Луна доктора Фауста - Эррера Луке Франсиско (библиотека электронных книг txt) 📗
В июле пошли затяжные дожди. В небе часто вспыхивали зарницы, гремел гром, и отвесные струи хлестали по крышам и навесам, так что испанцы, страдая душевно и телесно, проводили часы, дни и недели в полнейшем бездействии. Провиант был на исходе; земля раскисла и превратилась в болото, соломенные крыши протекали, со стен уже не капало, а лило. Лошади чихали в точности как люди, мерзли, дрожали от озноба под своими попонами. Весь лагерь кашлял и отхаркивался. Десять человек лежали в бреду, а еще двадцать пристрастились к пагубному зелью – табаку.
Из-за дождей и болезней Спира вместо двух недель пробыл в Акаригуа месяц. К середине августа дела пошли совсем скверно: люди мерли как мухи. Губернатор пригласил в свою хижину Гуттена и Гольденфингена и держал с ними совет. Дождь, зарядивший с утра, немного стих. Из-под ближайшего навеса доносился сухой свистящий кашель.
В горах глухо раскатился грохот. Гольденфинген осенил себя крестным знамением.
– Никогда мне не доводилось еще видеть такого ливня. Как вы полагаете, ваша милость, нет ли тут злого умысла какой-нибудь ведьмы?
Спира, стремительно обернувшись, впился в него глазами.
– Что за чушь! – уверенно ответил он. – Откуда тут взяться ведьмам? В экспедиции нет ни одной женщины.
– А если на нас навела порчу индеанка из окрестных селений? В Коро мне рассказывали, что среди них есть искусные в волшбе.
– Ведьм-индеанок не бывает. Чтобы сделаться ведьмой и обрести магическую силу, надо продать душу дьяволу. Как может продать душу тот, у кого ее нет?
– Однако…– начал было возражать Гольденфинген, но Спира, не став его слушать, в смятении и ярости вылетел наружу. Толстяк с глубокой печалью проговорил: – До чего же легко стал поддаваться гневливости наш капитан-генерал. Не могу постичь: еще несколько лет назад – хлебом не корми, а дай ему порассуждать о ведьмах и ведовстве, а теперь точно зарекся. Вот уже во второй раз он меня обрывает, и притом весьма грубо. Речь у нас шла о моей несчастной Берте…
– Гольденфинген! – окликнул его Спира, появляясь на пороге.
– Слушаю, сударь!
– Я решил выступать завтра же поутру.
Тут вмешался Гуттен:
– В строю осталось не больше трех сотен человек, от лихорадки двести ослабели так, что головы не могут поднять, а из восьмидесяти кавалеристов едва ли половина способна держаться в седле.
– Этого вполне достаточно, чтобы двигаться вперед, – не терпящим возражений тоном отрезал Спира. – Дожди скоро кончатся.
– Но что же мы станем делать с двумястами больных?
– Они останутся здесь, а выздоровев, догонят нас. Нельзя терять времени. За перевалом нас ожидают несметные богатства. Решено: на рассвете выступаем.
– Как прикажете, ваша милость, – ответил Гольденфинген. – Пойду распоряжусь…
– Постойте-ка, Андреас, я совсем забыл… Вам и Санчо де Мурге придется остаться здесь: я оставляю больных на ваше попечение.
Лицо Гольденфингена помертвело.
– У вас будет недурное общество в лице сеньоров Вильегаса и Барриоса, – почти ласково сказал Спира. – Они не могут последовать за нами, несмотря на то что его преосвященство вышколил их на славу.
14. ГИБЕЛЬНАЯ РЕКА
Под проливным дождем Спира и Гуттен в сопровождении сотни пехотинцев и тридцати верховых двигались к югу, не теряя из виду горы.
– Какое сегодня число? – спросил Спира.
– Восемнадцатое августа 1535 года.
– Ровно три месяца, как мы вышли из Коро. По моим подсчетам, пройдено больше ста лиг. Если бы не дожди…
А дожди продолжали лить, и иногда с небес низвергался такой поток воды, что лошади упирались и не хотели идти.
– Просто какой-то водопад, – говорил Мурсия де Рондон. – Чудовищный водопад, который собрался, видно, смыть нас с этой грешной земли к себе в утробу.
Целую неделю шли они под сплошной стеной воды, непрерывно хлеставшей сверху, пока путь им не преградила вздувшаяся, ревущая река.
– Подойдем к горе и там отыщем брод, – сказал Эстебан Мартин.
Брод нашелся только на пятый день. Спира собирался спуститься в долину.
