Москва, я не люблю тебя - Минаев Сергей Сергеевич (библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
Тесное общение и работу на людей, о которых я не мог говорить иначе, чем небрежно-презрительным тоном, я компенсировал еще более саркастичным и насмешливым тоном по отношению к себе. Еще бы! Когда получаешь деньги от воров, убийц и просто ничтожеств, ничего, кроме умения посмеяться над самим собой, с годами не остается. Посмеяться как можно громче, пока это не сделали другие. Самого себя легче считать манерным психопатом, чем конченым подонком.
Я не самый честный, я самый заебавшийся.
Все последние годы я вел себя, как шлюха, которая переспала за небольшие деньги с большим числом клиентов одновременно, а теперь укоризненно качает головой по поводу «стрелки» на чулках.
Хотя я снова сам себе вру. Наши проститутки не носят чулки. Они носят колготки. И чаю нальют, когда клиент захочет «попиздить за жизнь».
И сколько у меня было таких клиентов!
Поэтому я не требую справедливости, я прошу лишь вид на жительство.
Еще какое-то время мое тщеславие будут тешить новости из родного когда-то города, рассказывающие об очередном убийстве или взятии под стражу моего коллеги по ремеслу.
«В самом деле, — скажу я себе тогда, — ты был лучшим, Вова». Скажу и однажды вовсе перестану читать такие газеты и такие новости.
Я искренне верю, что так оно все и будет.
Я допеваю за Боуи, сажусь в машину и двигаю в сторону Шереметьева-2. Через пятьсот метров открываю окно и вышвыриваю гребаного зайца. Еще через километр в окно летит диск Space Oddity. Я уезжаю. And I hope my spaceship knows which way to go…
ПЕПЕЛ В ПЕСОЧНИЦЕ
Денис. Двор в районе Лужнецкого моста. Одиннадцать часов вечера
В магазине упросил тетку продать мне бутылку водки, мол, поминки друга. Тетка долго втолковывала мне про распоряжение мэра не торговать спиртным после десяти, но встречный довод про «выгнали сегодня мэра-то, может, за это распоряжение и выгнали, народ ведь недоволен», пожав плечами, приняла.
Я брел по набережной, пока не уперся в Лужнецкий мост. Ловить тачку на подъезде к Третьему кольцу было фиговым решением, да и ехать некуда. Я свернул в первый попавшийся двор, где обнаружил детскую площадку, в колодце, образованном четырьмя домами. Поскольку все собаки к этому часу были выгуляны, а дети уложены, я решил устроиться здесь.
Двор был мил той ушедшей уже московской прелестью, которая наблюдалась повсеместно в дни моей юности. Я опять вспомнил «Пропаганду» и ту песочницу, где мы курили дурь с моей тогда еще будущей, а теперь, вероятно, бывшей женой. В общем, атмосфера располагала к тому, чтобы спрятаться и нажраться уже окончательно.
Каждый однажды говорит себе: «Хочется бросить все и уйти». Многие говорят это просто для снятия стресса, некоторые действительно бросают и уходят. Самая идиотская ситуация — когда и бросать нечего, и идти, в общем, некуда. Светка, конечно, права. Позади семь лет в браке. И если первые годы можно списать на притирки, ветер молодости и прочее, то остальные я просто воровал у нее время. Мы могли бы развестись, она бы вышла замуж, родила детей, была бы счастлива.
Возможно, этот развод подхлестнул бы меня, и я наконец вылез бы из кокона друзей, временных работ, непрочитанных книг и неснятого кино. Меня не убили в середине девяностых, не погрузили в потребительское болото в нулевых. Я не стал членом партии «Справедливая Россия» и не ходил на митинги «несогласных». Не воровал бюджетных денег и не боролся с теми, кто их ворует. Меня не испортила бизнес-карьера, не убило постмодернистское пьянство. Меня не было нигде. Целых пятнадцать лет, прожитых во имя ничего.
Все это время я оправдывал свое существование заключением о том, что нынешнее российское общество позволяет зарабатывать деньги и добиваться успеха лишь исключительным ублюдкам. Приличные люди здесь хуй сосут. Хотя нет — сосать здесь тоже очередь из тех, кто в силу возраста — ублюдки, но не исключительные.
Я всегда старался держаться лузеров, «приличных» людей, которые стоят в стороне от всеобщего борделя. Окончательно маргинализироваться мне мешали гедонизм и мои авторские колонки, приводившие в восторг пару олигархов-лайт. Именно благодаря этому мне время от времени подкидывали заказы на участие в околокультурных проектах, приглашали на бесконечные премии, закрытые чтения и поездки в Европу на театральные фестивали. Признаться, я и курьером пошел работать, чтобы кичиться этим, формируя имидж оригинала.
