирает.

На самом деле он смеется.

— Что ты наделала, госпожа? Ты хотела убить меня?

Он садится и чувствует, как бьется его сердце. Сердце, в котором застряла пуля.

— Я застрелила тебя, — говорит она.

— Эта пуля безвредна для меня, госпожа.

— У этой пули есть имя. Имя, которое убьет тебя, когда придет время. Эта пуля называется Дозволение.

Он хмурится, его гнев нарастает.

— Госпожа говорит загадками.

— Пока эта пуля будет у тебя в сердце, — отвечает она, — там будет и часть меня. А пока там будет часть меня… — Она подлетает к самому его лицу, чтобы между ними не осталось недопонимания. — Тебе дозволяется обижать меня.

Воцаряется тишина, ибо у мира внизу от ужаса перехватывает дыхание.

— Что ты сказала, госпожа? — спрашивает вулкан угрюмо.

— Попробуй.

— Попробовать что?

— Попробуй обидеть меня.

Он смущен и сбит с толку. Но она продолжает дразнить его, летая туда-сюда прямо у него перед носом.

— Госпожа! — взрывается он и набрасывает на нее одеяло из лавы.

Она кричит от боли. Поворачивается к нему и показывает свои руки в волдырях и безобразных ожогах.

— Госпожа! — кричит он, приходя в ужас.

Но она отлетает туда, где ему ее не достать.

— Где же теперь твоя ненависть, муж мой? — спрашивает она. — Где твои муки, твои наказания? Ты можешь обидеть меня… — Она вызывающе поднимает голову: — Что же ты будешь делать?

Она поворачивается к нему спиной и улетает, не торопясь и не испытывая страха, просто улетает. Прочь от него.