Жаркое лето в Берлине - Кьюсак Димфна (библиотека книг .TXT) 📗
— Брунгильда! — воскликнула Джой. — Я пришла к вам, чтобы просить вас уехать из Берлина.
— Уехать из Берлина?
— Из Германии. Я принесла деньги, чтобы вы купили билеты на всех троих. В Англии я сумею оформить ваши эмиграционные документы. Мне помогут родители. Вынув пачку банкнотов, она положила их на стол. — Это не их деньги. Я обменяла свои аккредитивы. Прошу вас, ради профессора, ради вас самих.
Слезы навернулись на глаза Брунгильды, и она медленно покачала головой.
— Вы так добры. Всю жизнь этого не забуду. Но уехать мы не можем.
— Но почему? — воскликнула Джой. — Вам опасно здесь оставаться. Совсем забыла сказать, что шофер, узнав, куда я иду, попросил меня передать вам, чтобы вы поставили на окна крепкие жалюзи, а самое лучшее, уехали отсюда побыстрее.
Брунгильда вытерла глаза.
— Вот видите? Есть же хорошие люди, несмотря ни на что. Но успокойтесь, мы сегодня же можем переехать в другую квартиру, менее заметную. Ее владельцы уезжают в Восточный Берлин. Возможно, для них это и решение вопроса, но мы остаемся здесь.
— Они не коммунисты? — с опаской спросила Джой.
— Нет. Они католики. Он школьный учитель, и хороший учитель, но его уже три раза увольняли из школы и здесь, в Западном Берлине, и в других городах Федеративной республики за то, что он отказывался внушать ученикам, что Гитлер был великим государственным деятелем. В новом доме нам будет удобнее, а главное — Петер может опять ходить в детский сад. В местной школе учитель отказался держать его в саду, как еврея.
— Уезжайте! Мы поможем вам устроиться! — просила Джой.
— Мы не можем уехать. Это наша страна. Здесь было совершено преступление. Здесь оно должно быть искуплено. — Брунгильда крепко сжала пальцы своих рук. — Я была тогда еще совсем девчонкой. Прекрасные, либерально настроенные, добрые люди думали, что гитлеровский режим не причинит им вреда, если они будут молчать. Началось все с коммунистов, потом пошли евреи, а когда дело дошло до либералов, как мой отец, стало слишком поздно.
Девять миллионов погибло в лагерях смерти, и все потому, что те милые люди молчали. И потому что они молчали, мир был опустошен ради возвеличения немецкой нации.
А тот, кто уцелел, окончательно развращен. Когда пришли вы, союзники, мы надеялись, что вы поможете нам избавиться от нашего растления. Но вы, преследуя свои цели, все больше и больше содействовали этому растлению.
Мы должны бороться со злом именно здесь! Должны бороться со злом, не упуская времени! Такие люди, как вы, могут помочь нам. Вернувшись домой, вы во что бы то ни стало должны рассказать всю правду. В память моего отца прошу вас об этом.
Взоры их встретились, и Джой поняла, что годы, прожитые бездумно, неумолимой громадой встают за ее спиной и что юность навсегда ушла от нее.
— Клянусь! — сказала она, и это слово как-то странно прозвучало в ее устах. Ни разу за тридцать один год своей жизни она не давала иной клятвы, кроме клятвы верности мужу, священность которой она не чувствовала до настоящего времени.
И теперь обе эти клятвы, слившись воедино, скрепили своей печатью ее духовную зрелость.
Джой через стол подтолкнула пачки банкнотов к Брунгильде.
— Вы должны взять эти деньги. Если не для себя, то для вашего дела.
— Благодарю вас. Отец поблагодарил бы вас. И еще многие, многие сказали бы вам спасибо. Не сочтите меня чересчур оперативной, но я должна сейчас же послать Бруно в банк положить деньги на счет Союза жертв фашизма. Мы не можем рисковать этими деньгами.
Взяв банкноты, она вышла из комнаты.
Оставшись одна в темной комнате с окном, заколоченным доскою, Джой представила себе весь ужас жизни в этом полуразрушенном домике. Чтобы как-то отвлечься, она стала рассматривать целую серию снимков, приколотых к стене. Лысый мужчина, лицо как будто знакомое. Женщина, выходящая из автомобиля. Джой подошла ближе, внимательно всмотрелась, мелькнуло подозрение.
За ее плечом заговорила Брунгильда.
