Эйлин - Мошфег Отесса (библиотека электронных книг txt) 📗

Наверное, может показаться, что я слишком жалею себя, сетуя на то, что мой отец любил меня недостаточно, чтобы бить. Ну так и что? Теперь я стара. Мои кости стали хрупкими, волосы поседели, дыхание сделалось медленным и поверхностным, аппетит поубавился. Я получила полную меру — и сверх того — синяков и шишек и прожила достаточно долгую жизнь, чтобы жалость к себе перестала быть нелепой привычкой, а стала чем-то вроде мокрого холодного полотенца на лбу, унимающего лихорадочный страх перед неизбежной кончиной. Бедная я, да, бедная я. Когда была юна, я совершенно не заботилась о своем физическом благополучии. Все молодые верят, что они неуязвимы, что они достаточно хорошо знают мир, чтобы не слушать никаких глупых предупреждений. Именно такого рода тупая отвага увела меня прочь из Иксвилла. Если б я знала, насколько опасно место, куда я бегу, я могла бы так и не решиться уехать. В те годы Нью-Йорк-Сити был неподходящим местом для молодой женщины, особенно для такой молодой женщины, какой была я, — доверчивой, беспомощной, полной ярости, вины и тревоги. Если б кто-нибудь сказал мне, сколько раз меня будут тискать и щупать в подземке, как часто мне будут разбивать сердце, сколько дверей захлопнется перед моим носом, сокрушая мой дух, — я могла бы остаться дома с отцом.

Живя в Иксвилле, я читала описания случаев насилия в тюремной картотеке — ужасных случаев. Нападения, разрушение, предательство, — но пока это все не затрагивало меня, оно меня не тревожило. Эти описания были все равно что статьи в «Нэшнл джиогрэфик». Их подробности лишь питали мои извращенные грезы и фантазии, но никогда не заставляли меня опасаться за свою безопасность. Я была наивной и бессердечной. Меня не волновало благополучие других людей. Я беспокоилась лишь о том, как заполучить то, чего я хотела. Так что когда откровения Ребекки вылились на меня, я была далеко не так сильно потрясена, как этого можно было бы ожидать. Однако я была оскорблена. Неожиданно мне стало ясно, что ее дружба была вызвана не только — а может быть, и не столько — уважением и приязнью ко мне, как я предпочла бы думать. Было понятно, что создание этих уз было со стороны Ребекки, стратегическим ходом. Она предположила, что я могу быть полезна для нее, и в итоге, думаю, так и вышло.

— Извини, пожалуйста, — пробормотала я, пытаясь скрыть разочарование. — Я действительно не очень хорошо себя чувствую.

Я могла бы сказать ей, что она сошла с ума, что я не желаю иметь с ней ничего общего, что ее следует арестовать за то, что она сделала. Однако я испытывала невероятную боль и обиду из-за того, что она решила соблазнить меня и сделать чем-то вроде сообщницы, и потому не могла подобрать слова и составить из них внятную фразу. Хотя, полагаю, хватило бы и слов «удачи тебе». Как бы то ни было, я не собиралась показывать ей, как сильно она меня ранила, — я и без того чувствовала себя достаточно униженной. Как же глупа я была! Конечно же, Ребекка в действительности не любила меня. Я была нелепой, уродливой, слабой, странной. Разве такая, как она, захочет подружиться с такой, как я?

— Мне действительно пора ехать, — произнесла я, поднялась и направилась к двери. Однако в прихожей Ребекка догнала меня и схватила за локоть.

— Пожалуйста, — сказала она, — не убегай так быстро. Я вроде как в легком затруднении.

Глядя на нее, я определенно могла сказать, что она боится. Я думала о том, чтобы вырваться и поехать домой, рассказать обо всем отцу, позвонить копам. Но Ребекка смотрела на меня так, словно я могла ее спасти, и просила:

— Пожалуйста, Эйлин, ты мне очень нужна. Мы ведь друзья.

Эти слова поколебали меня. Она протянула мне сигарету и дрожащими руками поднесла зажигалку.

— Ты единственная, кому я доверяю, — выдохнула Ребекка. Этих слов было достаточно, чтобы остановить меня. Я предпочла поверить, что она все-таки уважает меня. Она хочет, чтобы я была рядом с нею. Слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам. Она вытерла их обшлагом халата, всхлипнула, содрогнувшись всем телом, и вопросительно поглядела на меня.

— Ладно, — ответила я. Никто прежде не умолял меня со слезами на глазах. — Я тебе помогу.

— Спасибо, Эйлин, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы, и вытерла нос о рукав. — Извини, я ужасная неряха.

Мне доставило удовольствие видеть ее такой испуганной и уязвимой. Она взяла с кухонного столика еще один ломоть хлеба и несколько секунд задумчиво смотрела на него.

— Не знаю, как я в это впуталась. Но раз уж мы взялись за это дело, то должны довершить то, что начали.

