Дар Гумбольдта - Беллоу Сол (читать книги онлайн без txt) 📗

— Я не могу обвинять мужчин за то, что они увлекаются тобой. У тебя попка, как белая валентинка.

— Я залепила ему прямо в шею, — отозвалась она.

Как-то в теплый денек, когда кондиционеры уже не выдерживали нагрузок, психиатр сказал ей:

— Почему бы вам не снять платье, мисс Вонгел.

А миллионер на Лонг-Айленде, у которого она гостила, шептал в вентиляционное отверстие, соединяющее их ванные:

— Я хо… — его голос срывался, как у умирающего. — Я хочу тебя. Я умираю. Спа… спаси меня!

Миллионер был дюжим веселым человеком, водившим собственный самолет.

Сексуальные фантазии способны изуродовать умы тех, кто вынужден придерживаться обета, как священники. В таком случае, не согласитесь ли вы, что человечество никак не может избежать маниакальности, преступлений и катастроф в этом ужасном столетии? Невинность, красота и добродетельность Демми извлекали на свет божий горы свидетельств в пользу этого утверждения. Перед ней предстал некий демонизм. Но он не смог устрашить Демми. Она утверждала, что наделена сексуальным бесстрашием. «А они еще пытаются повесить на меня всех собак», — говорила она. И я ей верил.

Доктор Элленбоген сказал, что замужество для нее очень рискованный шаг. Его не слишком удивляли анекдоты, которые я рассказывал о мамаше и папаше Вонгелах. Однажды они отправились в автобусную экскурсию по Святой Земле. Дородная мамаша Вонгел везла с собой свои баночки с арахисовым маслом, а папаша — жестянки с консервированными персиками. Мамаша протиснулась в гробницу Лазаря, но не смогла вылезти назад. Пришлось звать арабов, чтобы вытащить ее оттуда. Вопреки предупреждениям Элленбогена, я упивался странностями Демми и ее семейства. Когда она лежала в мучениях, глубокие глазные впадины наполнялись слезами и средний палец левой руки конвульсивно сцеплялся с другими пальцами. Демми испытывала непреходящее пристрастие к безнадежным болезням, раковым опухолям и похоронам. Но ее доброта оставалась искренней и глубокой. Она покупала мне почтовые марки и проездные билеты, готовила грудинку и паэлью, выстилала ящики в моих одежных шкафах папиросной бумагой и пересыпала мои шарфы шариками от моли. Она не могла сложить два и два, но умудрялась починить сложную машину. Руководствуясь одним лишь инстинктом, она вникала в хитросплетения разноцветных проводков и радиоламп, и приемники снова оживали. Динамики надрывались почти не переставая деревенской музыкой или религиозными наставлениями. Из дому ей присылали «Высокую Горницу: Благочестивое руководство для семейного и индивидуального чтения» с «Думами месяца»: «Обновленная сила Христа». Или: «Прочтите и обдумайте: Аввакум 2, 2-4». Я тоже читал эти публикации. Песнь Песней 8, 7: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее». Я любил искривленные костяшки пальцев Демми, ее длинную голову с золотыми волосами. Вот мы сидим на Барроу-стрит, играя в пьяницу. Она сгребает карты, тасует колоду и ворчит:

— Так я обыграю тебя дочиста, молокосос.

А потом шлепает картами о стол и выкрикивает:

— Пьяница! Считай.

Ее коленки смотрят в стороны.

— Отсюда открывается вид на Шангри-Ла [228], он мешает мне сосредоточиться на игре, Демми, — говорю я.

Мы также раскладывали двойной пасьянс пик и играли в китайские шашки. Демми то и дело затаскивала меня в антикварные ювелирные магазины. Она обожала старинные брошки и кольца еще и потому, что их носили мертвые леди, но больше всего ей хотелось обручального кольца. Никакого секрета из этого не делалось.

— Купи мне кольцо, Чарли. Тогда я смогу показать своей семье, что все идет чинно и благородно.

— Я не понравлюсь им, даже если куплю тебе самый большой опал, — сказал я.

— Точно, не понравишься. Они придут в ярость. Ты насквозь греховный. И Бродвей им не указ. Ты пишешь непотребное. И вообще, единственная правильная книга — Библия. Но папа улетает на Рождество в Южную Америку, в миссию. В ту, в которую вкладывает больше других, где-то в Колумбии, около Венесуэлы. Я полечу вместе с ним и расскажу ему, что мы собираемся пожениться.

