Трактат о лущении фасоли - Мысливский Веслав (книги бесплатно без txt, fb2) 📗
Первым делом они начинали вшей искать. Может, потому что даже от грязи человек так не чешется, как от вшей. Раны так не досаждают, как укусы вшей. У нас их не было, мама следила. Появится хоть одна — тут же всё перестирает. И прогладит таким горячим утюгом, что ткань аж шипела. Особенно по швам. Вши особенно любят там гнездиться. Нас всех заставляли мыться, мыть голову, расчесывать волосы очень частым гребешком. Были специальные гребешки от вшей. Такие частые, что, казалось, и воздух между зубьями не проходит. Еще мать поливала нас сабадилом. Не знаете, что такое сабадил? В те времена это было самое эффективное средство от вшей. Ходили такие люди по деревням — пуговицы продавали, булавки, щеколды, иголки, шпильки, нитки. Были у них и заколки для волос, тесьма, ленты для девочек. Что еще? Да всякая всячина. Шнурки, крем для обуви, мазь от мозолей, петушки от головной боли. Петушки — так называли порошки, но только те, что от головной боли. Почти всем торговали, что могло в доме пригодиться. Хозяйки их ждали. В город на ярмарку люди редко ездили, только если собирались что-то продавать. А сабадил всегда нужен. Почти как святая вода.
Вши появлялись вместе с партизанами — всякий раз, как только те приходили в деревню. К тому же партизаны не умели их искать. Только некоторые — видимо, мать или бабушка когда-то научила. Ловили и давили. У вас никогда не было вшей? Так я вам скажу — у кого не было вшей, тот будто и не жил на земле. Одна война за другой, а у вас вшей не было, удивительно. Да это я так, к слову. В этой жизни у человека хоть раз должны быть вши и нужно уметь их искать. Дедушка даже удивлялся, как они вообще воюют, если не умеют вшей искать. Первое, с чем солдат должен уметь справляться, говорил он, это вши, второе — голод, третье — тоска по дому.
Только тогда солдат готов к тому, чтобы убивать — других солдат или мирных жителей. Однако это не мешало дедушке сидеть рядом и смотреть, как они ищут вшей. Еще и подсказывал: о, вон вошь, а вон еще одна. Неудивительно, что потом он этих вшей домой приносил.
Затем партизаны мылись, брились, стирали одежду, перевязывали раны и, в конце концов, становились совершенно непохожи на тех людей, которыми они пришли в деревню. Пришли старые, а стали молодые. Некоторые почти дети. Иной раз трудно было поверить, что это один и тот же человек. Когда пришли, еле ноги волочили, а теперь танцы им подавай.
Наверху вдруг заскрипели по снегу шаги, скрипнула дверца, и на дно ямы упала полоска света. Меня в ней видно не было — я уже говорил, что забрался в угол на кучу картошки.
Я только услышал девичий голос, писклявый:
— Эй! Есть тут кто-нибудь?!
Сначала я подумал — неужели Ягода или Леонка? У них тоже были писклявые голоса.
— Эй! Есть тут кто-нибудь?!
И только тогда я понял, что это не они. Наверное, по тому снегу, который я сгребал, когда хотел пить, партизаны догадались, что в яме кто-то есть. Видимо, девушка спустилась на одну ступеньку, писклявый голос сделался встревоженным и зазвучал громче:
— Есть кто-нибудь?! Отзовитесь!
Честное слово, я не сам вышел. Но случилось нечто непредвиденное. Та груда картофеля, на которой я сидел, с грохотом осыпалась вниз, и я сполз вместе с ней. Какая там судьба... Просто картошку выбирали снизу, рано или поздно куча должна была осыпаться. Очередная картофелина — и готово. Единственный вопрос: почему именно тогда, а не в другое время. Ветка ломается, когда человек проходит под деревом, — что это, судьба? Я услышал наверху возглас:
— Боже!
Девушка выскочила из ямы и закричала:
— Здесь кто-то есть, живой! Живой!
Ничего не поделаешь, пришлось мне оказаться живым. Услышать над собой почти ангельский голос, когда кажется, что мира больше нет и тебя в нем больше нет, — все равно, как если бы этот голос воскрешал и мир, и тебя. Так что ж мне оставалось: ответить, что меня нет? Я начал карабкаться наверх, к ней, свет слепил глаза, так что сначала я увидел повязку с красным крестом и только потом фигуру целиком. Девушка вдруг удивилась:
— Господи, так ты еще ребенок?
