Продавец грез - Кури Августо (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗

что я с удовольствием и сделал, так как знал проповедь наизусть. — Он снова умолк и начал краснеть. Его молчание побудило Димаса задать еще один вопрос:

— Но разве это не прекрасно?

— Да, но когда я дошел до того места, где говорится о том, что ударившему тебя по одной щеке следует подставить другую щеку, он спросил меня, верю ли я в это. Я не моргнув глазом ответил, что верю. — Эдсон сделал очередную паузу. Ему явно было неудобно.

Учитель внимательно его слушал, а Моника, воспользовавшись тем, что он молчал, спросила:

— Но не чудесно ли это, Эдсон?

Эдсон изменил голос:

— Да, точнее, нет. В этот момент мужчина ладонью правой руки ударил меня по левой щеке. Я никогда раньше не чувствовал такой боли, никогда не был так зол. У меня дрожали губы, мне хотелось тут же придушить этого типа. Но я стерпел.

Учитель оценил его героизм.

— Мои поздравления, — сказала профессор Журема. — Это настоящее чудо. Это чудо естественности. Но наш друг в рваной одежде, а лицо исцарапано.

— А почему и под вторым глазом синяк? — поинтересовался Соломон.

И тогда Эдсон объяснил уже все.

— Потом этот тип попросил меня подставить ему правую щеку. Подставлять правую щеку мне не хотелось, но не успел я как следует поразмышлять над этим, как он нанес мне новый удар. Мне хотелось схватить его за шиворот, но я вспомнил о том, что мы пережили вместе. Я вспомнил о смиренном учителе из Назарета, о проекте продажи грез и стерпел. Не знаю, как, но стерпел, а он смеялся надо мной. Он слышал о нашем проекте и называл меня продавцом глупостей.

Люди одобрили его поведение аплодисментами. Но Эдсон попросил внимания и сказал, что допустил оплошностъ. Как это случилось? Эдсон объяснил:

— Потом он снова попросил меня подставить правую щеку. Я задыхался от ярости. Я знал, что Иисус предлагал подставлять другую щеку, но никогда не предлагал делать это два раза. Тогда я поглядел на небо, попросил прощения и врезал ему как следует. Поскольку я был слабее его, то и мне досталось.

Момент был такой, что смеяться вроде и не над чем. Но было невозможно без смеха смотреть на лицо нашего друга. Учитель сдержанно улыбался. Он не оправдывал жестокости, но сразу же после рассказа Эдсона он прочитал нам незабываемую лекцию.

— Быть человеческим существом — не значит быть простодушным и без нужды подвергать себя опасности. Помните, что я позвал вас не для того, чтобы вы стали героями. Не провоцируйте и тем более не конфликтуйте с обидчиками. Подставлять другую щеку — это синоним не слабости, но силы. Это не синоним глупости, но ясности ума.

Затем он сделал паузу, чтобы мы могли понять его мысль, и продолжал:

— Подставить другую щеку — это символ зрелости и внутренней силы. Речь идет о щеке не в физическом смысле слова, а в духовном. Подставить другую щеку — это означает попытаться ответить добром тем, кто обманывает наши ожидания, и проявить своего рода элегантность, похвалив того, кто нас поносит, проявить альтруистическое благородство по отношению к тому, кто доставляет нам неприятности. А также молча и без шума уйти из-под удара тех, кто нам угрожает. Подставить другую щеку — значит предотвратить убийство, не допустить появления травм и ненужных шрамов. Слабые мстят, сильные защищаются.

Эдсон впитал в себя эти идеи, словно сухая земля, впитывающая влагу. После этого эпизода он совершил своего рода эмоциональный скачок, отшлифовал свои знания, расширил возможности своего ума и многое сделал для нашего движения. Слова учителя про никли в наши души, как проникает луч, прогоняющий мрак. Мы начали про являть такое нетерпение, что подвигли двух правоверных иудеев на то, что те обнялись с присутствующими мусульманами. Я искал глазами своего друга Марко Антонио. Вспомнилось, как я сильно досаждал своим коллегам в университете. Я и не знал, что те, которые подставляют другую щеку, значительно счастливее, спокойнее и гораздо лучше спят.

Журема шептала мне на ухо:

— Я вела занятия более тридцати лет. Но должна признаться, что выпустила много студентов, отличавшихся агрессивностью, раздражительностью, мстительностью, не ведающих о солидарности и совершенно незащищенных.

