Пятнадцать псов - Андре Алексис (читать книги онлайн полностью TXT, FB2) 📗

Он и подумать не мог, что кому-то слова Принца доставят удовольствие. Афина поблагодарила его за то, что воскресил в памяти холмы с мокрой травой и бескрайнее небо. Белла последовала ее примеру. И не помышляя о том, что Принц оскорбляет их язык, многие псы почувствовали, что эта игра со словами привнесла что-то неожиданное и прекрасное.

– Я был тронут, – сказал Мэжнун. – Пожалуйста, сделай так еще раз.

Принц исполнил еще одно сочетание завываний, рявканья, тявканья и щелчков.

Вдали за холмами хозяин живет,

Что знает нас всех имена.

Белая кость зовет нас домой

Зимой, осенью или весной.

Большинство псов сидели в тишине, без сомнения, пытаясь понять, что имел в виду Принц. Но для Макса это оказалось уже слишком. Дело было не только в том, что Принц искажал их ясный, благородный язык. Дело было в том, что Принц перешел черту собачьести. Ни одна настоящая собака не произнесла бы такой вздор. Принц недостоин быть одним из них. Ради защиты их истинной природы кто-то должен был что-то сделать. Макс чувствовал, что Фрак и Фрик думали так же, но он хотел быть первым, кто укусит Принца, унизив его, или вынудит покинуть стаю. Он бросился на Принца, даже не зарычав. Пес был в его власти. Макс уже собирался вцепиться дворняге в шею, когда на помощь Принцу неожиданно пришел Мэжнун. Не успели Фрик с Фраком вмешаться, как Мэжнун повалил Макса на землю, сомкнув челюсти на его шее. Макс обмочился, показывая, что сдается, и лежал, не двигаясь.

– Не убивай его, – сказал Фрак.

Мэжнун предостерегающе зарычал, прикусывая сильнее. Выступила кровь.

– Пес прав, – вмешался Аттикус. – Нехорошо убивать одного из своих.

Мэжнун каждой своей клеткой чувствовал, что убийство Макса будет правильным поступком. Как будто знал, что придет время, когда он будет обязан его убить. Так почему не сейчас? Но он прислушался к Аттикусу и выпустил Макса, и тот быстро отбежал, поджав хвост.

– В насилии не было нужды, – сказал Аттикус. – Пес всего лишь пытался продемонстрировать свои чувства по поводу слов, что мы услышали.

– Его намерения не были тайной, – не согласился Мэжнун.

– Ты поставил его на место, – сказал Аттикус. – Ты правильно сделал.

За исключением Фрака и Фрика – которые нарочно не думали – большинство псов были ошеломлены произошедшим между Максом и Мэжнуном. В прежние времена они бы сказали, что наблюдали борьбу за доминирование, борьбу, которую Мэжнун очевидно выиграл, повысив свой статус. Но все осложнялось из-за Принца. Принц оскорбил Макса. Слова Принца оскорбили Макса. Так псы дрались из-за слов или из-за статуса? Могут ли собаки драться на смерть из-за слов? Было странно даже помыслить о таком.

Белла и Афина лежали рядом и уже засыпали, когда Афина вдруг сказала:

– Эти самцы дерутся по любому поводу.

– Нас это не касается, – ответила Белла.

Они решили, что вопрос исчерпан, и вскоре уснули. Афина тихонько рычала во сне на белку, которая была намного меньше нее, но нарочно ее дразнила.

Два вечера спустя после потасовки Аттикус заговорил с Мэжнуном.

Наступила осень. Листья поменяли цвет. Ночь сделалась непрогляднее и холоднее. Стая установила распорядок: поиск объедков, избегание людей, охота на крыс и белок. Поляна под ельником давала им укрытие от дождей и ветров. И хотя поначалу они рассматривали ее как временное пристанище, как место, где они могли бы обдумать случившееся, вскоре поляна стала псам домом, и все сложнее было представить, что ее можно покинуть.

