Книга и братство - Мердок Айрис (серия книг .txt) 📗
— Наверно, хочет еще поговорить с тобой по душам! — сказала Роуз.
— Во всяком случае, начал Дункан с минеральной воды. Не считаешь, что это влияние Тамар?
— Послушайте, мы должны устроить фейерверк, — прервал их Дженкин. — Я начну, а вы просто вытащите всех на улицу. Не забудьте фонарики и бенгальские огни.
Дженкин, озабоченный тем, как бы Джерард не сократил его программу, уже поджег «золотые дожди», несколько «римских свечей» и «павлиньих фонтанов» перед всей компанией, которая выбралась в сад. Каждому вручили фонарик, пучок бенгальских огней и коробок спичек. Назначение бенгальских огней — металлических стерженьков, которые нужно было держать в руке, пока их горящие концы разбрасывали блестящие искры, состояло в том, чтобы вовлекать зрителей в праздничное действо и давать дополнительный свет в перерывах между «номерами». Однако одни гости уронили их в траву (Гулливер и Лили), другие рассеянно сунули в карман (Дункан), третьи были слишком высокомерны (Пат и Вайолет) или стеснительны (Тамар), чтобы жечь их. Роуз и Джерард послушно, а Гидеон суматошно-весело поджигали свои в перерывах и размахивали ими, и слепяще-белый шипящий свет искр выхватывал из темноты ошеломленные лица других гостей. И, поддерживая их энтузиазм, продолжали сверкать и падать фейерверки в других садах, где детей еще не уложили спать, а взрослые не наигрались. В момент темноты Роуз увидела в верхних окнах соседского дома детские лица. Она зажгла новую палочку бенгальских огней и помахала ею детям. Ослепленная сыплющимися искрами, она не видела, машут ли дети в ответ. Джерард не удосужился подружиться с этими детьми, и Роуз их не знала.
Дженкин приготовился к предпоследнему номеру программы — «огненным колесам». Завершалось все ракетами. Он прибил гвоздями три больших колеса к трем шестам, установленным в глубине сада, возле (но не слишком близко) грецкого ореха, самый высокий шест расположил в середине. Когда он с фонариком в руке обошел все три устройства, проверяя их, компания, которая встречала предыдущие номера ахами и возгласами восторга, притихла, сад на мгновение накрыла темнота. Тут же вспыхнули один-два фонарика, высветив ноги, у кого в обуви по погоде, у кого в легкомысленной, и сырую, утоптанную, заиндевелую траву. Было холодно, носы пощипывало, кто был без перчаток, прятал руки поглубже в карманы. Гулливер, которому очень хотелось выпить, опирался на плечо Лили.
Внезапно три больших огненных колеса почти одновременно ожили, секунду крутились довольно медленно, но скоро превратились в три огромных бешено вращающихся круга воющего адского пламени. Все, как и должно, задохнулись от изумления: и впрямь, зрелище и звук были не только впечатляющими, но и пугающими. Никто не проявлял беспокойства, все стояли, замерев, и с разинутыми ртами смотрели, не отрываясь, на три огромных пылающих круга.
Лили, которая какое-то время спокойно стояла с сосредоточенно-пьяным видом, неожиданно спросила на ухо Гулливера:
— Почему огненные колеса называют «колесами Екатерины»?
Гулливер, выведенный из такой же хмельной задумчивости, ответил:
— Святую Екатерину колесовали, терзали, убили.
— Как это — колесовали, что колесо с ней сделало?
— Не знаю, — сказал Гулливер, рассердившись, что его благодушное настроение нарушили таким неприятным и неуместным вопросом. — Полагаю, оно было утыкано шипами или чем-то в этом роде.
Лили задумчиво постояла, потом повернулась и пошла к дому. Гулливер, лишившись опоры, резко сел на траву.
Наконец, к разочарованию зачарованных зрителей, огненные колеса начали замедлять вращение, потом гаснуть одно за другим, выбрасывая последние яростные снопы искр, сделали еще несколько оборотов, тускло светясь, догорели, почернели и остановились на своих шестах. Раздался общий вздох.
Распорядитель аттракциона Дженкин, чтобы не растерять свою аудиторию, немедленно запустил первую из ракет.
Джерард, заметивший, что ускользнувшая Лили не вернулась, решил, что пора сходить в дом и проверить, как она там. Он тихо отошел, пока остальные глазели на плывущие в вышине разноцветные созвездия.