— Демми, не уезжай, — попросил я.

— В джунглях, где повсюду дикари, ты ему покажешься гораздо более нормальным человеком, — объяснила она.

— Скажи ему, сколько я заработал. Деньги помогут уговорить его. Только не уезжай. Разве твоя мать тоже едет?

— Нет. Я не очень понимаю, почему. Но нет, она остается в Маунт-Коптик устраивать рождественскую елку для детей из какой-то больницы. Если она уедет, они очень огорчатся.

Принято считать, что медитация успокаивает. Чтобы проницать суть, нужно поддерживать абсолютный покой. А я не чувствовал себя спокойным. Тяжелая тень самолета, взлетевшего из аэропорта Мидуэй, пересекла комнату, напомнив о смерти Демми Вонгел. Сразу после Рождества, в том же году, когда ко мне пришел успех, Демми и папаша Вонгел погибли в авиакатастрофе в Южной Америке. Демми взяла с собой мой бродвейский альбом. Возможно, она как раз начала показывать альбом отцу, когда произошла катастрофа. Никто даже не знал точно, где это произошло, — где-то в районе реки Ориноко. Я провел несколько месяцев в джунглях, разыскивая ее останки.

Именно в это время Гумбольдт предъявил к оплате чек своего побратима. Я не опротестовал его. Шесть тысяч семьсот шестьдесят три доллара и пятьдесят восемь центов — внушительная сумма. Но не в деньгах дело. Меня задело, что Гумбольдт не проявил уважения к моему горю. Я подумал: «Что за время он выбрал! Как он мог! К черту деньги. Но он же читал газеты. Он же знал, что она погибла!»

* * *

И снова я расстроился. Опять! Не к тому я стремился, устраиваясь на диване. Я даже обрадовался, когда металлический стук в дверь заставил меня подняться. Оказалось, что дверным молотком орудовал Кантабиле, желавший прорваться в мое убежище. Я разозлился на старого Роланда Стайлса. Разве я приплачиваю ему не для того, чтобы, пока я медитирую, он не пропускал ко мне назойливых посетителей и разных сумасшедших? Но сегодня, похоже, его не оказалось на месте. В канун Рождества жильцы просили его помочь им с елками и всем прочим. Должно быть, Роланд сейчас нарасхват.

Кантабиле привел с собой молодую женщину.

— Жена, полагаю? — спросил я.

— Не полагай. Она не моя жена. Это Полли Паломино. Просто подружка. Друг семьи. Соседка Люси по комнате в женском колледже в Гринсборо. Перед Радклифом.

Белокожая, без лифчика, Полли выбралась из темной прихожей на свет и принялась бродить по моей гостиной. Натуральные рыжие волосы. Без чулок (это в декабрьском Чикаго!), одетая очень легко, она расхаживала на платформах максимальной толщины. Мужчины моего поколения так и не сумели привыкнуть к длине и красоте открытых женских ног. Прежде их тщательно драпировали.

Кантабиле и Полли изучали мою квартиру. Он трогал мебель, она наклонилась пощупать ковер и отогнула уголок, чтобы прочитать этикетку. Да, подлинный Кирман. Она стала изучать картины. Кантабиле уселся на шелковистый плюш дивана с подлокотниками и сказал:

— Бордельная роскошь.

— Вы не слишком-то рассиживайтесь, мне нужно в суд.

Кантабиле объяснил Полли:

— Бывшая жена Чарли снова с ним судится.

— Зачем?

— За всем. Ты уже отдал ей довольно много, а, Чарли?

— Много.

— Он стесняется. Ему стыдно сказать, насколько много, — объяснил Кантабиле Полли.

Я добавил:

— Очевидно, я изложил Ринальдо всю историю моей жизни за игрой в покер.

— Полли знает. Вчера я ей все рассказал. В основном ты трепался уже после игры. — Он повернулся к Полли. — Чарли тогда так набрался, что не мог вести свой «280-SL», поэтому домой его отвез я, а Эмиль пригнал «тандерберд». Ты много чего выложил мне, Чарли. Где это ты достал эти шикарные зубочистки из гусиных перьев? Они у тебя всюду разбросаны. Ты, кажется, очень переживаешь, если между зубами застревают крошки.

— Мне их прислали из Лондона.