Многие говорили мне, что работа «культурологической проституткой» и все эти фуршеты, творческие ужины и поездки за чужой счет — дело постыдное. Я никогда не стыдился этого, понимая, что люди, оплачивавшие эти светские рауты, свои деньги если и заработали потом и кровью, то уж явно не своими. А стыдили меня те, у кого культурологического багажа для работы проституткой хватало, но только для нетребовательных клиентов.
В любом случае, теперь эти разговоры не имеют смысла. В последние годы лучшей иллюстрацией моего желания жить, как Лимонов, но зарабатывать, как Прохоров, стал собственный туалет. Там лежит книга «Американская пастораль» Филипа Рота и каталог «Коммерсантъ — Подарки». Из первого я так и не смог дочитать больше половины, из второго — ничего приобрести. Они лежат там чуть больше года.
Впрочем, теперь и туалет не мой. И даже непонятно — выгнали меня, или я сам ушел. Атмосфера недосказанности — форточка для оправдания собственного ничтожества.
— А я чай пью с морошкою. А мне так ягода нравится, — раздается из подъехавшей машины. Тушу сигарету, сгибаюсь и гусиным шагом заползаю в детский деревянный домик. Хлопают дверцы, выплевывая на улицу гопоту, которая тотчас же принимается скандировать: «В России нет еще пока команды лучше „Спартака“!», «Красно-белый» и, наконец, «Россия для русских, Москва для москвичей!». Закончив с речевками, гопники делают громче музыку и принимаются нарочито хрипло подпевать.
Я сижу в домике, обняв руками колени, изредка отхлебываю из бутылки и молюсь, чтобы этим дебилам не пришло в голову переместиться на детскую площадку. Но в этот момент кто-то кричит из окна, что вызовет милицию, если они к ебене матери не уйдут, дверца опять хлопает и машина отъезжает, а я прижимаюсь к стенке домика и вижу в щель между досками, что уехали не все. Двое пассажиров решительным шагом направляются в мою сторону.
Они подходят, садятся на скамейку. Точнее, на спинку. Я этого видеть не могу, но точно знаю, что эти мудаки садятся на спинку скамейки.
— Я бы еще въебал, — говорит один.
— Мишань, ты в курсе, сколько времени? Все магазы закрыты, бухло только в кабаках.
— Ну, пошли в кабак?
— Гы-гы-гы. У тя чё, лаве есть, на кабак?
— Ну… нет, — после некоторой паузы отвечает первый гопник, — можно, типа, найти. Нагрузить кого-нибудь.
— Кого ты нагрузишь, ебана? — ржет второй.
— Ну ща, — первый смачно плюет, — найдем кого.
Я вжимаюсь в угол домика, отчаянно сжимая горлышко бутылки. По слухам, можно сделать «розочку», для самообороны. Но это только по слухам.
— Я вот чё думаю, — снова возникает голос первого, — а Олька эта охуенная все-таки телка, да?
— Базара нет. А тебе-то чё? Она же вроде с этим длинным тусует. Как его?
— Да нихуя. Мне Витек сказал, который из хозяйственников, что она одинокая.
— Ну, даже если и так. Тебе-то полюбасу не даст, гы-гыг.
— Да хорош! Я вот чё думаю сделать…
Далее следует описание детального плана охмурения незнакомой мне Ольки с анатомическими подробностями первого полового акта, который случится между партнерами после посещения «суши кафе там одного». И пока второй гопник цокает языком и стучит рукой по лавке, будто описанный акт любви происходит на его глазах, я думаю о всей уебищности нашей интеллигентской философии умиления народными массами. Опыт семнадцатого года, когда воспетый Тургеневым крестьянин из «Бежина луга» пожег и разворовал все вокруг, никого ничему не научил. Так и мы еще вчера, со всем нашим интеллектуальным багажом и хорошими семьями в бэкграунде, под водку слушали «Пластмассовый мир победил» и рассуждали о том, как простые люди из далеких городов России, в которых мы никогда не были, левым фронтом снесут к ебеням всех этих портфельных инвесторов, депутатов, чиновников, ментов и гэбню вместе с их расфуфыренными шлюхами, а мы будем выезжать на пепелища Жуковки с «зеркалками» или «лейками», чтобы делать красивые полупостановочные фото для фейсбука.
