Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна (читать книги бесплатно .TXT) 📗
— Извини, Джей, но Джеммы нет дома. И какие, собственно, делишки ты имеешь в виду?
— Видите ли, миссис Дрейкот, я, собственно, хотел поговорить с вами. Ведь вы бы хотели стать материально независимой женщиной, не так ли? Хотите, я объясню вам, как можно усовершенствовать систему доходов и расходов?
Миссис Дрейкот отвечает, что она не понимает, что такое система доходов и расходов, и я, испытывая страшную неловкость, вешаю трубку.
Я надеваю куртку, и Понд снова повторяет, что я ему страшно нравлюсь и он сможет озолотить меня, если я останусь. Самое ужасное, что, прельстившись мечтой о быстром обогащении, я чуть было не остаюсь, представляя, как буду сидеть в одном из своих пяти кабинетов и вспоминать, как едва-едва не остался с носом из-за миссис Дрейкот. «Ох уж эта миссис Дрейкот. Ха-ха-ха. Как я ее отымел на следующий день со своей страховкой! Налей-ка мне еще коньяка, Фрэнк. Ха-ха-ха. Каким же я был наивным дураком!»
— Ты знаешь, а у тебя действительно серьезные проблемы, — замечает Понд, когда я подхожу к двери.
— Боюсь, что проблемы у вас, а не у меня, — отвечаю я. Хотя он не ошибается — у меня действительно серьезные проблемы, и я это прекрасно понимаю.
Добравшись до дому, я перезваниваю маме Джеммы и прошу у нее прощения за то, что пытался втюхать ей страховку. Она говорит, чтобы я не переживал из-за этого, а что касается Джеммы, то она все еще в Шеффилде — ищет себе жилье.
— Все еще? — переспрашиваю я, и мама Джеммы, смутившись, говорит, что ей срочно надо в какой-то художественный клуб, и вешает трубку.
<i><b>15 апреля:</b></i> Мы с папой сидим допоздна, и он все время говорит о маме. Он устроился в своем кресле, перекинув ноги через подлокотник, так чтобы я не мог видеть за стеклами очков его покрасневших заплаканных глаз. Папа уже три недели не ходит на работу и говорит, что превратился из мужа в сиделку. Дойти до кухни и обратно стало для мамы настоящим испытанием. Он заказал специальные перила, чтобы ей было легче подниматься наверх. «Мы должны делать для нее все, что в наших силах, — говорит он, глядя вверх. — У нее самой сил больше не осталось».По вечерам мама устраивается на диване, подняв наверх свои отощавшие ноги, и так сидит, не шевелясь. А папа, Чарли и я приносим ей сок лайма и ее любимые заварные печенья из металлической коробки, которая стоит в буфете.Папа говорит, что она отказывается принять то, что с ней происходит. Каждый день она говорит о своих симптомах — какими неподвижными стали ноги, как раздулся живот, — но никогда не соединяет все это в общую картину. «Я ей говорю: „Надо уже разобраться, с какой формой рака мы имеем дело. Четыре месяца назад речь шла о раке желудка. А что происходит сейчас?“ А она отвечает: „Мне это не интересно“. Я говорю: „Давай спросим Мейтланда“, а она не позволяет. Она просто не хочет ничего знать. Ей кажется, что до тех пор, пока она этого не знает, она может делать вид, что все это происходит не с ней».Мой мозг еле функционирует. Приступы ужаса, когда меня преследовал вопрос: «Что я делаю со своей жизнью?», сменились другими, не менее сильными, только вопрос превратился в утверждение: «Посмотрите, что я натворил!». Каждый день я просыпаюсь с ощущением того, что лечу в бездну.
Ходил с Джеммой, Марком и Кейт в индийский ресторанчик. Марк сказал, что сделал Кейт предложение и она согласилась выйти за него замуж. Джемма поздравила Кейт и, перегнувшись через стол, поцеловала Марка. А когда я их поздравлял, то внезапно понял, что мне глубоко наплевать, будут ли они счастливы. Это напомнило мне о том, что я психопат, и мне стало грустно.
