Шопенгауэр как лекарство - Махалина Лилия (читать хорошую книгу TXT) 📗
Но не могли ли эти качества помешать ему стать «светлым оком мира»? Артур предчувствовал эту опасность и записал в своем дневнике следующую памятку для самого себя: «Посмотри, не представляют ли твои объективные суждения большей частью замаскированных субъективных» [64]. И все же, как мы увидим позже, несмотря на всю свою решимость и жесткую самодисциплину, Артур частенько будет отступать от этого прекрасного юношеского совета.
Глава 21
Счастлив тот, кому совсем не приходится сталкиваться с иными личностями [65] .
На следующем занятии, не успела Бонни заикнуться про Пэм, как дверь распахнулась — и на пороге возникла Пэм собственной персоной. Широко раскинув руки, она воскликнула: «А вот и я!» — и все, кроме Филипа, повскакали и радостно ее окружили. Сияя своей удивительной улыбкой, Пэм обошла всех по порядку, заглянула каждому в глаза, обняла, поцеловала Ребекку и Бонни, взъерошила волосы Тони и, добравшись наконец до Джулиуса, нежно прижалась к нему и прошептала: «Спасибо, что рассказал мне по телефону. Я жутко расстроена, я так за тебя волнуюсь». Джулиус взглянул на нее: такое родное, улыбающееся лицо Пэм светилось радостью и оптимизмом.
— Добро пожаловать домой, Пэм, — сказал он. — Боже мой, я так рад снова тебя видеть. Мы скучали по тебе. Я скучал по тебе. Тут взгляд Пэм упал на Филипа, и лицо ее мгновенно омрачилось. Улыбка стерлась, добродушные морщинки вокруг глаз исчезли. Думая, что она удивлена появлением нового лица в группе, Джулиус поспешил представить:
— Это наш новичок, Филип Слейт.
— Что ты говоришь. Неужели Слейт? — воскликнула Пэм, нарочито избегая глядеть на Филипа. — А я думала, Филип Слиз Лицом-Вниз. Или Филип Слаймболл Женский-Дырокол. — Она повернулась к двери. — Извини, Джулиус, я не могу находиться в одной комнате с этим подонком.
Все остолбенели от неожиданности и, застыв, молча переводили взгляды с Пэм, которая так и кипела от возмущения, на Филипа, сохранявшего полную невозмутимость. Джулиус не выдержал первым:
— Что с тобой, Пэм? Сядь, пожалуйста.
Тони внес в комнату еще один стул и хотел было его поставить, как Пэм воскликнула:
— Не сюда. — (Свободное место было только рядом с Филипом.) Ребекка немедленно поднялась и проводила Пэм к своему месту.
После паузы Тони спросил:
— Что случилось, Пэм?
— Боже мой. Я не могу поверить. Это что, чья-то шутка? Хуже этого ничего нельзя было придумать. Снова видеть эту мразь.
— Да что такое? — спросил Стюарт. — Что ты такое натворил, Филип? Скажи же что-нибудь. Что здесь происходит?
Филип ничего не ответил и только слегка покачал головой, но его лицо, на котором успела выступить краска, говорило само за себя. Значит, какие-то нервы у тебя все-таки есть, отметил про себя Джулиус.
— Что происходит, Пэм? — настаивал Тони. — Скажи, здесь все свои.
— За всю жизнь ни один мужчина не обходился со мной хуже, чем это существо. Вернуться домой, в свою родную группу, чтобы оказаться с ним в одной комнате, — нет, это невероятно. Мне хочется кричать, топать ногами, но я не стану — по крайней мере, не при нем. — Внезапно замолчав, Пэм опустила глаза, медленно качая головой.
— Джулиус! — воскликнула Ребекка. — Сделай же что-нибудь. Мне это совсем не нравится. Что творится, в конце концов?
— Очевидно, между Пэм и Филипом что-то произошло раньше, но, уверяю вас, для меня это полный сюрприз.
Немного помолчав, Пэм подняла глаза на Джулиуса и сказала: -
— Я так много думала о нашей группе, так хотела скорее вернуться, все думала, что расскажу вам про путешествие. Но извини, Джулиус, теперь я не могу. Я не хочу здесь больше оставаться.
Она встала и направилась к выходу. Тони тут же подскочил к ней и схватил за руку:
— Пэм, пожалуйста, ты не можешь так уйти. Ты так много для меня сделала. Давай я сяду рядом с тобой. Или, хочешь, мы с ним выйдем, побеседуем с глазу на глаз? — Пэм слабо улыбнулась и позволила Тони отвести себя обратно на место. Гилл пересел, освободив соседнее кресло для Тони.
