Будет больно. Мой эротический дневник - НеРобкая Оксана (бесплатные полные книги TXT) 📗

Испытываю такую горячую нежность, что почти захлебываюсь ею. Мне хочется сделать все, что он захочет, лишь бы ему было приятно. Шепчу ему на ухо: «Я люблю тебя!»

Целую его родные, упругие губы. Глажу его под водой. Хочется прирасти к нему.

Шепчу ему на ухо: «Я люблю тебя!»

ПРОСТО МЫ С НИМ РАЗНЫЕ ПРИБОРЫ

25 лет, октябрь

Договорилась с Кариной. Она будет звать меня для совместного доминирования, если клиент мазохист. В последнее время у меня просто срывает крышу… Мне необходимо выплеснуть отрицательную энергию. С Вовой мы обсуждали эту тему. Он не против, если я найду себе какого-нибудь мальчика для битья. Но я ответила, что так будет нечестно. Не хочу привязываться к другому.

Я решила. Хочу, чтоб Вова был счастлив. Поэтому не буду причинять ему дискомфорта. Но долго я так не протяну. У меня остается один выход. Пусть это будет чужой человек, которого увижу только один раз. Отсадирую его так, как мне надо. И он навсегда уйдет. Для него я лишь очередная практикующая. А для меня он только прохожий. Никто никому не должен. Это не «тема». Здесь нет чувств и восторга. Всего-навсего метод искусственного поддержания работоспособности моей системы.

Карина сказала, что нужно сделать фото:

– Моя девочка, с которой я иногда вместе работаю, не фотогенична… Ну ты в курсе, видела ее. Так-то она не толстая. Но камера ее просто уродует. А фотки, где две Госпожи, очень нужны. Выручишь?

Ее объявление уже давно висит в Интернете. Мы сделали фото, где не видно лица. Я понимала, что Вова узнает меня по фигуре. Но сказать ему не хватило смелости. Наверное, боялась его реакции. Думала, что он не поймет.

Он, действительно, не понял. Вчера утром позвонил и сказал, что видел. У меня остановилось сердце. За секунду глаза перестали видеть от слез.

– Вова… Я могу тебе все объяснить. (Какая пошлая фраза)

– Да? Ну объясни.

– Вова, мне неудобно говорить. И очень трудно. Давай я напишу тебе сейчас письмо?

Пишу ему все, как есть.

«Ты заметил, как давно я даже не пытаюсь причинять тебе боль? Потому что я хочу, чтоб тебе было хорошо со мной. Я готова ради тебя на многое. Но я умираю без „темы“… – Пишу и плачу. Мой коллега смотрит на меня с удивлением. Но мне все равно. – Когда я тебя обнимала в воскресенье, мне хотелось просто выть и рыдать. Так мне хотелось тебя, именно тебя, родного и любимого, а не какого-то чужого, незнакомого урода… До чего же этот выход похож на пытку… Для меня. Но я не вижу другого. Я понимала, что ты скоро заметишь объявления и узнаешь меня. Наверное, подсознательно хотела, чтоб это произошло поскорее. Чтобы все тебе рассказать… А может быть, и нет… Потому что это ужасно больно рассказывать… Потому что вряд ли ты сможешь понять меня… Извини, больше не знаю, что сказать».

Долго, очень долго нет ответа. Наконец я читаю его строки:

«А тебе не кажется, что если бы ты сказала мне все это до того, как я сам обнаружил, то воспринималось бы совсем иначе? Зачем врать тому, кого любишь?! Я всё понимаю, но осадок всё равно остался…»

«Вова, я боялась твоей реакции. Боялась. Но мне очень хочется сказать тебе: „Если кто-то любит тебя не так, как ты этого хочешь, то это вовсе не значит, что он не любит тебя всей душой“. Я приму любое твое решение».

…Больше он не отвечает. Целый день мне не хватает воздуха.

– Я иду в ближайший киоск. Кому-то надо чего купить? – спрашивает коллега.

– Сан Саныч, купите мне водки!

– Хорошо! – видимо, подумал, что шучу. Через десять минут возвращается с бутылкой.

– Что заказывала.

– Что? – удивленно таращусь на него.

– Водка.

– Понятно. Сан Саныч, позовите Сергея и Женьку и захлопните дверь в кабинет, а?

Молча достаю четыре стаканчика.

– Выпьем?

– Выпьем! – никто не задает никаких вопросов, удивительно. Сан Саныч разливает. Выпиваю залпом. До этого я ни разу не пробовала водку.

Отпрашиваюсь с работы в пять. Еду в метро, стараясь не заплакать.