Я же подумал: «А я еще больше. В учреждениях, в которых мы меньше всего сомневались, мы подготовили настоящих диктаторов. Единственное, чего им не хватало, так это власти».

Пока я размышлял над этим, возникла суматоха. Появились Бартоломеу и Барнабе. Оба были навеселе. Бартоломеу был так рад встрече с другом, что потерял бдительность. Он хватил лишнего в ознаменование встречи и снова напился.

Оба шли в обнимку. У них заплетались ноги, и, чтобы не упасть, они поддерживали друг друга. Явились они, напевая песню Нельсона Гонсалвеса:

— Богемия, я вернулся и умоляю снова занести меня в список. Я вернулся, чтобы снова увидеть друзей, которых однажды оставил, а теперь вернулся, чтобы увидеть их плачущими от радости.

Пьяный Бартоломеу взволнованно произнес свою самую любимую фразу:

— Ах! Как же мне нравится эта жизнь!

— Закрой рот, Бартоломеу! — прокричали мы в один голос и разразились хохотом.

Но он не стал закрывать рот. Едва держась на ногах, он посмел критиковать проект учителя. Он оглядел приглашенных, покраснел и сказал, что это движение — не новость для него.

— Дело вот в чем, шеф. Насчет того, чтобы быть человечным без границ. Это старо. Очень старо, а вы не знали? — проговорил Бартоломеу и попытался показать, насколько старо это дело, на пальцах. — Алкоголики были такими с давних пор. Ни один пропойца не главнее другого. Все целуются, все обнимаются друг с другом. Нет у нас никаких границ. Понимаете?

Я внимательно посмотрел на продавца идей. Он потратил на наше обучение свое время. Был с нами крайне терпелив, и теперь, когда его мечта была ближе всего к воплошению, произошло такое вот крушение надежд. Учитель подошел к двум друзьям, обнял их и шутливым тоном сказал:

— Кое-кто может жить вне кокона всю свою жизнь, другим периодически нужно возвращаться в свой дом.

И, не показывая своего разочарования, подтвердил правоту Краснобая, что было просто невероятно!

— Алкоголики по сути дела являются человеческими существами без границ, в особенности если они не агрессивны. Почему? Потому что в определенных случаях алкоголь блокирует в голове те архивы памяти, которые содержат предвзятость, предрассудки, барьеры социального, национального и культурного порядка. Но лучше, если это достигается в трезвом виде с опорой на нелегкое искусство думать и выбирать.

После этого учитель, не выказав никакой скованности, пустился в пляс прямо среди собравшихся. Он был в полном восторге. Он знал, что никто и никого не может изменить, кроме себя самого, разумеется. Ему было лучше, чем кому-либо из нас, известно, что вне кокона мы непременно столкнемся с непредвиденными обстоятельствами.

Наблюдая за братским отношением учителя к ученикам, поведение которых никак не соответствовало хотя бы посредственной оценке, я убедился в том, что величие любого учителя поверяется на тех, кто взбунтовался или имеет затруднения с усвоением материала, а не на первых учениках в классе. Сколько же преступлений я совершил! Ведь я ни разу не обнял бунтаря и ни разу не сделал ставку на отстающего.

Подозвав к себе Журему, я сказал ей:

— Я хоронил студентов в подземельях общеобразовательной системы.

У Журемы, заглянувшей в зеркало своего жизненного пути, тоже хватило смелости признаться:

— К сожалению, я тоже. Вместо того чтобы поощрять творческое бунтарство, интуицию, способность абстрактно мыслить при ответах, я требовала точных данных. Мы формировали молодых людей, находящихся под постоянным стрессом, напряжением, людей с инстинктом хищника, стремящихся быть всегда первыми, а не терпимых миротворцев, считающих себя исполненными достоинства, занимая девятое или десятое место.

У нас появилось чувство, что после этого урока мы в социологическом отношении вышли из детства и вошли в отрочество. Праздник продолжался до самого рассвета. Мы были пьяны от веселья. Барнабе получил приглашение вступить в группу грез. Они с Бартоломеу стали самой эксцентричной парой, при носящей наибольшие затруднения и опасности. Мы сомневались, смогут ли они измениться и не превратят ли они нас в еще более помешанных, чем мы являлись на самом деле. Но это не имело значения, ибо я тоже начинал восхищаться этой жизнью.