Язык огня - Хейволл Гауте (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Но и другим тоже. Терезе. Альфреду. И еще многим. Всех не упомнишь. Большинство бегло просматривали текст и выкидывали письма. Не хотели нести их в дом, словно грязь или заразу. Выбрасывали. Часто написанное казалось нелогичным. Нелогичным, но красиво написанным. Когда я спросил Каспера о том, что было в письме, он задумался.
— Да… Что же, собственно, он писал?
Иногда это были рассуждения о Боге, об истинно верующих и безбожниках. К последним относился и он сам. Дни шли, а он все сидел на верхнем этаже здания суда в самом центра Кристиансанна и писал. Девятого июня вышел из комы парень-мотоциклист. Он лежал в реанимации и вечером того дня неожиданно открыл глаза. Он едва выжил, и, поскольку часть мозгового вещества вытекла через ухо, он уже не мог быть прежним.
Шли недели. Двадцать пятого июня Аргентина стала чемпионом мира по футболу на переполненном публикой стадионе «Монументаль» в Буэнос-Айресе. Но он этого не узнал. Он был в другом месте. Из окна ему были видны море и самолеты, пролетавшие над городом на небольшой высоте. Был виден шпиль и светящийся циферблат на башне Домского собора. Он мог посмотреть вниз и увидеть рыночную площадь и вход в пивной бар «Мёллепюбен». Он знал, что субботними вечерами там бывали люди из Финсланна, и если видел, что возле входа кто-то курит и смеется, то распахивал окно и кричал что-нибудь туда, вниз.
Через несколько месяцев поток писем сократился. А потом и вовсе иссяк. Писем больше не было. Теперь можно было проснуться ночью и поймать себя на мысли, что все это просто приснилось.
Пришла осень. Места пожаров напоминали черные раны, но за лето сквозь пепел проросла трава. В сентябре Каспер разобрал высокую печную трубу в Динестёле, в Ватнели разбили фундамент и вывезли камни, в расщелине Лейпланнсклейва стояли четыре камня, образовывая идеальный квадрат. Настала зима. В январе умерла Юханна. До самого конца она была тиха и спокойна. Как ее сын. Спустя несколько дней ночью, пока все спали, выпал снег. Большие пушистые снежинки падали на лес, на дома, белые и тихие. Сонно кружил снег, и, когда все проснулись, мир был совсем новым.
2
Девятнадцатого февраля состоялся суд. Судья, председатель городского суда Тур Оуг, прибыл в здание суда около девяти. Остальные были уже на месте: обвинитель, начальник уголовной полиции Хокон Скаугволл, защитник Бьёрн Молденес и двое экспертов в области психиатрии — главный врач больницы Эг Тур Санд Баккен и заместитель главного врача в клинике неврозов Каштен Нурдал. Даг сидел рядом с адвокатом. Он казался спокойным, пожалуй, даже веселым. Несколько раз он наклонялся к адвокату, шептал что-то ему на ухо, откидывался на спинку стула, вытягивал вверх обе руки и довольно улыбался. Перед началом заседания в зал вошли двое. Женщина лет шестидесяти, одетая в черное пальто, на котором блестели капельки дождя, за ней пожилой мужчина с гладко зачесанными волосами. Он тоже был в черном, в руке сложенный мокрый зонт. Они успели в последний момент. Войдя в зал, Альма остановилась, словно ждала, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Она поправила прическу и стряхнула с пальто дождевые капли. Взгляд прямой, но как бы отсутствующий, словно она не здесь. И смотрела она будто сквозь этих семерых, сидящих в зале, видя и одновременно не видя их. Ингеманн встряхнул зонт так, что брызги разлетелись во все стороны, кивнул судье, затем обвинителю и экспертам, хотя и не знал, кто из них кто. А потом слабо улыбнулся Дагу. Служащий суда провел их вглубь зала по той стороне, где сидели представители обвинения, и они сели на последнем ряду мест для публики, где кроме них находился только представитель газеты «Федреландсвеннен».
И заседание началось.
