Жена журавля - Несс Патрик (чтение книг .txt) 📗
Но даже во сне — он знает!
Длинная шея, алая корона на макушке и пара золотистых глаз оборачиваются к нему только раз, и те глаза полны слез.
Слез печали, думает он. Слез бездонной скорби.
И ему вдруг становится жутко.
Полет стрелы кончается, и он опять достигает земли. Касается ногами травы, целящей зеленым бальзамом его обожженные пятки, о которых он вспоминает только теперь, и вновь содрогается от боли.
Его нежно кладут на землю, и он издает долгий, протяжный стон.
Он зовет — и он плачет.
Оплакивая тех, кого больше нет.
До тех пор, пока длинные белые крылья не утирают его слезы и не гладят его по лбу и вискам мягкими, убаюкивающими движениями.
Он хочет, чтоб его сон прекратился.
Он не хочет, чтоб его сон прекращался.
Но все прекращается.
— Джордж?
Он открыл глаза, поморгал — и тут же затрясся от холода. Потому что лежал на заиндевелой траве садика на заднем дворе своего сгоревшего дома.
— Джордж, — снова позвали его.
Он поднял взгляд. Кумико. Он покоился в ее объятиях, а она стояла на коленях в траве. Хотя она, несмотря на тоненькую сорочку, похоже, холода совсем не замечала.
— Как же мы?.. — спросил было он, но тут же закашлялся и сплюнул на тревожно-черный асфальт.
А когда взглянул на нее снова, ее глаза горели золотом.
И блестели от слез.
У Джорджа перехватило горло, но уже не от дыма.
— Я знаю тебя, — сказал он, и это был не вопрос.
Она медленно кивнула:
— Да.
Он коснулся ее щеки, испачканной чем-то черным, напоминающим сажу.
— Тогда почему ты грустишь? — Он провел пальцем вниз, до ее подбородка. — Почему ты всегда так печальна?
Раздался грохот, и они оглянулись на дом. Пламя уже поглотило крышу, пожирая его жилище с потрохами.
— Таблички! — сказал он, откашливаясь. — Мы должны сделать новые…
Но Кумико ничего не ответила, и он вытер слезы, что текли по ее щекам.
— Кумико?
— Ты должен простить меня, Джордж, — с грустью сказала она.
— За что? Это мне нужно твое прощение. Ведь это из-за меня…
— Прощение нужно всем, любовь моя. И за все годы, что я себя помню, у меня не было никого, кто предложил бы его мне. — Ее глаза вспыхнули — хотя, возможно, только отразили пламя его горящего дома. — Пока я не встретила тебя, Джордж, — продолжала она. — Только ты это можешь. И только ты это должен.
— Не понимаю, — сказал Джордж, все еще лежа в ее объятиях, головой на ее коленях.
— Прошу тебя, Джордж. Прости меня. И тогда я уйду.
— Уйдешь? — Он сел, обескураженный. — Нет, ты не можешь уйти. Я же только нашел тебя!
— Джордж…
— Я не стану прощать тебя, если из-за этого ты уйдешь.
Она положила руку ему на грудь, словно успокаивая. И опустила взгляд. Он посмотрел туда же. Ее пальцы раздвинулись, между ними показались перышки — белые, как луна, белые, как звезды, белые, как желание.
И тут же исчезли.
— Я не могу остаться, — сказала она. — Это невозможно.
— Я не верю тебе.
— С каждой секундой мне все труднее, Джордж, — проговорила она, и перья вновь проступили меж ее пальцев. А затем опять исчезли.
Джордж с трудом выпрямил спину. В голове по-прежнему клубилась пустота — неудивительно, что ему виделись, точно во сне, все эти странные вещи. Языки пламени невозможных цветов — зеленые, фиолетовые, голубые. Ночное небо над ними, слишком ясное для зимней ночи. Звезды, такие острые, что можно порезаться, если к ним прикоснешься. Он коченел, как ледышка, и в то же время горел, как огонь. Этот огонь подливал в его кровь свежего гнева, гнева, которого ему хватит, чтобы…
— Нет, — сказала Кумико так, словно говорила не с ним. — Ты уже много чего натворил. Ты знаешь, о чем я.
Джордж заморгал:
— Что?
Но пламя внутри него уже унималось, и желание извергнуться иссякало, превращаясь в воспоминание.
Он нахмурился:
— Мои глаза сейчас были зелеными, так?