Признаюсь, она меня этим ребенком задела. Да ладно, сама такая, соплячка, подумал я. И оказался прав. Она была молоденькая, ясноглазая, хоть в шинели и в пилотке могла показаться много старше своих лет. Тем более что шинель была ей велика, рукава пришлось подвернуть, вот досюда, и пилотка, наверное, тоже была бы велика, если бы не волосы. Только по голосу можно было догадаться, сколько ей лет. Знаете, внешность бывает обманчива, но голос — никогда. Особенно если человек в форме. В форме самый юный солдат всегда кажется гораздо старше, чем на самом деле. Даже дети в форме выглядят так, словно для них нет ничего проще, чем убивать, мучить, жечь. Впрочем, вне зависимости от формы, когда тебе столько лет, сколько было мне, даже тот, кто на несколько лет старше, кажется почти стариком. Потом все меняется, годы сближаются, и чем ближе к смерти, тем больше выравниваются. К тому же смерть нас выбирает не по годам. Я бы не сказал, что наугад. Есть в этом своя мудрость.
Судя по этой повязке на рукаве, с красным крестом, она была санитаркой. И выбравшись из ямы, я увидел у нее на плече сумку, тоже с красным крестом. Эта сумка была для нее слишком тяжелой, оттягивала плечо. Там лежала вся аптечка. Впрочем, тяжело ей было не только из-за сумки. Одна на весь отряд, можете себе представить. Она никогда не жаловалась, но нетрудно было догадаться, что все это ей не по силам. Она постоянно то стирала бинты, то перевязывала раны, то раздавала какие-то таблетки от боли, от лихорадки, пот вытирала, смывала кровь, грязь, иной раз мыла раненых с головы до ног, если они не могли встать самостоятельно, а ее то и дело звали — туда, сюда, днем и ночью.
Даже сегодня мне не верится, когда я о ней думаю: она была такой юной и не имела ни мгновения передышки, причитавшейся ей хотя бы в силу возраста. Я не знаю, сколько ей было лет, она не говорила, может, стеснялась, но все терпела, словно была гораздо старше.
В глубине души я даже желал, чтобы она была гораздо старше. Не из-за того, о чем вы подумали. Этого человеку хочется только до определенного возраста, потом желание постепенно сходит на нет. Вы считаете, что с этого момента мы становимся хуже? Не соглашусь с вами. Мы хуже уже в песочнице.
Вы в детстве в песочнице играли? Я тоже нет. Какая в деревне песочница? Песка всюду полно. Везде, где Рутка делала излучину, один берег был песчаным. Катайся по песку, посыпай себя песком, строй из песка все, что угодно. И не только на Рутке. Впрочем, в деревне не так тянет возиться с песком, как в городе. Поля, луга, леса, все открыто настежь, над тобой, вглубь — кому охота возиться с песком? Играть можно везде. Так же, как и жить — жили везде. Не было нужды в больших домах, никто не рвался жить отдельно. Жили во дворах, в коровниках, в хлевах, в садах, в полях, на лугах, под небом, на берегу Рутки. Весь мир был домом, а дом служил лишь для того, чтобы собраться вместе после долгого дня. И тогда всем хотелось быть поближе друг к другу. В некоторых домах не было даже комнат, только одно помещение, так получалось ближе всего. Лишь в тесноте люди могут по-настоящему почувствовать, что они вместе. Кто же станет мастерить для детей песочницы, если и детям хотелось чувствовать себя вместе со всеми остальными? Приди кому-нибудь в голову сделать такую песочницу, как в городе, думаете, хоть кто-то из детей стал бы в ней играть? Хоть на цепь его посади — убежал бы. А в песочнице копошились бы куры, гуси, утки, они тоже любят возиться в песке, загадили бы все — и конец песочнице.
За границей я насмотрелся на песочницы. Повсюду, где я жил, рядом с домами были устроены детские песочницы. Я уже говорил, что люблю детей, поэтому, когда выдавалось свободное время, садился возле такой песочницы на лавочку, среди нянек, мам, бабушек. И, должен вам сказать, что, глядя на детей в песочнице, я иногда испытывал умиление, но иногда и страх.
О, песочница — это целый мир, поверьте мне. Пара квадратных метров — и мир, человечество, будущие войны. Милые мордашки, румяные, казалось бы, невинные, а уже ясно, кто кого готов в песок закопать, а кто от кого в этом песке станет прятаться. Кому в этой песочнице рано или поздно станет тесно, а кто в ней заблудится. Виновата ли в этом песочница? Некоторые люди так считают. Но мне иногда кажется, что все мы — изгнанники из песочницы, вне зависимости от возраста. Я тоже, хотя никогда в ней не играл.
