Пляска смерти - Кинг Стивен (читать книги онлайн полностью txt) 📗

Выше мы обсуждали фильмы ужасов с подтекстом, который пытается увязать реальные (хотя и неопределенные) тревоги с кошмарами, принятыми в кино. Теперь же, после обращения к “Гензелю и Гретель”, этой самой распространенной детской сказке, давайте оставим тусклый свет рациональности и рассмотрим несколько фильмов, действие которых значительно глубже, потому что оно минует разум и обращается к страхам, которые считаются универсальными.

Здесь мы, несомненно, пересекаем границы табу, и мне лучше быть с вами с самого начала откровенным. Я полагаю, что мы все душевно больны; те из нас, кто не попал в психлечебницу, только лучше маскируются – и, может быть, это еще хуже. Мы все знаем людей, которые разговаривают сами с собой; людей, которые корчат ужасные гримасы, когда считают, что их никто не видит; людей, страдающих истерическими фобиями; они боятся змей, темноты, тесных помещений, падения.., и, конечно, тех червей, что терпеливо ждут под землей своей доли на большом праздничном столе жизни: то, что когда-то ело, само должно быть съедено.

Когда мы платим пять или шесть баксов и садимся на свое место смотреть фильм ужасов, мы бросаем вызов кошмару.

Почему? Некоторые причины этого просты и очевидны. Показать, что мы можем, что не боимся прокатиться по “русским горкам”. Это не значит, что мы сумеем не закричать в какой-то сцене хорошего фильма ужасов: каждый имеет право вскрикнуть, когда “горки” поворачивают на полной скорости или опускаются в озеро в конце падения. И, как “русские горки”, фильмы ужаса всегда были царством молодежи: к сорока или пятидесяти годам интерес к двойным поворотам на 360 градусов значительно снижается.

Кроме того, как уже было отмечено, мы стремимся подкрепить свое ощущение нормы: фильмы ужасов изначально консервативны, даже реакционны. Фреда Джексон в роли ужасной тающей женщины в “Умри, чудовище, умри!” (Die, Monster, Die!) подтверждает, что хотя мы далеко не так красивы, как Роберт Редфорд или Даяна Росс, все равно до истинного уродства от нас еще сотни и сотни световых лет.

А еще мы хотим позабавиться.

Да, но вот как раз в этом месте земля начинает уходить из-под ног. Потому что забава эта довольно своеобразная. Забава в том, что мы видим опасность, грозящую другим, – и иногда их даже убивают. Один критик предположил, что если профессиональный футбол служит для зрителей заменой войны, то фильм ужасов – современный суррогат публичного линчевания.

Без сомнения, мифические, “сказочные” фильмы ужасов стараются убрать все оттенки (в этом одна из причин того, что “Когда звонит незнакомец” (When the Stranger Calls) действует плохо; психопат, которого честно и хорошо играет Тони Бекли, – просто бедняга, который страдает от собственного психоза; наше сочувствие к нему ослабляет фильм так же успешно, как вода ослабляет крепость виски); они уговаривают нас отложить взрослую склонность к анализу и вновь стать детьми, видеть только черное или белое. Возможно, на этом уровне фильмы ужасов приносят психическое облегчение своим приглашением к упрощению, и именно поэтому откровенное безумие встречается достаточно редко. Нам говорят, что мы можем отпустить вожжи у своих эмоций.., или обойтись совсем без вожжей.

Если все мы безумны, значит, безумие конкретного человека – лишь вопрос степени. Если ваше безумие заставляет вас резать женщин, как Джек Потрошитель или Кливлендский Убийца, вас запирают в психлечебницу (только этих двух любителей ночной хирургии так и не поймали, хе-хе-хе); если, с другой стороны, безумие заставляет вас только говорить с самим собою или ковырять в носу, едучи утром в автобусе, вас оставят в покое и позволят заниматься своими делами.., хотя сомнительно, чтобы вас при этом приглашали на великосветские приемы.

Потенциальный линчеватель сидит почти в каждом из нас (я исключаю святых, прошлых и нынешних, но все святые тоже были по-своему безумны), и время от времени его приходится выпускать покричать и покататься по травке.

Клянусь Господом, кажется, я снова завел речь об Оборотне. Наши эмоции и страхи образуют собственное тело, и мы понимаем, что оно требует упражнений для поддержания мышечного тонуса. Некоторые из этих эмоциональных “мышц” принимаются – даже приветствуются – в цивилизованном обществе; это, разумеется, те эмоции, которые стремятся поддерживать статус-кво самой цивилизации. Любовь, дружба, верность, доброта – этим эмоциям мы аплодируем, эти эмоции обрели бессмертие в плохих куплетах на открытках “Холлмарк” note 139 и в виршах (не решусь назвать это поэзией) Леонарда Нимоя.

