Земля воды - Свифт Грэм (е книги TXT) 📗
Итак, огонь разошелся вовсю. Внеся свой вклад в систему праздничных костров и прочих запланированных на вечер пиротехнических забав. Толпа, в глазах у которой отплясывали как отблески пламени, так и пьяные пивные чертенята, и в самом деле пялилась на пожар так, словно перед ней была вовсе не городская пивоварня, которая вот-вот выгорит дотла, а некое затейливое огненное действо, загодя приготовленное на потеху и для услады зрения местной публики. А может, так оно и было. Неуместные выходки пожарной бригады нашли в толпе одобрение и понимание. Тревоги, паники, ощущения опасности не запомнил почти никто. В тех случаях, когда пожару удавались особо эффектные трюки (лопнули одновременно все до единого окна в верхнем ряду, подобием бортового корабельного залпа), их встречали дружными аплодисментами; а когда ровно в полночь (ибо сей час навечно застыл на циферблате башенных часов) труба пивоваренного дрогнула, пошатнулась и, вместе с фризами в итальянском стиле и парализованными отныне стальными стрелками часов, рухнула единомоментно, вертикально, в полыхающую прорву пивоварни, ее провожала дружная и долго не смолкавшая овация – и это несмотря на тот факт, что, выбери труба иной угол падения, она бы раздавила не один десяток зрителей.
Неземного сияния отблеск зажегся в ту ночь на коньках сбившихся до кучи крыш города Гилдси. По маслянисто-черной Узе поразбежались, поперепутались огненные бусы. На пустынной, разувешанной гирляндами рыночной площади подрагивали камни мостовой, а в городском собрании, где стояли накрытые для так и не состоявшегося банкета столы, тени от высоких, как то и должно в муниципальном здании, оконных переплетов выплясывали на стенах. В безупречной монотонности фенлендских горизонтов пожар, подобием некоего странного атмосферического явления, был виден на мили и мили вокруг – какой подарок местной тяге к знамениям и знакам; а утром двадцать третьего июня на месте привычной трубы поднялся дымный столб и стоял так не день и не два.
Не стоит ли искать причину происшедшего – ибо не успело еще погаснуть зарево, а по городу уже вовсю гуляли домыслы и слухи – в том, что эль «Коронация», который так успешно разводил внутри у каждого, кто его пил, свой маленький пожар, в том, что этот эль обрел-таки способ овеществить, показать свою силу во внешнем мире и, в процессе внезапного самовозгорания, спалил свой собственный исток? Или же сей феноменальный напиток, имевший целью порадовать соотечественников в день национального празднества, всего лишь воочию показал безумный, поджигательский характер их джингоистского пыла и объяснил на пальцах, что разрушение им куда милей, чем единение и радость? И не в этом ли смысл загадочной и горькой реплики, произнесенной Эрнестом в 1914 году, когда он навсегда покинул Гилдси: «Один большой пожар пришелся вам по сердцу, что ж, следующий не за горами»? Не был ли пожар на пивоваренном делом рук – а многие были твердо в том убеждены – пьяных гуляк, которые, когда им не хватило, вломились в поисках выпивки на завод и, по нечаянности или в силу других каких причин, подпалив какую-нибудь мелочь, открыли в себе новую и куда более сильную жажду? Или же, как гласит противоположная версия, красного петуха на пивоваренный подпустило городское начальство в качестве крайней, отчаянной меры, желая разом предотвратить полномасштабный, на весь город ночной погром и уничтожить одним махом все запасы взрывоопасного пойла? Потому что и в самом деле, после того как исчез с лица земли пивоваренный, никто не видел больше в природе (и не пил) эля «Коронация» (за одним исключением). А тайна его приготовления – так и осталась тайной.
Пивоваренный выгорел – не увидеть ли в том совершенного и окончательного доказательства слухам о проклятии, тяготеющем над семейством Аткинсон? Однако, если так, как можно совместить сие с другой теорией, которая сперва не пользовалась особой популярностью и подняла голову только лишь в последующие годы, когда Эрнест, даже и не пытаясь отстроиться заново, продал оставшиеся активы и удалился – как будто и впрямь рыльце у него было в пушку – в Кесслинг-холл? Будто Эрнест, напоив для верности весь город, сам поджег свой завод. Потому, что хотел прибрать к рукам немалые страховые суммы.