— Тони прав. Я хочу тебе помочь, — сказал Джулиус. — Мы все хотим тебе помочь. Но ты должна пойти нам навстречу, Пэм. Очевидно, здесь скрывается какая-то история — и неприятная история, между тобой и Филипом. Расскажи нам, заговори об этом — иначе мы не сможем ничего сделать.
Пэм слабо кивнула, закрыла глаза, открыла рот — но не издала ни звука. Немного погодя встала, подошла к окну и, прижавшись лбом к стеклу, несколько минут постояла так. Тони хотел было подойти к ней, но она, замахав рукой, заставила его вернуться на место. Наконец она повернулась, несколько раз глубоко вздохнула и заговорила чужим механическим голосом:
— Пятнадцать лет назад мы с Молли решили побывать в Нью-Йорке. Молли была моей соседкой и лучшей подругой, мы были знакомы с детства. Тогда мы только закончили первый курс в Амхёрсте и решили записаться на лето в Колумбию. Кроме всего прочего, мы должны были проходить античную философию — и догадайтесь, кто был нашим АП?
— АП? — переспросил Тони.
— Ассистент преподавателя, — тут же негромко отозвался Филип — это были первые слова, которые он произнес с начала занятия. — АП — это аспирант, который обычно помогает преподавателю — ведет практические занятия, проверяет контрольные и принимает экзамены.
Казалось, неожиданное замечание Филипа выбило Пэм из колеи. Тони разъяснил ей:
— Филип у нас справочное бюро. Ты спрашиваешь — он отвечает. Прости, я не должен был тебя перебивать, теперь буду держать язык за зубами. Продолжай. Может, присядешь сюда, к нам?
Пэм кивнула, вернулась на место, снова закрыла глаза и продолжила рассказ:
— В общем, пятнадцать лет назад мы с Молли оказались на летних курсах в Колумбии, и этот человек… это существо, которое сидит здесь, стал нашим АП. У Молли тогда был кризис: она только что поссорилась со своим парнем, с которым долго встречалась. В общем, не успели начаться занятия, как этот… извините, человек, — она кивнула на Филипа, — начинает к ней клеиться. Заметьте, нам было по восемнадцать, и он был нашим преподавателем — профессор появлялся только на лекции, два раза в неделю, а АП отвечал за весь курс, и он же принимал экзамены. О, это был мастер. А Молли была в расстроенных чувствах — в общем, она втюрилась в него по уши и около недели была на седьмом небе от счастья. Как-то в субботу вечером он звонит мне и просит зайти к нему по поводу моего выпускного сочинения. Я прихожу, и он начинает с места в карьер. Я была совершенной дурочкой, позволила ему собой манипулировать, и не успеваю я опомниться, как оказываюсь в чем мать родила на диване в его кабинете. Мне было восемнадцать, и Я была девственницей. А он был любитель грубого секса. Он повторил это еще через пару дней, а потом бросил меня — он даже перестал смотреть в мою сторону, как будто мы незнакомы, и хуже всего было то, что он даже не счел нужным объяснить, почему меня бросил. А я — я была так напугана, я боялась спросить — он ведь был учителем, от него зависели выпускные экзамены. Вот так я вошла в сказочный, волшебный мир секса. Я была уничтожена, я была в бешенстве, мне было так стыдно… и… хуже всего, я считала, что виновата перед Молли. И перестала считать себя привлекательной.
— О, Пэм! — воскликнула Бонни, качая головой. — Не удивительно, что ты сейчас в шоке.
— Погоди-погоди. Ты еще не знаешь худшего про это чудовище, — с новым жаром заговорила Пэм. Джулиус взглянул на группу: все, подавшись вперед, не отрываясь, смотрели на Пэм; один Филип сидел, закрыв глаза, с совершенно отсутствующим видом. — Они с Молли встречались еще пару недель, и потом он бросил ее — просто сказал, что она ему надоела и он уходит — и все. Бесчеловечный ублюдок. Представляете себе учителя, который говорит это студентке? Больше он не сказал ей ни слова и даже запретил ей трогать ее вещи, которые она оставила в его квартире. Напоследок показал ей список из тринадцати женщин, с которыми переспал за тот месяц, — в основном девчонки из нашей группы. Мое имя значилось первым в этом списке.
[64] R u d i g е г Safranski. Schopenhauer and the Wild Years of Philosophy. — P. 167. Пер. Ю. Айхенвальда.
[65] Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости. — Гл. 5 «Паренезы и максимы». Пер. Ю. Айхенвальда.