Ящер страсти из бухты грусти - Мур Кристофер (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Молли повернулась и обратилась во мрак:
– Стив, ты приволок этих людей сюда? И что ты себе думал, интересно?
Из темноты раздалось низкое хныканье. Толпа у входа зашепталась. Неожиданно вперед вышел какой-то мужчина и оттолкнул Бетси в сторону. На вид ему было лет сорок, одет в африканскую дашики, хаки и грубые ботинки. Его длинные волосы были забраны бисерной повязкой, чтобы не падали на лицо.
– Эй, чувиха, вам нас не остановить. Тут чего-то особенное и типа очень духовное происходит, так неужели какая-то ненормальная не даст нам в этом потусоваться? Не загораживай вход.
Молли улыбнулась.
– Так вы, значит, хотите в этом участвовать, да?
– Спрашиваешь, – ответил мужик. Остальные у него за спиной закивали.
– Прекрасно. Тогда выверните все карманы, прежде чем зайдете внутрь. Оставьте все снаружи – ключи, бумажники, деньги, всё.
– А чего ради? – возмутилась было Бетси.
Молли шагнула вперед и вонзила меч в землю прямо у девушки между ног:
– Тогда ладно. Все голышом.
– Что?
– Одетыми туда никто не войдет. Раздевайтесь.
Поднялся ропот, но низенький азиат с выбритой головой скинул свою шафрановую тогу, шагнул вперед и низко поклонился Молли, показав остальным паломникам голый зад.
Молли сокрушенно покачала головой:
– А я думала, что у вас котелки лучше варят. – Потом обернулась во тьму и крикнула: – Эй, Стив, держи хвост морковкой – я привела тебе на завтрак китайскую еду.
ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ
Вэл и Гейб вошли в бар и остановились у мигающего огоньками китайского бильярда, чтобы глаза привыкли к темноте. Вэл наморщила нос от похмельного духа застоявшегося пива и табачного дыма. Гейб сощурился на липкий пол, полагая распознать на нем какие-нибудь интересные формы жизни.
В “Пене Дна” утро было самым темным временем суток. Там стоял такой мрак, что тусклые контуры стойки, казалось, всасывали с улицы свет всякий раз, когда кто-нибудь открывал дверь. Дневные завсегдатаи в этом свете ежились и шипели, точно от мазков солнца могли испариться прямо со своих табуретов. За стойкой с мрачной, хотя и немного шаткой решимостью перемещалась Мэвис – она прихлебывала кофе из кружки цвета болотной кикиморы, а с губы у нее свешивалась экстра-длинная сигарета “тэрритон” и, точно пудель-невидимка дымящимися какашками, осыпала продолговатыми столбиками пепла ее свитер. Она расставляла по незанятому изгибу стойки рюмашки дешевого бурбона, выравнивая их, словно на расстрел. Каждые две-три минуты в бар заходил какой-нибудь старикан – согбенный, в мешковатых штанах, опираясь на трость с подпорками или последнюю надежду безболезненной смерти, – взбирался на свободный табурет, обхватывал рюмашку заскорузлой от артрита клешней и тряско подносил к губам. Эти рюмашки лелеяли – не опрокидывали залпом, и к тому времени, как Мэвис допила первую кружку кофе, изгиб ее стойки походил на очередь в преисподнюю: одни скрюченные, одышливые человеческие развалины.
“Не желаете ли подкрепиться? Вам придется немного подождать. Костлявая сейчас примет вас.”
Время от времени одна из рюмашек оставалась нетронутой, а табурет – незанятым, и Мэвис часок выжидала, а потом передвигала сосуд следующему дневному завсегдатаю и вызывала на поиски прогульщика Тео. Чаще всего все заканчивалось тем, что по городку скользила карета скорой помощи – тихонько, будто стервятник на труповозке, – и Мэвис узнавала скорбную новость, когда Тео приоткрывал дверь в бар, качал головой и шел дальше по своим делам.
– Эй, выше носы, – говорила в таких случаях Мэвис. – Вы ж дармовую выпивку за него получили? А табурет недолго пустовать будет.
Ибо дневные завсегдатаи и были всегда, и будут всегда. Следующее пополнение обычно подтягивалось к девяти – мужики помоложе, которые мылись и брились раз в три дня, а все время проводили вокруг бильярдного стола, поглощая дешевое разливное пиво и не сводя лазерных прицелов своих взоров с зеленого сукна, точно рассчитывая поймать в них блики собственной жизни. Когда-то у них были жены и работа – а теперь остались мечты о фантастическких ударах и хитрых стратегиях. Когда же мечты и взгляды тускнели, они перемещались на табуреты у стойки, к дневным завсегдатаям.
