Прыжок - Лапперт Симона (читаемые книги читать TXT, FB2) 📗

— Подальше отсюда, — ответила Марен.

Она перетащила чемодан через порог и захлопнула дверь прямо перед носом Ханнеса. Тот снова открыл ее.

— Скажи уже, что все это значит? — воскликнул он, его слова эхом отдались на лестничной площадке.

Марен вызвала лифт.

— Ладно, я попробую выразить это понятными тебе словами: я делаю лимонад из моих лимонов.

Ханнес в замешательстве уставился на нее, нахмурил брови. Приехал лифт, Марен зашла в кабину и нажала кнопку закрытия дверей.

— Это значит, что я лимон? — недоумевающе вопрошал Ханнес. — Ты это хотела сказать? — Она слышала его крики через закрытые двери лифта: — Ты хочешь сказать, что я лимон?

Выйдя на площадь, Марен натянула тренч на голову, чтобы укрыться от дождя. Она поспешила к магазинчику на углу, хотела купить вчерашний набор: бананы, воду, презервативы. На бумажке, приклеенной изнутри на стеклянную дверь, было написано: «Закрыто». Марен заглянула внутрь — было темно, почти ничего не разглядеть.

— Я уже пробовал стучать. Все напрасно.

Марен обернулась. За спиной стоял Эгон — тот безумный шляпник, которому она иногда одалживала платье для витрины, пока город не продал его магазин на аукционе.

— К сожалению, они давно уже работают кое-как, — добавил он.

Марен кивнула. Ей бросилось в глаза, как элегантно одет Эгон. На нем были жилет и гетры, даже серая фетровая шляпа. Она и не помнила, когда последний раз видела его в шляпе.

— Куда едете? — Он взглядом указал на чемодан.

— Не знаю, — ответила Марен и подозвала рукой такси.

Эгон склонил голову набок.

— Вы вернетесь? — поинтересовался он.

Марен пожала плечами:

— Не знаю.

— Понятно. — Эгон приподнял шляпу, когда подъехало такси. — Езжайте туда, где вам будет хорошо, — сказал он напоследок и пошел своей дорогой.

Марен погрузила чемодан в багажник, села в машину и захлопнула дверцу. Эгон остановился у кафе Розвиты, снял шляпу и вертел ее в руках. Марен подумала о том, что совсем не знает, где ей будет хорошо и чего она хочет, с годами она разучилась желать. Но больше она не хочет двигаться по жизни вместе с кем-то. Ни на пассажирском сиденье, ни на заднем сиденье чужой жизни. Теперь она сама хочет быть за рулем.

— Куда едем? — спросил таксист, постукивая пальцами по баранке.

Марен еще раз взглянула на Эгона. Тот резко выдохнул, будто ему предстояла трудная задача, снова надел шляпу и вошел через вращающуюся дверь в кафе.

— Отвезите меня в ближайший прокат автомобилей, — сказала Марен таксисту и опустила стекло. Белые полосы дорожной разметки ярко светились на солнце.

