А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
И этот вопрос я задавал уже не раз. Ответа не ждал. Каждый раз Егорка отмалчивался, уклоняясь от прямого ответа. Поэтому яростно затянулся сигаретой, готовясь продолжить монолог.
– Страшно, Леша.
– Каждый раз?
– Каждый.
Я, моргая, посмотрел на моего доктора.
– Врешь же? Ты… ч-черт, ты даже дышать ровнее не перестал тогда!
– Думаешь, это показатель?
И снова улыбается. И не поймешь, что прячется за улыбкой этого молодого парня, отличающегося от меня только словом «врач» в дипломе. Хотя мы могли бы в свое время играть в одной песочнице…
– Я тебе завидую, Егорка.
– Не мне.
О как? Я отрепетированным движением изогнул бровь.
– А кому?
– Себе, Леша. Себе завидуешь. Ты хороший фельдшер, просто хочешь быть лучшим из лучших. И этому лучшему ты завидуешь сейчас.
Я помолчал, разглядывая Егора в свете галогенового фонаря, многие годы заливающего стоянку санитарных автомобилей своим желтоватым светом.
– Я просто молодой чайник. Дурачок, который мнит, что, нахватавшись вершков, уже способен Бога обмануть и костлявой по паху ударить. Разве нет?
Егор подарил мне еще одну из своих загадочных улыбок. И, как обычно, я начал горячиться:
– Ну, не делай мозги, а? Говори по сути!
– Леша?
Я обернулся.
– Ты чего?
Мариша, грациозно… ох, как грациозно, куда там пантере и анаконде, скользнула за нашу задремавшую «Газель».
– Чего спать не идешь?
– Да так…
– Полчаса уже стоишь.
Ну да. Время летит незаметно. Хотя, если бы меня ждала такая девушка, я бы курением пренебрег бы. Я поднял глаза – Егор одобрительно кинул. Да, и он бы…
– Как-то застоялся я в стойле, – промямлил я.
Мариша фыркнула.
– Фишку я за тебя кидать должна?
Вот же болван! Каждая бригада, приезжая, кидает в специальный паз, сооруженный в окошке диспетчерской, фишку из оргстекла с номером своей бригады, написанным красной краской. Прощелкаешь – и поедешь вне очереди. А я «прощелкивал» частенько. Как и в нынешнем случае. Судя по тому, что уже две бригады, пока я с Егором толковал по душам, укатили на вызов, моя очередь настанет в крайне близкие сроки.
– Я сейчас – жалко сказал я, совершенно несолидным движением отбрасывая окурок за спину, вместо того, чтобы жестом бывалого скоропомощника, щелчком пальца отправить его в полет на территорию кулинарного училища, соседствующего с нашей подстанцией.
– Я кинула уже, – милостиво сказала Мариша, кутаясь в пушистый платок – большой, серый, такой, какой носила всегда моя бабушка. Как там его – оренбургский пуховый? Но даже этот архаичный аксессуар не уменьшал источаемого ей шарма. Везунчик, черт возьми, Витька Мирошин – с такой девчонкой встречается…
– Могу ли я замереть в глубоком пардоне? – как всегда, когда я смущался, меня тянуло в некую девятнадцативековую пошлость, навязчиво отдающую вальсами Шуберта и хрустом французской булки.
– А с кем ты разговаривал? – спросила Мариша, подтягивая концы платка.
Ах да.
– Да ни с кем, – ответил я, глядя на Егорку. Он понимающе кивнул. – Сам с собой, как обычно.
– Говорят, часто ты так.
– Врут.
– Место здесь нехорошее, – поежилась девушка. – Тут доктора убили. Ты не знал?
Знал ли я?
– Молодого?
– Да. Лет так десять назад, кажется. Драка тут была, или что-то еще. Застрелили где-то прямо тут. Молодой мальчик был, только пришел работать.
– Слышал, – пробормотал я. – Как же…
– Кто-то даже цветы приносил сюда, – продолжила Мариша, глядя на Егора. – Вот сюда, к стенке этой. Видишь, вот тут – дырка от пули?
Егор улыбнулся. Сквозь него выщербина на бетонной стене гаража была видна очень четко.
– Вижу, – кивнул я. – А ты – видишь?
– Что? – подняла глаза Мариша.
– Да нет, ничего, – ответил я. Егорка покачал головой – мол, как не стыдно обманывать-то… и растаял. Я проводил взглядом его тень. Последним исчез смешной старомодный крест из светоотражающей ткани, растворившись в шероховатостях бетонной стены.