По иронии судьбы, дух отчаянья, витавший над дневными завсегдатаями, бодрил Мэвис тем возбуждением, какое она в последний раз испытала, когда шарахнула фараона своей Луисвилльской Дубиной. Стоило ей вытащить из запасника бутылку “Старых Теннисок” и разлить по рюмашкам, выстроившимся вдоль стойки, как ее позвоночник пробивало молнией электрического отвращения, и она поскорее ковыляла к другому углу стойки и тормозила там, переводя дыхание, пока ее стерео-кардиостимуляторы не приходили к согласию и не возвращали пульс к нормальной частоте ниже красной отметки. Точно ставишь смерти сливку на нос, точно вешаешь кобре на голову табличку “Пни меня”, и тебе это сходит с рук.
Гейб и Вэл следили за ритуалом со своего наблюдательного поста у китайского бильярда. Вэл держалась настороже – дожидалась мига, когда можно будет подойти к стойке и спросить, не звонил ли Тео. Гейб же, как обычно, был социально неуклюж.
Мэвис вернулась на исходную позицию у кофейника, предположительно избежав лап смерти, и окликнула парочку:
– А вы двое выпить чего хотите или просто на витрину глазеете?
Гейб подвел Вэл к стойке.
– Два кофе, пожалуйста.
Он быстро взглянул на Вэл, рассчитывая на одобрение, но та не сводила глаз с Сомика, сидевшего напротив Мэвис в конце стойки. Чуть дальше устроился еще кто-то – невероятно костлявый субъект с такой бледной кожей, что та казалась полупрозрачной в дыму от сигареты Мэвис.
– Здравствуйте, э-э... мистер Сом, – сказала Вэл.
Сомик, буравивший взглядом рюмашку с бурбоном, поднял голову и натянул улыбку на лицо, в котором сквозила виноватая скорбь.
– Моя фамилия Джефферсон, – ответил он. – А зовут меня Сомиком.
– Извините.
Мэвис взяла на заметку новую парочку. Гейба она узнала, он частенько заходил с Теофилусом Кроу, а вот женщина – лицо для нее новое. Она поставила кружки перед Гейбом и Вэл.
– Мэвис Сэнд, – представилась она, но руки не протянула. Уже много лет она не здоровалась ни с кем за руку, поскольку от рукопожатий у нее разыгрывался артрит. Теперь же, с новыми титановыми суставами и тягами, она просто боялась расплющить нежные фаланги пальцев своей клиентуры.
– Прошу прощения, – отозвался Гейб. – Мэвис, это доктор Вэлери Риордан. У нее здесь в городе психиатрическая практика.
Мэвис отступила на шаг, и Вэл заметила, как фокусируется аппарат в ее глазу: когда на него попал свет от бильярдного стола, глаз вспыхнул красным огоньком.
– Польщена, – промолвила Мэвис. – Вы знакомы с Говардом Филлипсом? – И она кивнула в сторону долговязого дистрофика, сидевшего в углу.
– Это Г.Ф., – подсказал Гейб. – Из кафе “Г. Ф.”.
Говарду Филлипсу могло быть и сорок, и шестьдесят, и семьдесят: судя по живости его лица, он вообще мог бы умереть молодым. На нем был черный костюм девятнадцатого века, вплоть до башмаков с пряжками, и он сосал из стакана крепкий портер “Гиннесс”, хотя, похоже, вот уже много месяцев не потреблял вообще никаких калорий.
Вэл вымолвила:
– Мы только что из вашего ресторана. Очень славное местечко.
Не меняясь в лице, Говард произнес:
– Как психиатра вас беспокоит, что Юнг симпатизировал нацистам? – Говорил он с невыразительным британским аристократическим акцентом, и Вэл смутно показалось, что на нее плюнули.
– Просто солнечный зайчик – наш Говард, – вмешалась Мэвис. – Похож на смерть, правда?
Говард прочистил горло:
– Мэвис может смеяться над смертью, поскольку все ее смертные части уже заменены механическими.
Мэвис заговорщицки склонилась к Гейбу и Вэл, точно хотела поведать им секрет, хотя голос при этом повысила – чтобы Говарду было слышно:
– Он у нас уже десять лет так чудит – и практически не просыхает.
