Наталья - Минчин Александр (чтение книг .TXT, .FB2) 📗

Она поворачивается и идет к двери.

— Я только накину твою дубленку, если ты не возражаешь, — тихо говорит она. — Чтобы в психиатрическую больницу не забрали.

Непонятно, откуда берутся силы, я настигаю ее в два прыжка у самой двери, которую открывает ее рука, и сжимаю в объятьях.

— Наталья! Наталья!..

Она не может даже выдохнуть, так сжата.

— Са… нечка… за… душишь… меня.

Я целую ее лицо как безумный, потом отпускаю и возвращаюсь на место.

— Иди, — говорю я.

Она поворачивается и берется за замок. Мне хочется ее проверить до конца. А в чем тут проверка, проверятель? Наверно, я еще не вырос. Я успел нажать собачку, когда целовал ее, про которую она не знает.

— Санечка, дверь не открывается, — она так серьезно и озабоченно глядит на меня. Проверятелю расхотелось проверять дальше. Все-таки я не вырос.

— Оставь его мне.

Она вешает платье и садится рядом со мной.

— Я бы правда отдала.

— Я знаю. Все нормально, Наталья.

— Я уже все поняла и теперь никогда не буду больше не приезжать. Буду все бросать, оставлять, плевать на окружающее, прилетать и только сидеть с тобой. Не дай Бог тебя еще таким увидеть.

Молчание, знак согласия.

— Саня, что это такое? — она показывает глазами.

— Флакон, — отвечаю я.

Она перешагивает через это.

— А в нем?

— Эфедрин.

— Для носа?

— Да, но я принимаю для рта.

— У тебя плохо с ним?

— Очень, давно не целовали.

— Кто?

— Посторонняя женщина.

Она целует меня в губы.

— Вот я уже и посторонняя.

— По-моему, ты всегда была, — режу я.

Она отчужденно смотрит на меня:

— Саня, что сделать, чтобы ты успокоился? Я уже проклинаю себя за эти два дня: больше не пойду никуда, ни экзамены сдавать, ни диплом получать, ни…

— Ни?

— Домой…

— Правда?! — я впиваюсь в нее ожидающе.

Она ласково смотрит на меня.

— Саня, это приятно? — она дотягивается до флакона.

Я молчу.

— Ну, хочешь, я выпью вместе с тобой?..

— Да. Но это очень горько. Подожди, — я встаю с пола. Беру плитку шоколада в комоде, отламываю кусок: — На…

— Спасибо. Откуда у тебя такой шоколад? Мой любимый.

— Есть еще и шампанское, но ты сегодня не заслужила.

— Саня! Я заслужу, честное слово, я буду хорошей.

Я смотрю на нее и сражаюсь с улыбкой. Она очаровательна в этой комбинации на полу, сидящая на меху тулупа и смотрящая на меня вверх.

— Давай.

— Все до дна?

— Там мало. И сразу, не дыша, закуси шоколадом.

— Совсем как алкоголичка?

— Да, самая страшная.

Она глотает залпом и сразу хватает кусок шоколада. Горько, но она не морщится, улыбается. Я наклоняюсь ниже и целую ее замершую щеку.

— У тебя это бесподобно получается..

Она смеется, потом перестает и замирает:

— Санечка, поцелуй меня, я так соскучилась. Так хотела тебя, твои губы…

Мы целуемся. Я поднимаю ее с пола и, неровно ступая, отношу на кровать.

Она сказочна в любви. Сегодня она неистова. Как волны. То поднимая меня, вознося, то опуская.

— Какая ты прекрасная сегодня, Наталья…

— Это только потому, что я твоя, Санечка…

Поцелуи, стоны, крики, катится бессильный пот.

В темноте я не вижу, как она одевается.

Снег падает на улице — из темного неба — и сразу тает. Наверно, это последний снег.

Я опускаю взгляд на ее идущие колени, мягко толкающие изнутри дубленку. И только тут вижу и осознаю — что это вроде комбинация видна в распахивающиеся полы.

— Наталья! Где твое платье?!

— Ты же просил, чтоб я его оставила…

— Как же ты вернешься домой?!

— Как обычно.

— …Но ты простудишься!

Она улыбается нежной улыбкой.

— Видишь, какой ты, Саня, то, что я могу простудиться, — это не первое, что волнует тебя. А какие-то пустяки…

Я тут же ловлю такси, запихивая ее быстро, и сажусь радом. Говорю куда.

Я истискиваю ее всю, зацеловывая лицо.

— Санечка, ты меня съешь, — шепчет она.

— Ты возражаешь?

— Только чтобы косточки одни остались…

Косточки, думаю я, косточки.

