Запредельная жизнь - ван Ковелер (Ковеларт) Дидье (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
– Может быть, мне лучше взять «мерседес», я постараюсь быть очень осторожным, а, мадам Фабьена? А то машина Одили ему тоже не по нраву.
Не споря, Фабьена протягивает Альфонсу ключи и поднимается к Люсьену посмотреть экспозицию. В эту самую минуту в школе прозвенел звонок на обеденный перерыв. Альфонс, насвистывая, гордо выводит из гаража «мерседес» – то-то обрадуется мальчуган! Надо будет обратиться к нему почтительно – «месье!», пусть приятели знают, с кем имеют дело. Наследник Лормо – это вам не шутка! Альфонс вошел в роль телохранителя: руки бережно сжимают руль в кожаном чехле, прямая спина, вздернутый подбородок, бдительный взор поверх фирменной звезды на капоте.
Люсьен остался в классе один. Он закрывает тетрадь, надевает на ручку колпачок и медленно-медленно складывает все в портфель. Остальных после звонка как ветром сдуло. Только несколько человек ждут его в коридоре, пихая друг дружку в бок и поглядывая на дверь класса. Учительница с папкой под мышкой и сумкой через плечо обернулась почти с порога и подошла к Люсьену. Принужденно улыбаясь, погладила его по голове. Люсьен резко откинулся назад.
– Тебе плохо, малыш?
– Нет, мадемуазель, все нормально.
– Ты мог бы подольше побыть дома. Я понимаю, каково тебе сейчас. Потерять отца в твоем возрасте – это самое страшное горе. Ты сразу стал взрослым.
– Спасибо.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Нет, мадемуазель.
– Ты уверен? Иногда бывает нужно выговориться. А твоя мама сейчас в таком состоянии, что, наверно…
– Но вы мне не мама! – взрывается Люсьен. – Оставьте меня в покое!
Бедная учительница замолкает, бормочет извинения и, поникшая, отходит прочь, делая вид, будто ищет ключи. Люсьен застегивает портфель, встает, оттолкнув стул ногой, и вылетает в коридор, точь-в-точь шериф, выходящий из салуна с твердым намерением навести в городе порядок.
– Ты даешь! – похвалил Люсьена стриженный под ежик коротышка.
– Не твое дело, – буркнул Люсьен.
– Ловко ты ее отбрил, – хохотнул Самба, сын тренера по водному спорту.
– Фигня! – вмешался белобрысый подросток с прядью на лбу. – У него, видите ли, папочка умер, вот он и кочевряжится. Давай-давай, Лормо, пользуйся…
Люсьен оборачивается к белобрысому и тычет ему пальцем в физиономию:
– А ну отдавай мою куртку, Марко! Живо!
– Ой, испугал! – кривляется Марко.
– Отдавай, говорю, куртку, она моя, ясно?
– Чего-чего?! Давно не получал? Ишь ты, сиротка, какой крутой стал! – Люсьен, яростно сжав зубы, толкает Марко к вешалке.
– Брось, Лормо, не то он взбеленится! – вопит сынишка Жана-Гю в очках с толстыми стеклами.
– Ставлю три наклейки за Лормо! – объявляет Самба.
– Заткнись, черномазый! Придержи свои наклейки!
Марко со зловещей улыбочкой поднимает воротник куртки и делает три шага вперед. Люсьен, сдерживая слезы и глядя ему в лицо, медленно отходит. Остальные расступаются в круг. Марко размахивается, но тут Люсьен наскакивает на него, валит на пол и принимается лупить своими маленькими кулачками с небывалой силой – возможно, мне все же удалось передать ему часть моей. Давай-давай, молодец, так его, так! Марко на полу извивается под его ударами.
– Ой, не могу, Лормо, ты меня защекотал!
Он вдруг взбрыкнул ногами, и мы полетели к стенке. Боль и ненависть, которые я разделяю с сыном, увы, не прибавили мне могущества. Эх, как бы стать для него настоящим добрым духом, ангелом-хранителем, джинном из лампы Аладдина… Люсьен остался лежать. У него из носа пошла кровь и запачкала рубашку. Марко холодно смотрит на него сверху вниз и равномерно причмокивает – наслаждается муками обреченной жертвы. Неожиданно он разжимает кулак и протягивает Люсьену руку:
– А ты не слабак. Будешь теперь со мной.
Люсьен, оглушенный, недоверчиво берется за протянутую руку. Марко поднимает его на ноги. Самба хлопает по плечу и поздравляет.
– Он теперь правда с нами? – переспрашивает осторожный Самба, прежде чем принять меня в круг вассалов.
– Дюмонсель, дай Самбе три наклейки, – распоряжается Марко в подтверждение своих слов. И стаскивает с себя куртку.