— Это последние экспонаты из нашей галереи преступников. Ими мы особенно гордимся. Вот эта женщина, она очень осторожна. Одна наша девушка потратила целые месяцы, чтобы получить этот снимок. Это ассистент доктора Оберхойзера, Лена Нейберт. Она стерилизовала меня в Равенсбруке. В те дни у нее были темные волосы.
— По-моему, я где-то ее видела, — сказала Джой, когда Брунгильда поднесла к фотографии лампочку. — О нет! Не может быть! — воскликнула Джой.
— Что — не может быть?
— Она так похожа на женщину врача, которую пригласила моя невестка к Энн.
— Очень возможно. Она практикует в Вильмерсдорфе, поблизости от особняка фон Мюллеров, и носит фамилию мужа. Он был эсэсовским офицером в лагере.
— Но Берта говорила, что она очень опытный детский врач! — От недоверия голос ее прозвучал на высокой ноте.
— С какой точки зрения на это посмотреть. В Равенсбруке восемьсот пятьдесят детей погибло от ее руки и от рук ее соучастниц. Немногие врачи, выпущенные из тюрьмы, могут похвалиться таким опытом, как Лена Гейнц и Герта Оберхойзер.
Джой надела пальто, взяла сумочку.
— Прошлой ночью мне казалось, что я узнала самое худшее, что хуже уже не может быть, а теперь вот это!
— Не знаю, может ли быть еще хуже. Но самое главное, что вашего мужа не коснулось растление. А раз так, можно и жизнь строить.
В дверях Брунгильда схватила Джой за руку, и, повинуясь какому-то порыву, они поцеловались и так замерли, обнявшись, словно в это короткое мгновение распалась связь времен и пространств, которые скоро должны навсегда разъединить их.
Джой побежала по тропинке через пустырь, где сквозь сетку проливного дождя вырисовывались очертания зданий, разрушенных бомбардировкой.
Глава XIX
Первое, что Джой увидела, был «фольксваген» доктора Гейнц, стоявший у подъезда. Торопливо взбегая по ступенькам, она услышала крики Энн. Джой сильно нажала кнопку звонка, проклиная дом, в котором нет английских замков.
Дверь открыла перепуганная Герда. Крики оглашали весь дом. Не слушая Герду, которая пыталась что-то сказать, Джой пронеслась мимо нее, шагая через ступеньку.
И пока Джой бежала по коридору, крики перешли в истерические рыдания. Настежь распахнув дверь комнаты, она остановилась как вкопанная.
Посреди комнаты стоял Стивен, крепко прижимая прильнувшую к нему Энн. Его лицо пылало от гнева.
Берта что-то возбужденно выкрикивала, показывая ему палец, на котором остался след острых зубок и проступали капельки крови. Позади Берты, небрежно облокотившись о спинку кровати, стояла доктор Гейнц.
— С какой стати… — начала было Джой.
Услышав ее голос, Стивен обернулся.
— С какой стати вздумалось тебе уйти, когда ты знала, что придет доктор? — сердито сказал он.
Джой даже рот открыла от удивления:
— Что-о?
— Ребенок чуть с ума не сошел от страха.
— А что вы скажете на это? — Берта ткнула руку чуть ли не в лицо Джой. — Маленькая дикарка укусила меня.
Не испытывая ни малейшего сочувствия к пострадавшей, Джой взглянула на ее пухлую руку.
— Вы, верно, причинили ей боль.
— Причинила ей боль? Да я только хотела помочь доктору осмотреть ребенка, а она убежала, как сумасшедшая, и спряталась под кровать. А когда я хотела ее оттуда вытащить, она укусила меня за палец.
— Зачем же ты ушла, зная, что будет доктор? — настойчиво повторил Стивен.
— Кто тебе сказал, что я знала?
— Я cказала. — Берта казалась олицетворением справедливости. — Вы не станете отрицать, что доктор Гейнц в прошлый раз пообещала приехать ровно через две недели, чтобы еще раз осмотреть Энн?
Доктор склонила головку, причесанную по последней моде.
— Я отлично помню, что я обещала позвонить доктору Гейнц, если нам понадобятся ее услуги, но я не позвонила. В моей стране не принято, чтобы врачи навязывали свои услуги пациентам, когда их об этом не просят.
Глазки у доктора сузились, и сквозь эти щелочки просвечивал лед. Берта, сделав вид, что не слышала отповеди Джой, продолжала словоизлияния.
