Черный Баламут (трилогия) - Олди Генри Лайон (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Хорошо, — губы отвердели, сбросив постылую улыбку. — Ты должен понимать: мой отец или я могли бы увести твою дочь силой, даже не заплатив выкупа, — но брак по обряду ракшасов недостоин кшатрия! Итак, чего ты хочешь? Говори!
Несколько мгновений звенящей тишины Юпакша собирался с духом.
— Сатьявати должна стать первой супругой раджи — и старшей в случае повторной женитьбы Шантану, да продлятся дни его вечно! Она должна сидеть по правую руку от престола мужа, и дети ее должны унаследовать трон! — словно бросаясь в реку, кишащую крокодилами, выдохнул бывший разбойник. — Только на этих условиях я отдам свою дочь в жены твоему отцу, великому радже Шантану… Или тебе, сиятельный царевич!
— Разумеется, мой отец не принял этих условий, — задумчиво проговорил Гангея, пропустив мимо ушей последнее заявление Юпакши и обращаясь скорее к самому себе.
— Правота твоя безгранична, — вздохнул Юпакша, виновато потупясь.
Дескать, такие мелочи — а раджа возьми и не согласись!
— Если бы речь шла о МОЕЙ свадьбе, — сын Ганги размышлял вслух, — тогда другое дело. Я бы, пожалуй, согласился — у меня все равно нет пока иных жен и сыновей. Да, я не стал бы спорить. Но мой отец… Любовь к твоей дочери разрывает его сердце, но раджа не может, поддавшись страсти, лишить престола единственого сына, наследника, потерянного и вновь обретенного — меня. На его месте я бы поступил точно так же. Впрочем, прими отец твои условия — я-то его наверняка понял бы и простил… Но он никогда не сможет простить сам себя, если решится на такое.
Юпакша ковырял подобранной тростинкой землю, которая, несмотря на близость реки, в этом месте была сухой и растрескавшейся.
— Может, ты все же передумаешь? — со слабой надеждой поинтересовался наконец Гангея. — Мой отец даст за Сатьявати хороший выкуп — ты и мечтать не мог о таком богатстве! Может быть, раджа не догадался предложить тебе выкуп сразу? Ты бы стал почтенным домовладельцем, родичем самого Шантану, переехал бы в Хастинапур…
Тростинка сломалась, застряв в одной из трещин.
— Подумай! А то ведь я сейчас повернусь и уеду! Раджа поскучает и забудет о твоей дочери (все обстояло совсем не так просто, но где взять иной способ уломать Индру рыболовов?!), Сатьявати состарится над чаном с солеными угрями, и знамение вместе со счастливой судьбой посмеются над вами! Раскинь мозгами, Юпакша! Соглашайся!
Не надо было слыть знатоком человеческих душ, чтобы увидеть: староста колеблется. На бородатом лице ясно отражалась внутренняя борьба. Казалось, еще немного — и жадность вкупе с боязнью упустить иволгу-удачу пересилят, Юпакша кивнет и согласится. Но он внезапно замер каменным идолом, изредка передергиваясь и вновь застывая, глаза Юпакши вылезли из орбит, словно он увидел ракшаса-людоеда, уже разинувшего слюнявую пасть. Гангея невольно оглянулся, однако рядом никого не было. Если, конечно, не брать в расчет грязного козла, наслаждавшегося ольховой корой и знать не хотевшего людей со всеми их проблемами.
Точно такая же козлиная башка досталась некогда одному упрямому мудрецу, который тоже никак не мог разобраться сперва со сватовством к его дочери, а потом — с будущим зятем, добавим в заключение, что зятем был Трехглазый Шива.
Староста забулькал горлом, волосы его встали дыбом, он спешно закивал головой, словно торопясь согласиться с собеседником-невидимкой, — после чего, тяжко вздохнув, ожил и вытер ладонью проступившую на лбу испарину.
— Увы, сиятельный царевич… — И сын Ганги ясно различил в глазках Юпакши пляску темных огней ужаса. — Ты слышал мои условия. Если хочешь, прикажи своим дружинникам посадить меня на кол. Смерти я не боюсь. Но Сатьявати никогда не станет женой раджи Хастинапура иначе, чем в качестве старшей супруги и матери будущих наследников.
Вечерело. С берега Ямуны порывами налетал зябкий ветер, швыряя в матерчатые стены шатра пригоршни песка и сорванной с деревьев листвы. И мысли твои были сейчас под стать этим холодным порывам и объявшим землю сумеркам.