Финн

Ключ успел нагреться в его руке, пока он стоял перед синей деревянной дверью. Полицейский по телефону сказал, что нужно собрать передачку для Ману: одежду, зубную щетку, книги и еще пару вещей, что могут ей пригодиться. Финн посмотрел на стопку газет и писем, которую всучил ему вместе с ключом мужчина в мастерской на нижнем этаже со словами, что фройляйн Кюне пора бы завести свой почтовый ящик и что он больше не готов хранить у себя ее почту. На первой полосе «Вестника Тальбаха» была Ману — ее силуэт, балансирующий на крыше с едва различимым куском черепицы в руке. «Спрыгнула с крыши спустя двадцать часов», — сообщал заголовок над снимком. Фотография Ману была и в бесплатной газете ниже. «Изолируют ли метательницу кирпичей?» — гласил заголовок. Тут лицо Ману было крупным планом — черты исказились в гневе, на щеках кирпичная пыль. «Боевой раскрас», — подумал Финн. Он провел пальцем по пиксельным волосам Ману. Неужели они заперли ее в одной из тех убогих камер с холодным светом, которые показывают в фильмах? Финн свернул газеты в трубочку и вставил ключ в замочную скважину. Он еще ни разу здесь не был. В «реанимации», как Ману сама называла свое жилище. Обшитая деревянными панелями комната оказалась маленькой и душной, скошенный потолок позволял стоять в полный рост только у двери. Через два крохотных квадратных оконца над кроватью виднелось небо. Финн открыл одно из них. Вокруг кровати стояли глиняные горшки с растениями: маленькими пальмами, кактусами и саженцами, по стенам карабкался пышный плющ, к двери кнопками пришпилены бумажные мешочки. Финн ощупал их. Внутри были семена. Все мешочки подписаны карандашом. «Oxalis tetraphylla», — прочитал он на самом правом в верхнем ряду, «oenothera biennis», — на мешочке слева. На небольшом комоде у двери стояли электрическая плита и чайник, а также тарелка и вилка с погнутым средним зубчиком. Часто ли Ману здесь ела? У изголовья кровати вместо тумбочки стояла красная металлическая лейка. Водопровода здесь не было, поэтому, чтобы наполнить ее, Ману, вероятно, приходилось спускаться в подвал. У единственной вертикальной стены возле комода лежала стопка справочников, больших черных книг с красными корешками, тринадцать томов. Финн наклонился, чтобы разобрать надпись на корешке: «Гржимек. Энциклопедия животного мира. Том VII: Птицы» («Тинамуобразные, бескилевые, поганкообразные, гагарообразные, пингвинообразные, трубконосые, — Финн беззвучно произносил все названия, — пеликанообразные, кулики, фламингообразные, гусеобразные, ястребообразные, курообразные»). Выше лежал одиннадцатый том: «Млекопитающие (шимпанзе, человек и его происхождение, кагуаны, рукокрылые, ксенартры, панголины, грызуны, китообразные)». Финн понятия не имел, кто такие кагуаны или поганкообразные, но эти слова ему понравились. Ему даже захотелось вытащить том с фламингообразными, но он сразу оставил эту мысль. Что принести Ману? Он не нашел в комнате ни одежды, ни фотографий, ни гигиенических принадлежностей. Возможно, Сайлас был прав. Кажется, Финн совсем не знал ее. Вполне вероятно, что он ей был безразличен. Ее фамилию сказала ему сотрудница полиции, и она никогда не приводила его в свою комнату. Зато он знал, что она всегда говорил «халумни» вместо «халлуми», что у нее за ушами пахло кошкой, а под утро она спала на животе и что она обязательно мочила зубную щетку перед тем, как чистить зубы. Разве этого недостаточно, чтобы сказать, что он ее знает?

Дождь барабанил по стеклам маленьких окошек, пахло сухой землей и хлорофиллом. Финн сел на кровать. Он поднес к носу синюю подушку, она не пахла Ману. Лишь немного стиральным порошком. Форма комнаты, шум дождя и тусклая зелень растений напомнили ему палатку, которую он в детстве ставил во дворе родительского дома. Когда Лео еще был жив. Он вернул подушку на место и подошел к комоду. Нижний ящик был пуст. Во втором снизу лежала пустая пластиковая бутылка и желтый шерстяной свитер. В третьем — неоткрытая плитка молочного шоколада. Финн взял и свитер, и шоколадку. Самый верхний ящик на первый взгляд казался пустым. Но потом Финн заметил в глубине две деревянные палочки. Он достал их. Это были палочки от мороженого. Финн рассмотрел их внимательнее. Одна была целой и выглядела неиспользованной, другая — изжевана сверху и треснута посередине. Финн опустился на пол. Это были палочки от фруктового льда, которым его угостила Ману. В тот самый день, когда они познакомились.

— Так вот ты какой, — сказала она тогда и забрала у него палочку. — Ты у нас любишь грызть палочки от мороженого. Буду знать.

Она подошла к обочине дороге, где стояла урна.

— Я слышала, что сегодня в старой пивоварне будут гонки улиток, — сказала она через плечо. — Надо пойти, там можно выиграть много денег. Последний раз хватило на два джин-тоника.

Вернувшись, она поднесла к его носу маленькую улитку:

— Как думаешь, отправить ее на гонки?

— Не знаю, — ответил Финн. — Она какая-то сморщенная, наверное, старая. Давай поищем более подтянутую.

Ману рассмеялась и положила улитку на траву у выезда с заправки. Другую они так и не нашли. В пивоварне они сделал ставку на одну из арендованных для гонок улиток. И ничего не выиграли, потому что та ползала кругами. Но палочки от мороженого Ману не выбросила. Видимо, чем-то он ей тогда приглянулся. Чем-то не связанным с фамилией, прошлым или обстановкой в комнате. Финн сложил в рюкзак шоколадку, свитер, обе палочки и мешочек с семенами из правого верхнего угла с надписью «oxalis tetraphylla». Газеты он тоже взял. На случай, если она захочет их почитать.