Лили, покинув компанию, ощупью пробралась в дверь гостиной и запуталась в тяжелых портьерах, грозивших задушить ее. Ничего не видя, в панике она барахталась в них, пытаясь найти середину или концы крепко держащих ее полотен. В конце концов выбралась в освещенную свечами гостиную и бросилась в глубь дома, подальше от сада. В туалете включила свет и только сейчас увидела в зеркале свое пятнистое лицо. Сбежав от этого зрелища в столовую, она присела к хрупкому столику, за которым она и Гулливер ютились со своими тарелками во время обеда, или ужина, или что там это было. Алкоголь может отворить темные врата подсознания, и в это жерло хлынула на Лили, от имени святой Екатерины, толпа призрачных воспоминаний о матери-католичке, которая бесконечно обращалась с мольбой о помощи к разным полезным святым. Лили часто думала о своей бабке, но редко о матери. Сейчас же эти осуждающие воспоминания разбудили в ней чувство вины и раскаяния. Мать верила в ад. Почему же Лили отвергла и бросила свою несчастную мать, которая умерла от пьянства и одиночества, с ужасом думая, что ей вечно гореть в адском пламени? Почему матери нет сейчас в живых, чтобы Лили могла прибежать и утешить ее? Эти мысли о страданиях матери мешались с религиозными образами, ужасавшими ее в детстве: святого Себастьяна, пронзенного стрелами, святого Лаврентия, поджариваемого на решетке. И конечно, Христа, подвергнутого медленной смерти на кресте. Потом она подумала, что три «креста Екатерины» были как три креста Голгофы. Она разразилась слезами. Вошел Джерард.
Одна за другой взлетали ракеты, стремглав уносясь в небо так внезапно, так неистово, так опасно, так угрожающе, с шипящим, раздирающим, свистящим звуком, разрывая темный воздух, поднимаясь все выше и выше и наконец взрываясь с удивительным чувством облегчения, подобным мирной, или счастливой, или славной смерти, и вспышка золотых пуль или фонтан лучистых звезд были как жертвенное благословение звезд, исполненных любви. В других садах тоже взлетали ракеты, быстро, торопливо, словно безумное празднество почти исчерпало отведенное на него время и под страхом сурового наказания все должно было быстро завершиться. Небо было заполнено разрывами ракет. Роуз подумалось, что это напоминает войну. Чтобы дать отдых ослепленным глазам, она перевела взгляд вниз и на секунду при вспышке спички увидела завороженное, восхищенное лицо Дженкина, губы раскрыты, глаза сверкают. Что славит он, спросила она себя, какого бога, какое видение, какую золотую тайную страсть? Ливень особо долго не гаснущих звездочек осветил другие обращенные вверх лица: восторженно смеющееся Гидеона, тихое и довольное Пат, по-детски радостное Гулливера. Дункан выглядел мрачным, но спокойным, крупная голова откинута назад, темная грива лежит на воротнике пальто. Пылающее лицо Вайолет поразило Роуз, видно было, что та охвачена каким-то жгучим чувством: то ли решимости, то ли отчаяния, то ли ненависти. Лица Тамар, стоявшей позади нее, было не разглядеть.
— Лучше бы я умерла, — говорила Лили. — Я ни на что не годна. Мерзкая, безнравственная.
Джерард, сидевший рядом с ней у столика, старался успокоить ее:
— Прекрати, Лили, не хочу, чтобы в моем доме звучали такие несправедливые слова!
— В банке говорят, что у меня деньги на исходе.
— Уверен, это не так, а деньги необходимо во что-то инвестировать.
— Я не знаю и не понимаю, что значит «инвестировать». Я такая несчастная, и вообще, счастье — это не про меня.
— Разумеется, про тебя, я точно знаю. Ты можешь помогать другим людям.
— Я ненавижу других людей, ненавижу себя. Не могу никому доверять, никому нет дела до меня…
— Ох, да перестань. Конечно есть, мне, например. Если беспокоишься о своих деньгах или еще о чем, всегда можешь прийти ко мне.
— Правда? — изумилась Лили. Промокнула слезы мягким пышным рукавом платья, грудь которого украшали пятна красного вина. Повернула к Джерарду пьяное, с размазанной косметикой лицо с выражением крайнего облегчения и неожиданно сказала: — Мне всегда хотелось рассмотреть эти картины, но все как-то не получалось, они такие милые.