– Куда ты смотришь?
– Просто вспоминал, – сказал я, смотря на стену. Все, мой доктор удалился. Туда, куда он уходил всегда, когда в очередной раз выручал меня из очередной тяжелой ситуации. До конца смены теперь я сам по себе. Впрочем, если Егор ушел – значит, сложных вызовов не предвидится до самого утра. Уж, кому, как не ему, знать….
Статично потрескивал селектор, слышно было, как похрапывает в машине Артемович.
Мариша тронула меня за руку:
– Лешка? Ты чего?
– Ничего, – улыбнулся я. Так, как всегда улыбался Егор. – Ничего, моя хорошая. Пойдем чайку попьем?
– Пойдем, – ответила Мариша, кажется – с облегчением. – Я сейчас поставлю чайник. Приходи.
– Ладно… – она уходила, а я все не мог оторвать глаз от бетонной, покрытой подтеками, мхом и вьющимся плющом, стены.
Я сумасшедший? Наверное.
Но я смотрел и до сих пор видел, как улыбается мне Егор. Мой врач. Мой наставник. Мой неожиданный друг.
Мой ангел-хранитель.
Разрешите войти?
– Разрешите войти? – широко улыбнулся мужчина, без стука открывая дверь в кабинет начмеда [44].
– Пожалуйста.
Он не понравился Менделю сразу. Слишком уж улыбчивый тип, полный показного благодушия и доброжелательности, как цирковой клоун с нарисованной улыбкой. От таких улыбок становится не по себе.
Вошедший оказался невысокого роста, лысоватым, на безупречно белом пиджаке не было ни единого темного пятнышка. Красный с золотом галстук горделиво топорщился у двойного подбородка. Перегнувшись через стол, начмед без особой радости поучаствовал в рукопожатии, ибо с молодых лет ненавидел потные ладони. На запястье гостя блеснула золотая цепочка. Гость тем временем выудил из внутреннего кармана ворох визиток и вручил одну. Золотое тиснение на зеленом фоне гласило: «Лига правовой защиты пациентов. Юрист 3 класса Ярослав Геннадьевич Трубинин».
В золоте с головы до пят, с неудовольствием отметил начмед. И зубы, кстати, тоже, не чугунные…
– Очень приятно.
– И мне тоже, – улыбнулся Трубинин, гораздо шире, чем в первый раз.
Невольно всплыла в памяти ассоциация кэрроловской Алисы с Шалтаем-Болтаем. Улыбнется еще радостнее – уголки рта сойдутся на затылке. И голова отлетит…
– Столько наслышан о вас, не примите за грубую лесть, и все только хорошее. Поверьте, искренне рад знакомству!
– Я так популярен в судебных кругах? – криво улыбнулся Мендель.
Трубинин засмеялся. Смеялся немного дольше, чем стоило. В груди начмеда снова всколыхнулось естественное раздражение человека, вынужденного под конец рабочего дня тратить время на радостного идиота.
– Ну, нет, что вы. Просто слухом земля полнится. Право, неловко мне приходить к вам по такому щекотливому делу…
Вот, перешли к делу. Пироги и пышки кончились, пришло время гематом и посттравматических отеков.
– Мы сейчас разбираем исковое заявление гражданки Лушаковой. Не знакома ли вам такая?
– Она не наша сотрудница?
В ответ он заработал новую волну беспричинного смеха.
– Медицинский цинизм вошел в анекдоты, уважаемый Геннадий… э-э?
– Николай Викторович, – представился Мендель.
– Как? – недоуменно произнес Трубинин. – Я извиняюсь, конечно, но вас в моем разговоре с персоналом назвали Геной…
– Не сомневаюсь. Фамилия моя Мендель. Мой однофамилец, как вы, верно, знаете, в свое время был основоположником генетики. Сначала я был Генетиком. Потом Геном. Потом – Крокодилом Геной. Ну а со временем…
– Да-а! Ассоциативно, однако.
– Согласен. – Начмед демонстративно скосил глаза на часы. – И все-таки, чем обязан?
– Да, ближе к телу, как говорил Платон.
Начмед промолчал.
– Гражданка Лушакова, – откашлялся адвокат, – двадцатого числа прошлого месяца сделала вызов наряда «Скорой помощи»… или как у вас это называется?
– Выездной бригады.