Я села на стул, выпрямив спину, скрестив лодыжки, словно леди, и сложив руки на коленях, и негромко предложила:

— Мы можем позвонить в полицию и объяснить, что случилось. Мы можем сказать, что это был несчастный случай.

Я отлично знала, что мое предложение нелепо. Я просто хотела увидеть ее в максимально глубоком отчаянии и насладиться этим. Хотя бы этого я заслуживала в обмен на свою верность.

— И что именно мы скажем? — отозвалась Ребекка. — Что я случайно связала ее? Меня отправят за решетку, — всхлипнула она.

— Мой отец был копом, — сообщила я ей. Ребекка смотрела на меня широко распахнутыми глазами. — Конечно, я не скажу ему, но, допустим, если мы заявим, что миссис Польк угрожала тебе…

— Последнее, что нам нужно, — это вмешательство полиции. Ты же знаешь, мистер Польк был полицейским. Если б полиции действительно было какое-то дело до правосудия, то мне вообще не понадобилось бы появляться здесь. Я не могу отправиться в тюрьму, Эйлин. Люди не поймут, какое доброе дело я пытаюсь сделать. — Ребекка помахала ломтем хлеба и бросила его в раковину, потом раскурила сигарету и посмотрела на бутылку с отбитым горлышком. Вина в бутылке уже не было. — Я бы выпила.

— Никакой выпивки, — возразила я, удовлетворившись тем, что она была в достаточно сильном отчаянии, чтобы не осуждать меня. — Нам нужно сохранить разум. Мы должны добыть признание. — Я старалась говорить деловитым тоном. Потом затушила сигарету и хлопнула ладонью по колену.

— Нам нужно заняться делом. — Ребекка слабо улыбнулась.

— Расскажи мне, что случилось. Расскажи мне все.

Она поежилась, и это зрелище доставило мне удовольствие. Ребекка снова стала теребить волосы, дергая и крутя пряди, одновременно меряя шагами кухню.

— Это началось вчера, ближе к вечеру. Я заявилась в дом миссис Польк, — начала Ребекка. Ей удалось совладать с голосом, заставить его звучать спокойно, собрано и располагающе, как будто она репетировала свое выступление перед судьей или судом присяжных. — Я обвинила ее и ее покойного мужа в том, что они сделали, пересказала все, что Ли поведал мне о клизмах, о сексуальном насилии, обо всем.

Она вскинула руку, словно указывая на верхний этаж, где и происходили эти постоянные изнасилования. Я едва могла понять насилие так, как она рассказывала мне о нем — какая часть тела куда входит, для чего нужна клизма, и так далее. Мне все еще было неясно, что это означает. Я была наивной и извращенной и теоретически знала, что такое гомосексуализм, однако у меня не было личного опыта, и я не могла вообразить сексуальное соитие достаточно отчетливо, чтобы понять эту извращенную форму — насилие над мальчиком.

— Что именно его отец делал с ним? — спросила я. Ребекка прекратила расхаживать и посмотрела на меня как на идиотку. — Просто для ясности, — добавила я.

— Содомия, — ответила она. — Анальная пенетрация. Это достаточно ясно?

Я кивнула, хотя это показалось мне невероятным.

— Говори дальше. — Я откашлялась. — Я слушаю тебя.

— Миссис Польк, конечно же, все отрицала, — продолжила Ребекка. — Она называла своего мужа святым, сказала, что никогда не слышала слова «клизма» до того, как я его произнесла. «Я даже не знаю, для чего нужна эта штука». Но я продолжала спрашивать: «Почему вы не забрали Леонарда и не сбежали? Почему вы позволили, чтобы это продолжалось? Как вы могли стать соучастницей этих пыток?» И она просто ничего мне не ответила. Я велела ей обдумать это. Оставила свой номер телефона. Но я знала, что она не позвонит. Прошлой ночью я так и не смогла уснуть. Меня просто разъедало заживо то, что эта женщина лгала мне в лицо. Поэтому я вернулась сюда сегодня утром. Она, конечно же, не сказала ничего нового. Отпиралась еще энергичнее. Назвала меня сумасшедшей. Я пригрозила сообщить о том, что она делала. А потом мы подрались, потому что то, что я сказала, разозлило ее. Я пыталась убедить ее, что действую во благо Ли и что хочу помочь и ей тоже. Но она не слушала. Она разъярилась и напала на меня. Видишь? — Ребекка распахнула халат и задрала блузку, чтобы показать мне мелкие царапины поперек груди: ничего страшного, насколько я видела, даже шрамов не должно было остаться. Ее тело было тонким и чистым, белая кожа словно бы светилась изнутри, ребра напоминали клавиши пианино, сделанные из слоновой кости, живот был плоским и гладким, без выпирающей мускулатуры. Лифчик, охватывающий маленькую грудь, был сшит из черного атласа и изящно отделан кружевом.