И потому, что (позвольте вашему учителю истории эту причудливую, но никак не лишенную оснований догадку) он был искренне рад сыграть роль – никак не жертвы проклятия, нет, но его орудия. Потому, что он не видел будущего ни для семейного дела Аткинсонов, ни для их процветавшей в годы оны империи, не говоря уже о согражданах, которые, казалось, лезли вон из шкуры, чтобы поскорее накликать на себя беду. Потому, что лучшего выхода, чем разрушить пивоваренный до основания и забыть про него, он и придумать бы не смог. И стереть, как мокрой тряпкой с доски.
Таков, может статься, был ход его мыслей в тот октябрьский день 1914 года, когда, на просторном заднем сиденье лимузина фирмы «Даймлер», бок о бок со своей единственной дочерью (красавицей осьмнадцати лет), его везли из Гилдси в Кесслинг, где не было когда-то ни Кесслинг-холла, ни солодовен, ни судовой развязки. Об этом он и размышлял, неотвязно и мрачно, проезжая через плоские окрестности Лима, столь схожие с плоскою равниной между Лисом и Изером, где стольким человеческим жизням суждено вскорости оборваться и где Хенри Крик получит свою рану в колено. Чего добились Аткинсоны, быть может, задавался он вопросом, принеся широкий мир на задворки, в тихий омут?
И – подумайте над этим, дети, – не занимались ли Аткинсоны-пивовары, по большому счету, тем же самым, чем занимался отец Фредди Парра, когда он пристрастился к выпивке? Пытались залить, загнать вглубь чувство пустоты. Поднять настроение. Добыть огонь, добыть брожение из водянистого ничто…
Вердикт официального следствия по делу вкупе с инспекторами страховой компании: несчастный случай.
Прибрать к рукам страховые суммы. Взять то, что причитается ему по справедливости с города, который освистал его предвыборную речь и не дал ему места в парламенте. Выставить их всех дураками (ибо протрезвели-то они довольно быстро). А что, если все это была некая чудовищная шутка, и что, если, попади он в ту роковую ночь к ним в руки, они бы взяли да и зашвырнули его в самое полымя?
Потому что – где, спрашивается, был Эрнест Аткинсон, пока горел его завод? Никто его не видел. Хотя все признавали, что он вроде должен был находиться где-то рядом, среди бестолкового стада сбитых с толку и возбужденных отцов города, многие из которых, так и не снявши надетых на банкет регалий, принимали на фоне пышущего жаром пивоваренного самые неожиданные позы, никто впоследствии не мог с уверенностью сказать, что видел его. Хотя он был в «Павильоне коронации» и появился, как из-под земли, еще раз (умерив кой-какие страхи), уже наутро, чтобы осмотреть раскаленные докрасна руины, никто не взялся бы подтвердить, что он делал в промежутке. Тут и вправду было над чем подумать.
Однако, покуда Эрнест ушел в тень, дало о себе знать присутствие иной, не сказать чтоб не имеющей к делу касательства фигуры. Ибо не один и не два человека, оказавшихся в ту ночь в толпе наблюдавших за пожаром зевак, и списывайте это, если вам угодно, на действие вызванной смесью эля с пламенем галлюцинации, вспоминали о некой женщине – о женщине, которая внезапно заставила их вспомнить нелепую старую историю. А когда, примерно в половине двенадцатого, принялись искать и не нашли Эрнеста Аткинсона и направили двух полицейских констеблей (трезвых ли, нет, о том история умалчивает) в Кейбл-холл, они и в самом деле обнаружили там горничную, Джейн Шоу, одну-одинешеньку (все прочие слуги ушли смотреть пожар) и взвинченную до крайности; каковая горничная клялась и божилась, что, во-первых, даже и не притронулась к жуткому этому элю, а во-вторых, что пошла себе тихо-смирно в комнату наверху поглядеть, как оно там горит, потому как на улицу выходить не решилась из опасений за собственную безопасность, и увидела – она видела – Сейру Аткинсон. Потому что она знала ее в лицо из портрета, который висит в городском собрании, и еще по другим карточкам, в доме есть. Потому что она слышала эти глупые старые россказни, а теперь знает, что все это чистая правда. Сейра стояла у окна, откуда были видны гигантские языки пламени, взлетавшие аж до самой маковки уже обреченной заводской трубы, и говорила она, с ухмылкой на лице, те самые слова, смысл которых когда-то был не внятен ни мужу, ни обоим любящим и преданным сыновьям: «Пожар! Дым! Горим!»