Обвинитель начал с оглашения пунктов обвинения. Их было десять. Чтение заняло около получаса. Все это время Даг внимательно смотрел на обвинителя. Он слушал с выражением лица, которое можно было трактовать как интерес или любопытство, словно у него наконец-то появилась возможность понять, что же на самом деле произошло. Дочитав текст, обвинитель в первый раз обратился непосредственно к Дагу: «Поскольку обвиняемый страдает тяжелым душевным недугом и в силу этого не может нести уголовно-правовую ответственность за содеянное, я не задаю вам вопрос о признании себя виновным, я спрашиваю вас, совершили ли вы все то, что записано в обвинительном заключении».
В ответ последовало короткое «да».
Он мог — правда, с учетом небольших уточнений — согласиться с изложенным начальником уголовной полиции.
Он все это совершил.
Затем приступили к детальному разбору пожаров. Если относительно каких-то деталей возникали вопросы, его просили дать пояснения, что он охотно и делал. Он уточнял и дополнял, словно речь шла не о нем, словно он присутствовал здесь в качестве свидетеля. И таким образом постепенно восстанавливалась вся картина. К полудню, когда дождь превратился в дождь со снегом, а потом и вовсе повалил густой и мокрый снег, все пожары были описаны в мельчайших деталях, от зажженной спички до сгоревшего дотла дома. Или от того, как он забирал канистру с бензином из пожарной части в Скиннснесе, до того, как включал сигнал тревоги, садился в пожарную машину и запускал сирену и синий свет. Все ожило перед глазами. Заданные вопросы и уточняющие ответы снова заставили пламя полыхать. Он снова был там, снова стоял один во тьме и смотрел, как разгорается пожар. Огонь свистел, стенал и поднимался к небу, огненное море ходило волнами, и глубоко внутри языков пламени возникал высокий, светлый тон, особая песнь.
В половине двенадцатого суд ушел на перерыв.
Альма и Ингеманн, которые все это время сидели молча, почти не шевелясь, остались в зале, а журналист, обвинитель, защитник и два эксперта поднялись и вышли в коридор. Даг тоже остался на своем месте в зале. Короткое время они были втроем. Даг повернулся и улыбнулся. Ингеманн сидел, наклонившись вперед, и смотрел в пол.
— Как дела дома? — сказал Даг.
— Ну, — сказала Альма, — так…
— Ты все по-прежнему в мастерской, папа?
Ингеманн резко выпрямился.
— Конечно, — ответил он. — Надо же этим заниматься.
— А ты, мама, ты ведь стираешь пыль с моих кубков?
На этот раз она не смогла выдавить из себя ни слова, только улыбнулась. Широкой и доброй улыбкой, какую только она одна могла ему подарить, и только он один мог ее принять. Так продолжалось несколько секунд. А потом ее словно прорвало. Она рухнула вперед, хватая воздух открытым ртом, словно задыхалась. Ингеманн подхватил ее, а подбежавший служащий помог поставить на ноги. Даг тоже поднялся, но остался на своем месте и наблюдал, как мать выводили из зала. Снаружи послышались ее рыдания, неприятно усиленные и искаженные стенами длинного коридора.
Когда заседание продолжилось, это было в двенадцать, оба родителя снова были на своих местах. Они не сдавались. Она еще выше держала голову. И смотрела сквозь все и всех, а что она там видела, не расскажешь и не объяснишь.
Его попросили встать, когда зачитывались анкетные данные. Затем попросили сесть. Он сидел, слегка откинувшись назад, пока обвинитель кратко освещал основные моменты его биографии. Родился в 1957-м. Школьный период в 1960-е и 1970-е. Добрый, отзывчивый мальчик. Хорошо учился в школе. Только положительные отзывы. Ничего дурного в личном деле. Короче говоря, мальчик с хорошей перспективой.
И вот.
Приговор был вынесен в понедельник, 12 марта. За день до того, как мне исполнился год. Был холодный мартовский день, дул северо-восточный ветер. Заседание проходило в том же зале, что и месяц назад, но в этот раз в зале не было ни Ингеманна, ни Альмы. Несколькими днями ранее Альма передала ему новый теплый свитер, который и был на нем, когда его ввели в зал.
Председатель городского суда Оуг времени зря не тратил, он начал зачитывать приговор, как только суд приступил к работе. Даг и теперь внимательно следил за текстом. Приговор не содержал наказания или требования покрытия страховок. Только пятилетнее содержание в специальном медицинском учреждении.