Ты-то надеялся, что с легкостью уговоришь строптивого Индру рыболовов, обрадуешь сохнущего от любовной тоски отца скорой свадьбой, а тут… Судьба в очередной раз скорчила шакалью морду и теперь гнусно посмеивалась из разрывов клочковатых туч, низко летящих по темному небу.
Ты вздохнул и выбрался из шатра, где духота обволакивала сердце ватным коконом, — на свежий воздух.
Ветер мгновенно ударил в лицо тысячами песчинок, рванул за волосы, издеваясь, и со свистом унесся прочь. Пришлось встряхнуться, оглядываясь по сторонам, и вскоре ты заметил: тень от старой бакулы, под которой днем состоялась беседа с Юпакшей, стала другой. Неправильной. И это отнюдь не проделки ветра и вечера.
Под деревом стоял человек. Он не прятался — спрятаться можно было бы и получше, просто, наверное, не желал мозолить глаза случайному наблюдателю.
Ты оглянулся на дружинников, сидевших вокруг костра и горланивших песни, после чего решительно направился к дереву.
В трех-четырех шагах от бакулы ты остановился.
И почти сразу тень отделилась от ствола, шагнув навстречу.
— Здравствуй, — сказала тень, глядя на тебя снизу вверх.
— Здравствуй…
…Ганга раскачивала челн, относя его к месту слияния с Ямуной, и кувшинки у кромки островов стыдливо отводили венчики в сторону…
Ты вспомнил все и сразу.
Спавший последние четыре года зверь заворочался, потягиваясь, и хитро прищурился из твоих зрачков, вытягивая их в вертикальную черту. Зверь вдыхал запах благородного сандала и женской кожи, мурлыкал в предвкушении, вспоминая счастье первого соития, но пока ничего не предпринимал. Выжидал.
— Я ждала тебя, Гангея. Четыре года — долгий срок, но я ждала.
«Ну конечно, она уже знает мое настоящее имя!»
— А ты… ты вспоминал меня?
Ей ты врать не мог.
— Нет, Сатьявати. Разве что поначалу. Волей судьбы я уехал в Хастинапур, и новизна захлестнула меня. Прости, если можешь…
— Конечно, у тебя ведь там, в столице, было столько красивых женщин! — в ее голосе почти не было обиды, только грусть. — Изысканных, красящих глаза сурьмой с горы Трикадуд, проводящих целые дни у зеркала! Где уж простой рыбачке, не помнящей родства, спорить со столичными красавицами!
— Там было много женщин, — согласился ты. — Но я не знал их. Не стану врать, что из-за тебя — просто так сложилось.
На мгновение смуглое лицо Сатьявати отразило бешеную, почти звериную радость — и твой зверь ответил нутряным ворчаньем.
— Знаю, что ты приехал сюда сватать меня, — просто сказала она. — Не для себя — для своего отца.
— Да. Но Юпакша поставил условие…
— Я знаю. Давай не будем сейчас об этом. — Она словно очнулась от воспоминаний. — Пойдем. Я должна вас познакомить.
— Познакомить? Меня? С кем? И зачем?
— Увидишь. Доверься мне — как я тебе тогда.
Ты колебался. Четыре года жизни наследника плохо располагают к безоглядному доверию.
— Пойдем. Это очень важно. В том числе и для тебя самого. Ну… я прошу тебя, Гангея!
«Никогда не отказывать просящему!» — эхом отдались в сознании твои же собственные слова, и призрак учителя с осуждением мотнул седеющей косой.
— Пойдем, — кивнул сын Ганги.
Все было как прежде и совсем по-иному. Мерно журчала вода за бортом, покачивая челн, стояла на корме Сатьявати с веслом в руках — только вместо дня, прибежища честных и сильных, мир заливала жаркая смола ведуньи-ночи, и глаза небесных апсар смотрели на людей сквозь разрывы в тучах, загадочно подмигивая. Да еще где-то, на грани правды и лжи, мерно падали капли из треснувшего кувшина Времени.
Они отчалили тихо, в молчании, не зажигая факелов, и челн послушно скользнул вниз по течению, туда, где кровавая Ямуна сливалась с полноводной матерью-Гангой. Ветер улегся сам собой, лишь изредка ероша волосы мужчины и его спутницы, тучи поредели, и в открывшемся просторе объявился Сома-Месяц, рогатый бобыль-нелюдим. Он робко протянул к Сатьявати серебристые руки-лучи, нежно коснулся тонкого стана, высокой груди, озорно сверкнул в ярко-голубых глазах, столь неожиданных на темнокожем лице, заставив их светиться глубинной лазурью, и Гангея почувствовал, как зверь внутри его плотоядно облизнулся, пожирая взглядом молодую женщину, которую однажды познал.