К концу вечера мне было уже на всех наплевать. Окружающие вызывали у меня исключительно чувство ненависти. Я даже не знаю, чем это было обусловлено — тем, что я психопат, или темами их разговоров: кредитные карточки «АМЕХ», новая машина, цены на квартиры в Шеффилде. Когда у тебя нет работы, хочется обсуждать серьезные темы — говорить о жизни и смерти, о мудрости, почерпнутой утром в Чешемской библиотеке. Безработный ощущает себя художником-авангардистом эпохи Парижской коммуны. Хочется идти на баррикады, штурмовать Зимний дворец и перераспределять национальное богатство. Но в реальности не остается ничего другого, как смотреть по «Видео-Плюс» «Звездный десант».
Карл Маркс не работал десять лет. Он сидел в Британской библиотеке и судорожно кропал свой «Капитал». Такой работоспособности можно позавидовать, но, с другой стороны, его ничто не отвлекало — тогда не было ни дневных телепрограмм, ни современных видеотехнологий. Переместите Карла Маркса в 90-е годы XX века, и он превратится в совсем иного человека. Он бы сразу позабыл о коммунизме и роли пролетариата, он бы, как и все остальные, торчал от «Видео-Плюс», разыскивал кассету с «Крестным отцом-II» и ждал половины пятого, чтобы посмотреть «Обратный отсчет».
В конце вечера Марк отвозит меня домой. Он говорит, что ему надо пораньше лечь спать, но на самом деле он больше не в состоянии слушать мои уничижительные замечания, которые я отпускаю в адрес «Пежо-206». Марк очень высоко ценит экономичность этой машины.
Еще раз поссорился с Джеммой. Она заявляет, что в последнее время я постоянно раздражаюсь и что ее сестра Дженни разошлась со своим приятелем Стивом именно по этой причине. Я нарочито зеваю, чтобы дать понять, что меня не волнуют ее угрозы, и остаток вечера она просто не обращает на меня внимания. В понедельник она снова уезжает в Шеффилд, и вовсе не с родителями, как говорила раньше, а с какими-то двумя студентами, с которыми познакомилась в жилищном агентстве и которые приступают к занятиям вместе с ней. Она говорит, что я буду мешать, если поеду вместе с ней, но на самом деле просто не хочет меня видеть.
11 часов вечера.
Ученые предсказывают, что в ближайшие тридцать лет от коровьего бешенства могут скончаться более пятисот тысяч человек. Я недавно прочитал об этом в «Дэйли телеграф». Симптомами заболевания являются ухудшение памяти, потеря чувства равновесия, слабоумие, слепота и потеря рассудка, что в конечном итоге приводит к летальному исходу. Описание того, что происходит с мозгом, когда белок пожирает его ткани, оставляя губкообразные дыры, полностью совпадает с теми ощущениями, которые я испытываю. Суп и губка, в сущности, одно и то же. Если я через пять дней не найду работу, папа вышвырнет меня из дома.
В Обществе гуманитарной помощи мне тоже отказали, объяснив это тем, что у меня нет необходимых навыков. Я настолько бездарен, что не могу разгребать даже речной ил!
Я по-прежнему вспоминаю маму. Это даже не воспоминания, а объемные картинки с цветом, вкусом и запахом. Маленький Чарли завороженно смотрит, как я играю в шарики на ковре в коридоре. Считая, что я этого не вижу, он запихивает один из шариков себе в рот, катает его между щек и случайно глотает. После чего тут же запихивает себе в рот следующий, полагая, что таким образом ему удастся скрыть происшедшее. Однако машинально глотает и этот. Я иду жаловаться маме, и она говорит: «Чарли! Прекрати поедать шарики Джея». После этого все тщательнейшим образом изучают стул Чарли, пока наконец из него не выходят шарики вместе с моим солдатиком из набора «Ваффен-СС».
Сейчас я даже не могу в это поверить, однако, когда мама впервые нащупала у себя уплотнение, никто из нас не отнесся к этому серьезно. Помню, как она лежала на полу на кухне, а Чарли перегонял его из стороны в сторону, словно это была новая игра. Уплотнение погружалось внутрь, а затем всплывало наверх, как пузырек воздуха. «Вот он! Вот он! Я его поймал!» — кричал Чарли, загоняя его вглубь.