Наклонившись, она поцеловала его, и глаза ее блестели золотом, хотя он и заслонял собой ее лицо от горящего дома.
— С тобою я обрела покой, — сказала она. — Покой, в котором нуждалась так отчаянно и который, я надеялась, сможет продлиться… — Она отклонилась и посмотрела на дом. — Но он не сможет.
— Умоляю тебя, Кумико. Пожалуйста…
— Я должна уйти. — Она взяла его руки в свои. — Я должна освободиться. Мне нужно прощение. Я не могу больше делать вид, что мне не больно от всего этого.
— Но это мне нужно твое прощение, Кумико. Я переспал с Рэйчел. Хотя и сам не знаю зачем…
— Это не важно.
— Это самое важное из всего!
Он отнял руки. Казалось, само время остановилось. Почему его дом горит уже так долго, но никаких пожарных нет и в помине? Почему он больше не замерзает на этой заиндевелой траве? Почему Кумико говорит ему все эти странные вещи?
— Я узнал тебя, — сказал Джордж. — Это все, чего я хотел. Все, что я когда-либо…
— Ты не знаешь, кто я.
— Ты — Леди-из-облака. — Он сказал это твердо и спокойно. — И та самая птица, из которой я вынул стрелу.
Она улыбнулась ему. Печальной улыбкой.
— Мы оба — Леди-из-облака, Джордж. И я — твоя журавушка, а ты — моя. — Она вздохнула. — А еще мы оба — вулканы. Истории чередуются, помнишь? Они меняются и зависят от того, кто их рассказывает.
— Кумико…
— Я ошиблась. — Она стерла полоску сажи с его щеки. — Ты и правда знаешь меня, Джордж, и за это мне нужно твое прощение. Это знание уже занесло тебя не в ту историю, и оно погубит тебя. Поэтому ты и должен меня простить. — И она повторила голосом, полным печали: — Всем нужно прощение, любовь моя. Всем и каждому.
Он увидел, как она поднесла к груди руку и ногтем указательного пальца провела на коже черту. Кожа на груди расползлась, точно трещина в земле, и он увидел, как бьется ее сердце. Она взяла его руку и вложила в порез его пальцы.
— Кумико, нет! — еле выдавил Джордж с горечью, от которой перехватывало горло.
— Возьми его, — сказала она. — Возьми мое сердце. Освободи меня.
— Пожалуйста, не проси меня. — Он почти хрипел, и его собственное сердце чуть не выскакивало из груди. — Я не могу. Я люблю тебя.
— Это самое лучшее, что любящий может дать тому, кого любит, Джордж. Благодаря этому и возможна жизнь. Благодаря этому мы выживаем.
Ее сердце билось перед его глазами, поблескивая кровью, и пар от него поднимался в морозный воздух.
— Но тогда ты уйдешь, — сказал Джордж.
— Мне все равно придется уйти. Но так я уйду свободной. Пожалуйста. Сделай это ради меня.
— Кумико…
Но больше он не нашел что сказать. А еще ему показалось, будто он ее понял. Она любила его, но даже ее любовь не могла удержать ее на этой земле. Она просила у него прощения за то, что он ее знал, и просьба эта почему-то больше не казалось ему странной. Покуда ее история оставалась той, которую рассказывала она, а не той, которую требовал рассказать он, все шло хорошо.
Но он потребовал. Он слишком глупо и алчно жаждал узнать ее. И наконец узнал.
Теперь он знал ее.
Но разве любовь — ради этого?
Ради знания?
Да. И в то же самое время — нет.
И теперь она права: у него нет иного выбора. Кроме того, чтобы выбрать, как ей уйти.
Его рука замерла на ее груди в нерешительности.
— Не смей! — донеслось до них через садик.
Рэйчел стояла у самых ворот, и глаза ее светились зеленым так ярко, что Джордж различил это даже во мраке; казалось, они извергали пламя, бушевавшее у нее внутри. Рядом с нею стоял Джей-Пи — всклокоченный, перепуганный, полузавернутый в одеяло с «вихляшками Завро» — и сосал свой крохотный большой палец.
— Рэйчел? — произнес Джордж. — Джей-Пи?
— Grand-pere? — крикнул Джей-Пи. — А мама пошла…
— Не смей! — опять заорала Рэйчел и дернула Джея-Пи за плечи так резко, что он вскрикнул от удивления. — Ты не сделаешь этого!