Время восемь вечера. В комнате полумрак. Лежу на диване под одеялом и рыдаю в подушку. Болит сердце. Надо успокоиться. Умываюсь и ложусь спать. Мне снится, что я официантка в кафе. И вдруг заходит Вова с женой и ребенком. Они усаживаются за столиком, и я их обслуживаю. Приношу заказы. Вытираю стол. Потом он подходит ко мне. Говорит, что его ребенок куда-то отбежал и пропал. Иду искать. Он идет за мной. Какие-то заброшенные дома и сараи… Я нахожу мальчика. Беру его на руки. Плачет. Его отец хочет что-то сказать ему. Но сын говорит на каком-то другом языке. Я не знаю этого языка. Но внезапно начинаю на нем говорить. Малыш успокаивается. Вова смотрит на меня с восхищением. Отдаю ему сына и ухожу. Звонит будильник. Просыпаюсь. Иду на работу.

Интересно, если ему так противна «тема»… Зачем он мониторил специализированные сайты? Очень странно.

Странно, что он не прощает. Тем более когда нечего прощать… Странно, что он забыл, как я простила его. Когда он уехал отдыхать один.

Он написал мне сейчас, что еще не принял решения. Что нам лучше не видеться некоторое время.

Как же он смешон. Какое решение? Кем он себя возомнил? Он считает себя выше?

Клоун. Я что, изменила ему? Он что, муж мне? Он дает мне все, что я хочу? Или хотя бы часть? Какое право он имеет запрещать мне дышать? «Оксана, я не дам тебе кислорода, но от других ты этот кислород ни-ни, не бери. Вот он я какой. Царь. Жди, холоп, маво решения».

Как же трудно дышать. Желаю ему счастья. Знаю, что он будет страдать гораздо дольше, чем я. Но это не утешает. Я люблю его. Хочу быть рядом. Все сделала правильно. Мне не за что извиняться. Но я снова пишу ему: «Прости».

Он молчит.

Если он не вернется, я уволюсь с работы и заделаюсь коммерческой Госпожой уже по-настоящему. Тогда его подозрения будут небеспочвенными. Обнаружила, что потеряла мое колечко. Начинаю верить в мистику. Вернее, продолжаю.

Сегодня мне снится, как я держу на руках младенца. Окружающие меня люди говорят: «Это бог, поцелуй его, и он будет тебя оберегать». Целую его в лобик. Но все еще не верю, что он бог. А малыш смотрит на меня и говорит: «Покорми меня грудью». Очень странно, когда новорожденный говорит. Интересно, как же я его покормлю, если у меня нет молока. Ведь не я рожала, не мой это ребенок. Однако я прикладываю его ротик к соску, и он начинает удовлетворенно чавкать. И мне кажется, что все счастье – в моих руках. И любое невозможное чудо – в моей груди. И все будет хорошо.

Подруги твердят, что я не должна ему звонить. Он эгоист, он меня не достоин. Он не заслуживает моей грусти. Они правы. Они очень умные, да, да. Настоящие женщины. А я слабохарактерная, мне нужно у них учиться. Я твердо решила не звонить ему.

– Алле, Вова?

– Привет.

– Привет. Ты как? Как твое здоровье?

– Да вот, приболел.

– Лечишься?

– Что тут лечиться, это душевная болезнь.

– Может быть, у тебя есть вопросы, на которые я лучше отвечу, чем ты?

– У меня много вопросов…

– Начни с чего-нибудь.

– Оксана… Ты выбрала самый худший выход. Ты всегда говорила, как садо-экшен священен для тебя. И вот теперь оказывается, ты можешь это делать с совершенно чужим человеком! Вся твоя концепция, которую ты так упорно строила, рушится в один миг!

– Моя концепция как стояла, так и стоит…

– Ты спускаешь пар, то есть попросту снимаешь возбуждение!

– Нет. Это совершенно разные вещи. Я снимаю агрессию. Возбуждение здесь ни при чем. Мое возбуждение существует только по отношению к тебе. И только ты можешь его удовлетворить… Я не знаю, не знаю, как понятнее тебе объяснить. Что ты думаешь – он стоит передо мной на коленях и я покусываю его за ушко? Думаешь, я глажу его и ежимаю его соски? Думаешь, я связываю его руки за спиной и прислушиваюсь к его дыханию? Или пытаясь понять, когда мне стоит остановиться? Нет. Я просто бью его и все. И после этого во мне нет больше агрессии. И я снова могу какое-то время быть с тобой тихой и нежной. Какой ты хочешь, чтобы я была. Ты говорил, что все можешь понять. А сейчас ты не можешь понять даже такой малости: я люблю тебя. Любишь ли ты?