Проявление этих эмоций общество приветствует позитивными подкреплениями: это мы узнаем, еще не выйдя из пеленок. Когда еще детьми мы обнимаем эту маленькую мерзавку сестру и целуем ее, все тетушки и дядюшки улыбаются, усмехаются и восклицают: “Ну разве он не прелесть?” И за этим обычно следует награда в виде галет с шоколадом. Но если мы нарочно прищемим маленькой мерзавке пальцы дверью, последуют санкции: гневные укоры родителей, теток и дядюшек; и дадут нам не галету с шоколадом, а шлепок.

Но антиобщественные цивилизации эмоции никуда не уходят и требуют соответствующих упражнений. У нас существуют такие “черные” шутки, как “В чем разница между грузовиком, полным шаров для боулинга, и грузовиком с мертвыми детьми?” (нельзя разгрузить шары для боулинга вилами.., между прочим, я впервые услышал эту шутку от десятилетнего мальчика). Такая шутка может вызвать улыбку или даже смех, хотя внутренне мы отшатываемся, и это лишний раз подтверждает тезис: если мы разделяем братство людей, то одновременно разделяем и их безумие. И это не оскорбительно для черных шуток или для безумия; это просто объяснение, почему лучшие фильмы ужасов, как и волшебные сказки, умудряются быть реакционными, анархистскими и революционными в одно и то же время.

Мой агент Кирби Макколи любит рассказывать сцену из фильма Энди Уорлофа “Плохой” (Bad) – и рассказывает ее добродушным тоном завзятого любителя ужастиков. Мать выбрасывает ребенка из окна небоскреба; мы переносимся к толпе внизу и слышим громкий всплеск. Другая мать проводит своего ребенка сквозь толпу к мокрому месту (по-видимому, на самом деле это разбитый арбуз), показывает на него и говорит:

"Вот что случится с тобой, если ты будешь плохим!” “Черная” шутка, как та, про грузовик с мертвыми детьми – или с детьми в лесу, которую мы называем “Гензель и Гретель”.

У фантастических фильмов ужасов, как у “черных” шуток, работа грязная. Они сознательно обращаются ко всему худшему в нас. Это освобожденная болезненность, спущенные с цепи примитивнейшие инстинкты, ожившие самые отвратительные фантазии.., и все это происходит, как и полагается, в темноте. Поэтому хорошие либералы сторонятся фильмов ужасов. Что касается меня, то я рассматриваю самые агрессивные из них – “Рассвет мертвецов”, например – таким образом: они поднимают крышку люка в цивилизованной лобной части мозга и бросают корзину сырого мяса голодным аллигаторам, которые плавают там в подземной реке.

А зачем это нужно? Чтобы они не вздумали вырваться, парень. Так они остаются там, внизу, а я здесь, наверху. Лен-нон и Маккартни сказали, что все, что нам нужно, это любовь, и я с ними согласен. С одним уточнением: пока твои крокодилы сыты.

А теперь слово поэту Кеннета Петчена. Из его маленькой умной книги “Но даже так” (But Even So):

Иди же сюда, дитя,

если бы мы хотели

причинить тебе зло, неужели ты думаешь,

мы бы затаились здесь,

у дороги,

в самом темном уголке

леса?

Это квинтэссенция настроя всех лучших фантастических фильмов ужасов; она доказывает, что под уровнями простой агрессивности и простой болезненности есть еще один, на котором фильмы ужасов проделывают самую важную работу. И это хорошо, потому что без этого уровня наше воображение было бы бедным и униженным и довольствовалось бы тем ужасом, который предлагают ему фильмы вроде “Последний дом по левой стороне” (Last House on the Left) и “Пятница, 13-е” (Friday the 13-th). Да, фильм ужасов собирается причинить нам вред, и именно поэтому он затаился здесь, в самой темной части леса. На этом, самом фундаментальном уровне фильм ужасов вас не обманывает: он хочет до вас добраться. Как только ему удалось низвести вас до уровня детской психологии, он начинает играть более простые и гармоничные мелодии – величайшее ограничение (и следовательно, величайший вызов) жанра ужасов есть его строгость. То, что действительно глубоко пугает людей, может быть сведено к немногому. И как только это сделано, анализ, который был представлен на предыдущих страницах, становится невозможен.., и даже если бы он был возможен, то оказался бы бесполезен. Можно указать на воздействие, и на этом дело кончится. Идти дальше бессмысленно, это все равно что пытаться разделить простое число надвое и получить при этом целые числа. Но этого воздействия может оказаться достаточно: есть фильмы вроде “Уродов” Браунинга, которые способны низвести нас до состоянии дрожащей протоплазмы, заставить шептать (или скулить) про себя: “Пожалуйста, не надо”; эти фильмы сохраняют свою власть над нами, что бы мы ни делали, включая применение самого волшебного из всех заклинаний: “Это всего лишь кино”. И они могут открываться самой удивительной волшебной отмычкой “однажды”.