Книга и братство - Мердок Айрис (серия книг .txt) 📗

— Мне казалось, его сожгли.

— Это мы его сжигаем [55]. А они повесили.

— Но почему, ведь он же для них старался?

— Наверно, знал слишком много. Кто-то пообещал ему защиту, но не сдержал слово или не смог его спасти.

— Мне его очень жалко, — сказала Лили, — он был бунтарь.

— Он был террорист. Взрывом парламента ничего не докажешь.

— В те времена не было демократических выборов, — упиралась Лили, — было просто много всякого рода боссов. Никогда не понимала, как относятся к Гаю Фоксу в этот день, ненавидят его или любят. Он настоящий народный герой.

— Людям нравятся взрывы.

— То есть они в душе террористы? Думаю, однажды кое-кому это станет ясно, и Гая Фокса запретят, придется ему уйти в подполье.

Они приехали, независимо друг от друга, довольно рано и теперь неуютно стояли поодиночке с видом гостей, явившихся прежде времени, у пылающего камина в гостиной дома Джерарда, освещенной только свечами. Такова была традиция: вечером в День Гая Фокса везде, кроме кухни, допускалось зажигать только свечи. Гулливер был раздражен и злился на себя, что недоволен, что Лили тоже получила приглашение. Гулливер присутствовал на этих вечеринках подряд последние несколько лет. Лили никогда прежде не приглашали. В прошлом году публика была исключительно избранная. Сейчас Гулливера, разглядевшего ее поближе в свете свечей, раздражал ее эксцентричный вид. Его беспокоила возможность того, что Джерард пригласил Лили, поскольку полагает, что она нравится ему. С другой стороны, раз уж она здесь, хотелось, чтобы она выглядела достойно. Заблуждаясь относительно характера вечеринки и думая, что это будет нечто вроде карнавала, Лили долго просидела перед зеркалом, разукрашивая лицо красными и желтыми полосами. Однако перед самым выходом из дому мужество ей изменило, и она поспешно стерла их, но не слишком чисто, так что теперь сквозь лихорадочно нанесенную пудру просвечивали многочисленные полоски и пятна. Гулливер и сам слегка подкрасился, полагая, что будет выгодней смотреться в свете свечей.

Лили припомнила, что в детстве видела, как жгут в костре большое, в человеческий рост, чучело Гая. Дети смеялись над тем, как Гай дергался в огне и даже вздымал свои короткие ручки. Лили было страшно и жутко, ей было ужасно жалко его, она злилась и, поскольку не понимала, на кого надо злиться, злилась на себя. Кусала руки, рвала на себе волосы. На мгновение к ней вернулись прежние переживания, и она потянулась рукой к волосам, а другой схватилась за сердце.

Вошла Роуз с подносом, на котором стояли стаканы и кувшин, со стуком и звоном опустила его на стол. Включила лампу. Она тоже была недовольна тем, что Джерард позвал Лили. Она чувствовала это нелепое, недостойное ее раздражение, несмотря на то что Лили ей нравилась и она приглашала ее на собственные вечеринки. К вечеру Роуз устала. Большую часть дня она готовила сэндвичи, тосты с копченым лососем и сыром, маленькие лепешки, которые обожал Джерард. Это был не совсем а-ля фуршет, скорее файв-о-клок, как однажды заметил Дженкин. Главное, как сказал тот же Дженкин, слегка напиться. Он был одним из тех, кто покупал — на деньги Джерарда — все необходимое для фейерверков и устраивал их. Сейчас он был в саду с Джерардом и Гидеоном, закреплял шесты для «огненных колес» и вкапывал в землю бутылки, чтобы воткнуть в горлышко черенок ракеты. Слава богу, что не было дождя. А еще Роуз злилась на Патрисию, которая пригласила Гулливера с Лили, будто это был ее дом. Роуз, оставившая пальто, как обычно, наверху, на кровати Джерарда, обнаружила, что Пат перевесила его на вешалку внизу, где раздевались гости. Потом, когда Роуз принесла тщательно завернутую еду в кухню, Патрисия была тут как тут и сделала удивленный вид, что Роуз что-то там принесла, когда она сама наготовила всего: и паштет, и бифштекс, и пирог с почками, и овощное карри, и рататуй, и разные салаты, и вишневый бисквит. Роуз не сказала ей, что та наверняка уже знает, что Джерард, ненавидевший стоять с тарелкой, ножом и вилкой в руках или моститься в кресле, держа тарелку на коленях, не желал подвергать своих гостей унижению и на подобных вечеринках терпел лишь такую закуску, которую можно было спокойно держать в руке. Она даже не выказала возмущения, увидев, что Патрисия заталкивает принесенное ею в самую глубину холодильника. Наверное, Роуз следовало бы заранее договориться с Патрисией относительно угощения. Но Патрисия и Гидеон, хотя их всегда звали на эту вечеринку, приходили не часто, а Роуз еще не свыклась с мыслью, что они теперь живут в доме Джерарда и жаждут быть душой общества. Вайолет тоже всегда приглашали, и порой она действительно приходила, это была еще одна угроза. Беспокоило и другое: придет ли Дункан и, если придет, не будет ли пьян в стельку. По общему мнению, ему было не до вечеринок. Роуз понимала страдания Дункана, и, может быть, даже лучше Джерарда. Она переживала и за Джин и очень хотела написать ей, но чувствовала, что прежде должна сказать об этом Джерарду, на что была не готова. Джерард с важным видом рассказал Роуз, что Тамар виделась с Джин и Дунканом и отчиталась перед ним, хотя не сказал, какие та вынесла впечатления от своих встреч с ними. Роуз не разделяла мнения Джерарда о Тамар как об исключительно умной и исключительно чистой девочке и была невысокого мнения об идее посылать к ним Тамар, не в последнюю очередь оттого, что это могло ранить ее нежную душу или серьезно расстроить. Если так и случилось, то Тамар, конечно, не сказала об этом Джерарду. Роуз решила сама поговорить с ней позже.

