Тогда умирает футбол - Голубев Анатолий (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Двойные стекла за тяжелыми шторами зала гасили всякий уличный шум. Установки кондиционированного воздуха позволяли чувствовать себя одинаково привольно в любое время дня, в любой сезон года.
– Ну так как? Прав я? – повторил Лоорес.
– Не совсем. Многие думают о директорах значительно хуже.
– И то верно… Они считают, что директора должны заниматься административной работой и не лезть в дела чисто футбольные. Они не подозревают, что великие администраторы разбираются в игре не хуже великих футболистов.
– Не возражаю. Кстати, я не помню, чтобы кто-то из великих футболистов стал президентом совета директоров или хотя бы директором клуба. А должен сказать, пока футболом всерьез не займутся настоящие специалисты, непременно умные и честные, от него трудно ждать больших успехов. Умные и честные, – еще раз подчеркнул Дональд.
– Справедливо, справедливо. Сейчас у нас декабрь – время рождества и сказок. Но мы-то себя тешим разными спортивными сказочками на протяжении всего года. «Однажды жила-была команда, которая честно играла в футбол…»
Лоорес говорил это, заботясь, видимо, об одном – произвести на Дональда благоприятное впечатление. И потом Дональд заметил, что Лоорес и сам не прочь полюбоваться своим трезвым мышлением..
– Что касается вопросов организации современного футбола, – продолжал он, – то у меня есть два положения, на которых, я считаю, должен он основываться. Первое – немедленно отменить максимум зарплаты. Чтобы футбол стал карьерой, которая способна привлечь молодежь. Второе – сократить число участников лиги. Чтобы освободить время для коммерческих матчей. Правда, многие игроки после сокращения останутся без работы, но мы не должны быть сентиментальными. Хорошие футболисты всегда найдут себе место в команде, а о плохих и жалеть нечего, Дональд смотрел на Лоореса и видел только любующегося собой человека. «Ему ровным счетом наплевать, что тысячи людей на земле не обеспечены пищей, одеждой, жильем и работой. О, гипертрофированное чувство самодовольства этого животного никогда не позволит ему даже подумать, что человек должен заботиться не только о собственном желудке! Чем опасны для общества такие, как Лоорес? Скорее всего тем, что они хотят сделать людей бездумными исполнителями своих желаний».
– Знаете, Дональд, мне очень нравится ваша боевитость во всей этой кампании против процесса.
– Но никакой кампании практически нет.
– Не скромничайте! Но я уверен, вам придется очень трудно. Уинстон – сильный человек. А главное – осторожный и рассудительный. Он никогда не ввяжется в плохо подготовленное или сомнительное предприятие. Он бросит в бой все, что имеет. А что сможете противопоставить ему вы, Дональд? Кто стоит за вами?
– Говоря честно, пока немногие. Но думаю, что с каждым днем число моих солдат будет расти. У Мейсла – наоборот. Ибо на моей стороне правда и человечность…
– Но чтобы поддержать солдат, вам будут нужны деньги…
– Это можно понимать как предложение? – насмешливо спросил Дональд.
Весь никчемный разговор за сегодняшним обедом, кажется, начинал подходить к своему кульминационному пункту.
Лоорес помолчал. Потом, покручивая своими толстыми и короткими пальцами ножку фужера, неопределенно сказал:
– Во всяком случае, Дональд, в трудную минуту и в пределах разумного вы можете рассчитывать на мое дружеское участие.
– А что это даст вам? – понимая всю нетактичность подобного вопроса, спросил Дональд. – Судя по всему, вам политика Мейсла достаточно близка. Особых нравственных угрызений совести вы не испытаете, если поставите себя на место Мейсла?
Лоорес деланно засмеялся.
– Вы плохой дипломат, Дональд. Иногда прямой, даже законный, но прямой вопрос может привести к самым неожиданным результатам. Но откровенность за откровенность. Мне, как человеку, вовсе не безразлично, что вы называете нравственной стороной процесса. («Лжешь!») У меня своя команда, и в глазах моих ребят я не хотел бы выглядеть таким же беспринципным человеком, каким будет выглядеть Мейсл. Если ему наплевать на все, то у меня другие принципы. Потом мы конкурирующие клубы…
– И вы не хотите, чтобы к сезону переходов у Мейсла в наличности оказалась сумма, которая позволила бы ему собрать все сливки и диктовать практически свои условия и цены на рынке?