Люсьен расплывается в улыбке, весь так и сияет, но, дабы не уронить мужскую честь, старается не выказывать свою радость. Он благородно отстраняет руку Марко с курткой:
– Можешь оставить себе, она тебе больше идет.
– Спасибо, – говорит главарь шайки. – А насчет твоего отца – паршиво, конечно. Мне легче – у меня его вообще никогда не было.
– Повезло, – соглашается Люсьен.
Не знаю, как отнестись к этой реплике. Звенит звонок в столовой.
– Иду-иду! – кривляется Марко.
Шайка льстиво смеется остроумию вождя. И Люсьен с ними. Они шагают по коридору сплоченной группкой, в ногу, барабаня в каждую дверь. Люсьен на седьмом небе. Отныне потеря отца свяжется у него в памяти с тем, что его как по волшебству приняли в компанию, с сентября отравлявшую ему в школе жизнь.
– Огонь! – хором вопит вся ватага, пробегая мимо бюста несчастной Марии Кюри, чье имя носит школа. Бюст превращен в мишень и весь покрыт комочками жевательной резинки и плевками.
– Почему бы тебе тоже не обедать в столовке? – приглашает сын Жана-Гю.
Все гогочут.
– В самом деле, – спокойно говорит Люсьен. – Надо будет записаться.
На пороге школы он останавливается. За решеткой внутреннего двора стоит «мерседес» с торжественно распахнутой задней дверцей. Альфонс, держа в руке свой берет, не спускает глаз с дверей, откуда выбегают школьники. Минуту Люсьен колеблется, не зная, что предпочесть: роскошную машину, к которой его никогда не подпускали, или только что завоеванное положение среди сверстников. В конце концов он властно кладет руку на плечо Жана-Мари Дюмонселя, которому в шайке отведена роль «шестерки»:
– Скажи моему шоферу, что я пойду пешком.
Сын Жана-Гю поворачивает свою очкастую физиономию к главарю, молчаливо спрашивая его санкции, а затем подбегает к «мерседесу» и с важным видом выполняет поручение. Альфонс опечаленно захлопывает дверцу, надевает берет, и роскошная колымага за ненадобностью уезжает прочь.
– Тортоцца хочет тебя спросить, – говорит Марко, указывая пальцем на толстяка со стрижкой-ежиком.
– А ты можешь говорить со своим отцом вот сейчас, когда он на том свете? – спрашивает тот.
Люсьен, не ожидавший такого, быстро находится и небрежно отвечает:
– Ясно, могу.
– Врешь небось, – поддевает его Тортоцца.
– А вот и нет! – заводится Люсьен. Он победил самого Марко, а тут какой-то жирдяй будет к нему цепляться – еще чего! – И он, если хочешь знать, меня слышит.
– Да-а? Может, еще и отвечает?
Ребята остановились посреди двора, ветер треплет им волосы. Все выжидательно уставились на Люсьена, он же, засунув руки в карманы, с самым скромным видом отвечает:
– Бывает и так…
– Стакан, что ли, двигает? – Тортоцца насмешливо подмигивает приятелям. Но Люсьен ухватывается за эту подсказку:
– Конечно, а ты как думал?! Тортоцца почтительно присвистывает:
– Здорово! А давай попробуем сегодня в шесть часов у меня дома. Тащи все что надо. И вы все приходите, парни, ладно?
Парни кивают.
– Учти, у меня флюиды что надо! – продолжает Тортоцца. – Сестра говорит, еще лучше, чем у нее.
– Твоя сестрица уродина, – замечает Марко.
– Зато у нее флюиды что надо. У нас это семейное. Моя сицилийская тетка умеет гадать по куриной печенке. Пусть только Лормо не удивляется, если стол вдруг сорвется с места и взлетит.
Люсьен пожимает плечами с бывалым видом.
– Пошли жрать! – командует Марко и направляется в столовую. Компания идет за ним, приотстав на три шага.
До скорого, парни! – кричит Люсьен. – Приятного аппетита!
Он вышел из ворот и шагает, счастливый, держа ранец за ремни. Но радость омрачается тревогой: он вляпался сгоряча в дело, о котором не имеет понятия. Толстенные подошвы его ботинок месят ледяную грязь на тротуаре, и в ритме шагов ему представляются диковинные картинки – с говорящими блюдечками, летающими столами и куриными печенками, – которые могут иметь отношение к загадочным словам «флюиды» и «медиум». Он напевает для храбрости «Побоище» – песенку Брассанса, которой я научил его, когда ему исполнилось семь лет, там некая мегера истребляет полицейских – лупит их своим огромным выменем. Встречные прохожие глядят на него с неодобрением, они не знают, что эти куплеты объединяют нас с сыном больше, чем «Отче наш».