Мэжнун ожидал, что Фрик, Фрак, Макс или Аттикус вызовут его на разговор. Он ожидал, что один из них поднимет вопрос о лидерстве. Стая без вожака уже какое-то время, необычная ситуация. И хотя он сам вожаком быть не стремился, было бы оскорбительным навязать стае Аттикуса, – наиболее вероятного кандидата – не спросив сначала его (то есть, Мэжнуна) мнения. В прежние времена они бы, вне всякого сомнения, решили это дракой. Но после произошедших в них перемен физическое состязание больше не казалось, по крайней мере, Мэжнуну, лучшим способом решить такой сложный вопрос.

(Какой странной была эта перемена! Однажды, слушая, как люди обращаются к своим питомцам, Мэжнун испытал нечто любопытное. Словно солнце вдруг сожгло густой утренний туман. Он понял, что говорили люди! Не отдельные слова, которые он и сам слышал сотни раз. Мэжнун был уверен, что понял смысл, стоящий за ними. Насколько ему было известно, ни одна собака никогда не понимала человека так, как понял он в этот момент. Пудель не был уверен, проклятие это или благословение, но эта новая вещь – это понимание – определенно требовала изменения в поведении, чего-то такого, что бы помогло им справиться с неослабевающей странностью нового мира).

Мэжнун и Аттикус покинули поляну и направились в парк. Небо было усыпано звездами. Огни к югу от Квинсвей не горели. Тишину нарушал только стрекот кузнечиков: было еще недостаточно холодно для того, чтобы заставить их замолчать.

– Что мы собираемся делать? – спросил Аттикус.

Вопрос был неожиданным.

– С чем? – ответил Мэжнун.

– Я задал неверный вопрос. Я имею в виду, как мы собираемся жить дальше, учитывая, что мы теперь незнакомцы для своего же собственного вида?

– Их страхи оправданы, – заметил Мэжнун. – Мы больше не думаем так, как они.

– Но чувствуем-то мы так же, разве нет? Я помню, кем был до той ночи. Я не слишком другой.

– Я не знал тебя раньше, – ответил Мэжнун, – но знаю тебя сейчас, и сейчас ты другой.

– Некоторые из нас, – сказал Аттикус, – считают, что лучше всего будет игнорировать новый тип мышления и перестать использовать новые слова.

– Как ты можешь заглушить слова внутри?

– Заглушить слова ты не можешь, но можешь игнорировать их. Мы можем вернуться к прежней жизни. Это новое мышление уводит нас из стаи, но собака перестает быть собакой, если она теряет чувство принадлежности.

– Не согласен, – возразил Мэжнун. – У нас есть этот новый способ мышления. Его дали нам. Почему мы не должны им пользоваться? Может быть, для нашего отличия от других есть причина.

– Я помню, – сказал Аттикус, – каково это было – бежать со своими. Но ты, ты хочешь думать, продолжать думать и думать опять. Что хорошего в том, чтобы так много думать? Я такой же, как ты. Я могу находить в этом удовольствие, но это не дает нам никакого стоящего преимущества. Это удерживает нас от того, чтобы быть собаками, от того, что правильно для нас.

– Мы знаем то, чего другие собаки не знают. Разве мы не можем научить их?

– Нет, – ответил Аттикус. – Это они должны учить нас. Мы должны научиться снова быть собаками.

– Пес, зачем тебе мое мнение по этим вопросам? Ты хочешь быть вожаком?

– Оспоришь ли ты это?

– Нет, – ответил Мэжнун.

Собаки посидели немного, прислушиваясь к звукам ночи. В парке кишела невидимая глазу жизнь. Над ними простиралась необъятность столь же новая и влекущая, сколь и древняя. И они не могли о ней не думать.

– Интересно, прав ли говорящий странно пес? – спросил Аттикус. – Неужели у неба действительно нет конца?

– Пес красиво думает, – заметил Мэжнун, – но знает он не больше нашего.

– Думаешь, мы когда-либо это узнаем?

Мэжнун затруднялся с ответом точно так же, как затруднялся ответить самому себе на волнующие его вопросы. Временами все выглядело настолько запутанным. Он задумался, не так ли уж в конце концов неправ Аттикус. Возможно, лучше было оставаться настоящими собаками: не отделенными от других процессом мышления, частью коллектива. Возможно, все прочие попытки тщетны, или, того хуже, они лишь иллюзия, уводящая от единственно-верного. Но хотя их новый образ мышления и был докучливым – а иногда и вовсе сущим мучением – теперь он стал их частью. Зачем им поворачиваться к себе спиной?