Краткая история тракторов по-украински - Левицкая Марина (список книг .txt) 📗
— Дайте мине глянуть! — сказал папа, дергая артритическими пальцами дверную задвижку.
— Не-не-не! — закричал Дубов. — Вы ее злякаете. Дайте мине глянуть!
Я беспокоилась, что отец, видимо, снова решил покататься на американских горках эмоций. Опасалась, что присутствие конкурента Дубова подстегнет его мужскую гордость и вновь пробудит интерес к Валентине. Отец знал, что она ему не ровня, но не могустоять перед ее гипнотическим воздействием. Старый дурак. Это может плачевно закончиться. Однако, несмотря на противоречивость его поведения, я чувствовала, что им движет более глубокая логика: ведь Дубов обладал таким же обаянием и гипнотической энергией, как и Валентина. Отец был влюблен в обоих — влюблен в жизненный пульс самой любви. Я могла понять его очарованное состояние, которому тоже была не чужда.
— Замолчите оба и оставайтесь на месте, — сказала я. — Я сама пойду и посмотрю.
Задние дверцы были снабжены замками от детей, которые нельзя открыть изнутри, так что другого выбора у них не оставалось.
Майк нашел себе место у двери. Вокруг телеэкрана собралась толпа молодых парней, которые через каждые несколько минут начинали хором орать. Команда Питербо-ро играла у себя дома. Майк тоже уставился в экран — его стакан был наполовину пуст. Я подошла к стойке и осмотрелась. Майк оказался прав — никаких признаков Валентины, Станислава и Лысого Эда. Внезапно послышалась буря приветственных возгласов. Кто-то забил гол. Человек, наполнявший за стойкой стаканы, наклонил голову, но в этот момент повернулся к экрану — мы встретились взглядами и тотчас друг друга узнали. Это был Лысый Эд — правда, уже не совсем лысый. На его макушке топорщились жидкие спутанные прядки седых волос. Живот вырос и перевешивался через пояс. За те несколько недель, что прошли с последней нашей встречи, его здорово разнесло.
— Опять ты. Чё те надо?
— Я ищу Валентину и Станислава. Я просто их знакомая. Не из полиции, если вас это беспокоит.
— Они смотались. Слиняли. Ночью.
— Не может быть!
— Видать, ты их тогда спугнула.
— Но я же…
— Она и пацан. Оба. В прошлые выходные.
— А у вас есть хоть какие-то предположения…
— Видать, решила, что слишком для меня хороша. — Он печально посмотрел на меня.
— Вы хотите сказать…
— Да ничё я не хочу сказать. А щас пошла на хер, слыхала? Мне теперь ишачить надо — я ж один остался.
Он снова повернулся ко мне спиной и начал собирать стаканы.
— Уихали? Не може буть! — Испуганно вскрикнули на заднем сиденье оба соперника в любви, и в салоне воцарилась мрачная тишина, которую через несколько секунд прервал долгий судорожный плач.
— Ну, успокойтеся, Володя Семенович, — пробормотал отец по-украински, обнимая Дубова за плечи. — Будьте мущиной!
Я впервые слышала, как он употреблял отчества. Теперь их разговор с Дубовым напоминал диалог из «Войны и мира».
— Шкода, Николай Алексеевич, но буть мущиной — значить буть слабым существом, которому свойственно ошибатись.
— По-моему, нам всем нужно взбодриться, — предложил Майк. — Может, зайдем выпьем?
К концу матча толпа рассосалась, нам удалось найти табуреты, и мы расселись вокруг стола — отыскался даже стул со спинкой для папы. В пивной было слишком шумно, и он застыл с озадаченным видом и широко раскрытыми глазами. Дубов взгромоздился своим широким задом на маленький круглый табурет, расставив для равновесия колени, настороженно задрав голову и жадно изучая обстановку. Я заметила, что он вглядывается в толпу, продолжая с надеждой следить за всеми входами и выходами.
— Что будете пить? — спросил Майк.
Отец попросил стакан апельсинового сока, Дубов — большой стакан виски. Майк заказал еще одно пиво. На самом деле мне хотелось выпить чашечку чая, но я остановилась на бокале белого вина. Обслужил нас Лысый Эд, который почему-то принес напитки на подносе.