– Не советую, ваша милость, – сказал ему Эстебан Мартин. – Нам придется переправляться через реки – их не меньше двадцати, и все они такие же бурные, как и та, которую мы только что одолели. Лучше идти прежним путем. Поглядите, вся долина затоплена. Это уже не «море трав», как выразился Мурсия де Рондон, а самое настоящее море, ничем не хуже Саргассова, ибо выглядывающие из воды верхушки трав вполне сойдут за водоросли.
Нависавший над пропастью, вившийся вдоль горного склона карниз был так узок, что лошади едва помещались на нем. В непроглядном молочном тумане слышался рев несущейся воды.
– Это Маспарро, ваша милость, – объяснил Мартин. – Пока не прекратятся дожди, нечего и думать о переправе. Видите, как широко он разлился и какое сильное течение.
Спира, вняв этому доводу, приказал разбить лагерь на отроге – долина была затоплена.
Люди маялись от лихорадки, кашляли и чихали. Человек десять начали бредить: им казалось, что в плоть их вонзаются тысячи невидимых клинков.
– Воспаление легких, – определил лекарь Перес де ла Муэла. – А вокруг нет ни единой сухой веточки, чтобы развести огонь.
В ту же ночь семеро умерли. Еще двадцать лежали в беспамятстве, дыша трудно и хрипло.
Через три дня ливни наконец стихли, и над затопленной долиной, придавая ей совсем иной, умиротворенный и привлекательный вид, засияло солнце. Вдруг на стремнину яростно ревущего Маспарро из-за чудом не ушедшего под воду клочка суши вылетели шесть челнов.
– Индейцы! – вскричал Лопе де Монтальво. – К бою! Их не меньше семидесяти, и я не очень верю в их добрые намерения, хоть они и машут нам весьма приветливо.
– Вы поторопились, капитан, – заметил Филипп. – Душа человеческая исполнена не одной только злобы; божьим соизволением есть в ней место и добру, и миру.
– Миру? Вы позабыли, должно быть, о судьбе несчастного негра?
– Одна ласточка весны не делает. Гибель Доминго – это единственный пример их коварства. Во всех остальных случаях люди гибли по нашей собственной вине.
– Полноте, дон Филипп, – с нескрываемым раздражением ответил испанец. – У вас и впрямь плохая память. Вспомните, что Гольденфинген и его люди были на волосок от гибели. Если бы мы не подоспели, плыть бы им брюхом вверх по Кохедесу!
Индейцы были без оружия и тащили корзины со свежей рыбой и маниокой. Гуттен поглядел на Монтальво и улыбнулся. Индеец, шедший впереди и казавшийся предводителем, нес под мышкой утку. Он сделал приветственное движение и заговорил на непонятном языке, указывая на свои дары.
– Видите, капитан Монтальво, – передразнивая Гуттена, сказал Мурсия, – душа человеческая исполнена не одной только злобы.
Испанец исподлобья взглянул на шутника и мрачно откусил изрядный кусок рыбы. Индейцы и испанцы, обходясь посредством жестов, нечленораздельных восклицаний и смеха, завели оживленную беседу.
Эстебан Мартин взял утку, отошел с нею на другой конец лагеря, тщательно осмотрел со всех сторон, а потом подбросил в воздух. Гуттен, видевший все это, в недоумении поднял брови и только хотел осведомиться у переводчика о причине столь странных действий, как раздавшийся за спиной голос Спиры поверг его в еще большее удивление:
– Где же утка, милейший?
– Она вырвалась у меня из рук, ваша милость.
– Вырвалась или вы ее отпустили?
– Отпустил.
– Вы, кажется, очень любите уток и гусей, не так ли?
– Люблю, ваша милость, – потупился Мартин.
– Любите, но не едите, правда?
– Правда, ваша милость, – побледнев, отвечал переводчик.
– Прекрасно, – сказал губернатор. – Вот и все, что я хотел узнать у вас.
Перед заходом солнца, когда тучей налетели москиты, индейцы расселись по своим пирогам и уплыли. Они рассказали, что, если идти строго на юг и перевалить через хребет, можно найти очень много того металла, из которого были сделаны венцы касика Варавариды. Мартин с грехом пополам переводил слова вождя – коренастого и веселого юноши: «Там все из золота. И кувшины, которые мы лепим из глины, и цепи, которыми сковывают пленников, и копья, и наконечники стрел. Даже крыши домов кроют золотом. Есть, есть золото, но, чтобы получить его, надо больше четырех лун идти по горному хребту, терпя лютый холод. Следует подождать, когда кончатся дожди и спадет вода в Маспарро. Это уже скоро, а пока мы вас будем снабжать рыбой, маисом и маниокой».