Назад я возвращаюсь в том же такси. Постель полна ее запаха, и я засыпаю, уткнувшись в него.

В девять утра я торчу в телефонной будке автомата.

— Санечка? Доброе утро.

— Доброе утро, Наталья.

Воцаряется молчание. Я обычно жду, невольно замирая, когда она скажет, во сколько мы увидимся. Когда она приедет. Она тоже это знает и начинает неуверенно:

— Санечка, мне надо сегодня обязательно поехать в институт. Я боюсь, что пробуду там до вечера. Даже бутерброды беру с собой, — как бы в подтверждение слов говорит она.

Как будто мне от этого легче.

Голос мой сразу грустнеет:

— Когда мы увидимся…

— Ну, Саня! Я постараюсь вечером заехать, хоть на полчаса, может, мне удастся скорей освободиться.

— Прекрасно, полчаса.

— Пожалуйста, не обижайся, это не от меня зависит. Не могу же я все на свете побросать…

— Да. Не из-за кого. До вечера, Наталья.

Я вешаю трубку, обидевшись, показывая ей, что обиделся: уверенный, что вечером она приедет.

Я прождал весь вечер, но она не приехала. Я лег в постель около часу, окончательно убедившись, что она не приедет, а заснул гораздо позже, думая и размышляя.

В девять утра я опять торчу в телефонной будке автомата.

— Доброе утро.

— Ты не обиделся?

— Нет, все в порядке.

— Я освободилась вчера около одиннадцати вечера. Ну, куда я могла ехать так поздно. Я боялась, что ты уже спал или собираешься ложиться.

— Да, я лег в десять вечера.

— Самое обидное, что я полдня проторчала зря, не дождавшись, кого нужно. Сегодня мне надо ехать опять туда. Саня…

— Заедешь опять вечером, — съязвил я.

— Лучше я не буду обещать тебе. Но постараюсь обязательно.

— Хорошо, Наталья, до вечера.

Откуда у меня эта книга? Я раскрываю вытертую почти обложку. На белом титульном листе заглавие: Сомерсет Моэм «Бремя страстей человеческих». Может, хозяйкина? Я сажусь к столу и от нечего делать, впереди целый день, читаю начало. Оказывается, романа. Вступление занудное, и я бросаю читать Сомерсета Моэма. Слоняюсь из угла в угол. Благо, что недалеко… Вспоминаю, что надо поесть. Иду в подвальчик, где мы с ней часто бывали, и что-то ем. Не замечая что и только думая о ней. Какие же пустые и тоскливые дни становятся без нее. Какими же тоскливыми они станут, когда ее не будет совсем?

Возвращаюсь домой, немного погуляв.

Времени тикает только половина первого. Сколько ждать еще! Я ей завидую, она занята. Раскрываю опять книгу, пытаюсь вчитаться, какая-то занудная мура. Этот хромой мальчик, не знает в жизни, куда сунуться, и все у него как-то странно складывается. Сам, что ли, Моэм был такой? (Тогда бы уж не писал.) Писатели любят о себе писать. Прямо такие они герои, такие герои, только о них и читай. В конце концов книжка мне до тошноты надоела, и, раздевшись, я лег под одеяло. И стал засыпать.

Проснулся я от чьих-то громких шагов в коридоре. Потом сразу понял, что она так идти не могла. Кто-то ходил на кухню, потом обратно. Наверно, кончилась работа, догадался я. Сколько же времени? Я застыл и стал прислушиваться. Через какое-то время радио протикало полвосьмого. Вот она и приедет скоро. Позже некуда, не заедет же она, на самом деле, на полчаса. А ей еще домой надо возвращаться.

Я радостно вскочил, быстро оделся и, умывшись ледяной водой, сел ждать ее.

Раздались шаги. Я вскочил и с полной уверенностью открыл дверь. Мимо шла женщина, которая сначала замерла, так как дверь резко открылась, потом с интересом посмотрела на меня и прошла дальше.

Я с разочарованием закрыл дверь. Все, больше не буду открывать, пока она не придет и не постучит. Что я, мальчик, что ли, на побегушках.

Прошло еще полчаса, потом еще. Я слышал тикающие сигналы радио, чьи-то идущие шаги, все время казалось, что она, но шаги проходили мимо, не останавливались и не стучали у двери, за которой сидел я. Пробило десять вечера, я не хотел больше ждать, я уверял себя, что она не приедет сегодня вечером, и все-таки ждал. Я ненавидел это, и себя за это, — вздрагивать при каждом шорохе и наполняться надеждой при мысли, что это, наконец, она, забывая все обидные и злые слова, которые закипали во мне от ожидания.