Лоорес оскалился недоброй улыбкой. Дональд видел, что попал в цель.
«Так вот ваше дружеское участие! Ах, Лоорес, все ваши слова на деле оказываются лишь одним – голой, ничем не прикрытой погоней за личной выгодой! Вы хотите меня купить, чтобы я громил с удвоенной силой вашего конкурента. Вы не знаете другого действия, которым можно было бы добиться своей цели. Купить меня, купить Солмана, купить Марфи… Вы даже хотите дружбу людей, их личное отношение к памяти погибших и то закупить оптом…»
– Боюсь, что вы думаете обо мне хуже, чем я есть. Неужели я похож на человека, который готов добиваться своей цели любой ценой? Даже ценой предательства памяти друзей? Борясь за честь мертвых, поступиться своей честью? Увы, «все средства хороши, вплоть до подлости» – не моя философия.
– Вы меня, очевидно, не совсем верно поняли, Дональд. Болезненно обостренное восприятие всего не позволяет вам смотреть более трезво на мое предложение. Не надо таких слов: «предательство», «подлость»… Если два человека, пытаясь найти общий язык, прибегают к такому лексикону, это почти всегда приводит к обострению противоречий, а не к сближению. Вы мне просто симпатичны. И вам предстоит совершить почти подвиг, к тому же бескорыстно и добровольно. Долг порядочного человека – предложить помощь. Если уверены, что она вам не нужна, – пожалуйста! Будем считать, что я вам ничего не говорил. Но случись, вы трезвее посмотрите на вещи и примете иное решение, не забудьте – был человек, который предлагал помощь. Правда, остается человек, у которого в трудную минуту вы можете о ней попросит ь,…
Лоорес мягко, но энергично подчеркнул слово «попросить».
Дальнейший разговор свелся ко всякой ерунде. Вроде обсуждения сроков проведения игр национального первенства. И тут они достигли полного единодушия: оба считали, что семимесячный сезон рациональнее растянутого на девять месяцев.
И хотя Лоорес делал все, чтобы не осталось никакого неприятного осадка после «делового» разговора, Дональд чувствовал себя униженным. Он невольно вздохнул с облегчением, когда подошел конец обеда. Прощаясь, Лоорес сказал:
– Я всегда буду рад вас видеть, Дональд. Вплоть до рождества я останусь в Манчестере. Потом хотел бы предпринять одно небольшое путешествие и погреть старые кости на солнечном берегу.
Лоорес остался недоволен прошедшей встречей. «Как расценивать его отказ от поддержки? То ли он набивает себе цену, то ли немножко растерялся, не ожидая такого предложения? Время покажет. Ясно одно, Уинстону придется подвигать челюстями, прежде чем он проглотит этого мальчугана. И моя задача – сделать все, чтобы дружище Мейсл сломал хотя бы парочку зубов».
Он пошел в номер. Сбросил пиджак. Открыл комнатный бар и налил себе стакан содовой. Уселся в кресло. И стал, подобно хорошему шахматисту, обдумывать заключительные ходы «партии».
«Если Мейсл выиграет процесс, он будет силен материально, как никогда. Начнет не только диктовать условия на рынке в конце сезона, но и вмешиваться в дела лиги, постепенно прибирая ее к рукам. Если ему нельзя помешать получить четверть миллиона фунтов, то надо ослабить его положение хотя бы в моральном плане. Заставить спортивный мир отвернуться от Мейсла и жестоко осудить его. Это нейтрализует как-то финансовый успех».
Лоорес уже консультировался в Лондоне у одного из крупнейших юристов, и тот после обстоятельного анализа дал вполне определенное заключение – процесс скорее всего закончится удовлетворением иска. Шансы – 80 к 20. «Но почему бы не быть и двадцати? Если Мейсл проиграет, все расходы по процессу за его счёт! Это несколько встряхнет кассу Уинстона. А моральный ущерб может поставить «реннджерсов» в весьма трудное положение».