— Давайте выпьем! — Майк поднял бокал. — За… — Он запнулся. Какой тост мог бы подойти столь разношерстной компании людей с прямо противоположными желаниями и потребностями?
— За торжество человеческого духа!
Мы дружно чокнулись.
25
ТОРЖЕСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА
— Торжество человеческого духа? — фыркнула Вера. — Дорогуша, это очень мило, но совершенно наивно! Могу тебе сказать, что человек — подлое, эгоистическое существо, которое стремится только к самосохранению. Все остальное — чистая сентиментальщина.
— Ты всегда так говоришь, Вера. А что, если человек на самом деле благороден и великодушен — созидателен, настойчив, одарен богатым воображением и духовен — таков, какими и мы стремимся быть? Но порой он просто не в силах совладать со всей той подлостью и эгоизмом, что царят в мире.
— Духовен! Право же, Надя, откуда, по-твоему, исходят подлость и эгоизм, если не от самого человека? Неужели ты действительно думаешь, что миром тайно правят злые силы? Да нет же, зло исходит из человеческого сердца. Понимаешь, я знаю, каковы люди в глубине души.
— А я не знаю?
— Тебе повезло — ты всегда жила в мире иллюзий и сантиментов. Некоторых вещей лучше не знать.
— Все равно каждая из нас останется при своем мнении. — Я почувствовала, что мои запасы энергии иссякают. — В любом случае, она снова исчезла. Именно поэтому я тебе и звоню.
— А вы не проверяли второй дом — на Норуэлл-стрит, с тем глухим беженцем?
— Заезжали по пути домой, но там никого не было. В окнах темно.
Усталость опустилась на меня, словно мокрое одеяло. Мы говорили почти час, и у меня больше не было сил спорить.
— Вера, пойду-ка я лучше спать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Надя. Не принимай мои слова близко к сердцу.
— Хорошо.
Но все же темное Верино знание меня тревожило. Что,если она права?
Несмотря на то что папа с Дубовым были соперниками в любви, они прекрасно поладили друг с другом: по настоянию отца Дубов съехал из своей каморки в общежитии Лестерского университета и обосновался в бывшей родительской спальне, а затем Валентининой комнате. Свои пожитки он привез в небольшом зеленом рюкзаке, который поставил в ногах кровати.
Три дня в неделю он уезжал лестерским поездом и возвращался поздно вечером. Дубов знакомил отца с последними достижениями в области сверхпроводимости и чертил карандашом аккуратные диаграммы, помечая их загадочными символами. Отец размахивал руками и заявлял, что все это он предсказывал еще в 1938 году.
Дубов оказался человеком практичным. Вставал рано и заваривал отцу чай. Поддерживал на кухне чистоту и всегда убирал за собой со стола. Он собирал в саду яблоки, и отец научил его методу «тосиба». Дубов признался, что никогда в жизни не пробовал такой вкуснотищи. Вечерами они говорили об Украине, философии, поэзии и машиностроении. По выходным играли в шахматы. Дубов восторженно слушал, когда отец зачитывал ему длинные главы из «Краткой истории тракторов по-украински». Даже задавал умные вопросы. По сути дела, он мог бы стать идеальной женой.
Как и отец, Дубов был инженером, точнее — электротехником. Слоняясь по саду и высматривая Валентину, он успел досконально изучить обе брошенные машины и буквально влюбился в «роллс-ройс». В отличие от папы, он мог подлезть под кузов. Согласно его диагнозу, болезнь была не смертельной: масло капало из поддона только потому, что выскочила затычка. Что же касается осевшей подвески, скорее всего, проблема — в лопнувшем тормозном кронштейне. Машина не заводилась, вероятно, из-за какой-то неисправности электрической системы — генератора постоянного или переменного тока. Он посмотрит. Конечно, если Валентина и ключи не найдутся, придется заменить катушку зажигания.
На следующей неделе отец с Дубовым решили снять двигатель, почистить все детали, разложив их на земле на старых одеялах. Заручились поддержкой Майка. Он просидел два вечера в Интернете и на телефоне, пытаясь отыскать торговцев металлоломом, у которых во дворе стоял бы похожий «роллс-ройс», и наконец обнаружил одного недалеко от Лидса, в двух часах езды.