Роуз была одета подчеркнуто просто: в платье овсяного цвета с коричневым кожаным пояском, подходящим для таких случаев, когда, как она теперь понимала, она и Джин часто оказывались единственными женщинами в компании. Патрисия надела элегантную вечернюю юбку с блузкой в полоску. На Лили была свободная, до пят, туника из светло-голубого крепа со множеством складок, низко подобранная в греческом стиле невидимым под складками пояском так, чтобы приоткрывать темно-красные замшевые ботиночки. Роуз, увидев странные, прямо-таки мраморные разводы на лице Лили, выключила свет, который было включила. Потом наполнила два бокала смесью из кувшина. Лили с признательностью приняла свой.

— Это крюшон.

— Коварная вещь, — сказала Лили, — всегда оказывается крепче, чем кажется.

— О крюшоне всегда так говорят, — ответила Роуз, тут же сообразив, что была грубовата. Хотела что-то добавить, чтобы сгладить это впечатление, но в голову ничего не приходило, и она почувствовала раздражение на себя и на Лили.

В дверь позвонили, и Роуз услышала голос Патрисии, встречающей Тамар. Роуз налила себе еще бокал крюшона, который действительно был крепче, чем казалось, и быстро выпила. Она опасалась, что Джерард захочет, чтобы она пригласила Гулливера и Лили на литературный вечер в Боярсе, и она это сделает. Гулливера, которого хотя и приглашали на Ночь Гая Фокса, в Боярс никогда не звали.

Лили сказала, что, слава богу, нет дождя.

Вошла Тамар. Вместо привычных жакета с юбкой она отважилась нарядиться в коричневое шерстяное платье с расшитым воротничком. Близкая свеча осветила ее молочно-белую прозрачную щеку, слегка порозовевшую от уличного холода, шелковистые светлые волосы, разделенные на прямой пробор, ровно подстриженные и прихваченные обручем. Задержав на миг теплую руку Роуз в своей холодной, поцеловала ее в щеку. Потом, после секундного колебания, поцеловала и Лили. Тамар нравилась Лили, но Лили не была уверена, что нравится Тамар. Тамар улыбнулась Гулливеру, и они поприветствовали друг друга, неопределенно кивнув головой. Она отказалась от крюшона, сказав, что возьмет себе что-нибудь безалкогольное на кухне, и вышла.

Тем временем из сада появились Джерард с Гидеоном, предоставив энтузиасту Дженкину заканчивать приготовления, которые заключались в том, чтобы убрать с лужайки все постороннее, что может помешать фейерверку. Они прошли не через дверь в гостиной, которая еще была закрыта и задернута шторой, а через коридор, ведущий мимо кухни в столовую и холл. В столовой на длинном столе, придвинутом к стене и покрытом зеленой суконной скатертью, а поверх нее белой камчатой, уже стояли приборы, бокалы для вина, откупоренные бутылки и полные салатницы, тосты с копченым лососем, приготовленные Роуз и допущенные на стол, хлеб, масло, бисквиты, паштет и рататуй, а кроме того, ветчина и отварной язык, идея добавить которые Роуз пришла в последний момент. Бифштекс и пирог с почками, карри и картофель подадут позже горячими. Вишневый бисквит оставался в холодильнике. Сэндвичей, принесенных Роуз, было не видно. Судьба маленьких лепешек была все еще неопределенной. Джерард, который слишком поздно узнал о планах Патрисии, в смятении смотрел на стол, ломящийся от яств. Обычное угощение ограничивалось чем-нибудь вроде сэндвичей, которые гости могли в любое время подойти, взять и без церемоний есть где вздумается. А этот претенциозный стол означал обед в определенное время, очередь гостей, которые потом будут неловко стоять или сидеть с полными тарелками, — картина, которую он терпеть не мог. Появилась Патрисия с чашкой приготовленного днем майонеза.